быть поэтому это значит тоже

Каждому человеку когда-то приходится нести ответ за то, что он делает на бренной земле. Не успевшие остаются не понятыми и их оценивает молва, которая не всегда осыпает блёстками любви. Свой ответ Есенин попытался дать в стихотворении «Быть поэтом – это значит…», которое автор написал, как и положено, незадолго до трагической гибели.

Кто такой поэт по Есенину

В стихотворении Сергей Александрович объясняет, кто такой поэт, что он делает и должен делать и какую цену за это платит. По мнению Есенина быть поэтом –

Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Он не собирается только баловать нежностью слога и красотой рифмы – его стихи ласкают кровью, которой пишутся. Эта кровь часть души поэта, она вытекает по капли и с большой болью, словно душу положили под пресс и давят, оставляя её обескровленной.

Есенин не хочет быть ни соловьём, ни канарейкой – первый поёт красиво, но однообразно, вторая лишь вторит чужим голосам. Уж лучше быть лягушкой, но уметь петь по-свойски, никого не копируя, никому не подражая и не перед кем не прогибая спины.

Петь по-свойски, даже как лягушка.

Вино и стихи

Стихотворение относится к циклу «Персидские мотивы», оно пишется в Баку, куда Сергей поехал с последней женой, Софьей Толстой, чтобы поправить здоровье. Скука и близость мусульманского мира приводят Есенина к мысли, что запрет вина Кораном – это перебор, ведь без него невозможно идти на пытку стихосложения.

Вино для Сергея – это допинг для жизни и анестетик, который смягчает душевные раны. по крайней мере на время. Оно помогает открыть душу и выпустить из неё нектар стихов с меньшей болью и не погибнуть при этом от болевого шока.

К сожалению, вино обманчиво – в нём сложно найти тонкую грань между благодатью и мерзостью, между легкостью опьянения и свинским пьянством. Часто расстояние между ними в одном стакане и его не всегда видит поэт.

Концовка стихотворения имеет философский посыл, схожий с написанными через пару месяцев в Англетере строками:

В этом мире умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Репетиция получилась такой:

Ну и что ж, помру себе бродягой,
На земле и это нам знакомо.

В финале Есенин смягчает стих, не желая заканчивать его на острие поэтического ножа. Остроты достаточно в предшествующих строках, достаточно чётко показавших, какой ценой приходится платить за написанное.

Рекомендуем почитать по теме стих «Писать надо так, чтобы бумага рвалась», написанное Д Кубраковым много после произведения Есенина, но также передающее видение платы за творчество.

Текст

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
«Ну и что ж, помру себе бродягой,
На земле и это нам знакомо».

Слушаем стих

Источник

Анализ стиха «Быть поэтом – значит то же» Есенина

Сочинение, а также краткий и полный анализ «Быть поэтом – значит то же» можно использовать на уроке литературы в 10–11 классах, чтобы дать школьникам представление об этом произведении.

Текст стиха «Быть поэтом – значит то же»

Сергей Есенин

Быть поэтом – значит то же

Быть поэтом – это значит то же,

Если правды жизни не нарушить,

Рубцевать себя по нежной коже,

Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом – значит петь раздольно,

Чтобы было для тебя известней.

Соловей поет – ему не больно,

У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого –

Жалкая, смешная побрякушка.

Миру нужно песенное слово

Петь по-свойски, даже как лягушка.

Магомет перехитрил в Коране,

Запрещая крепкие напитки.

Потому поэт не перестанет

И когда поэт идет к любимой,

А любимая с другим лежит на ложе,

Влагою живительной хранимый,

Но, горя ревнивою отвагой,

Будет вслух насвистывать до дома:

«Ну и что ж! помру себе бродягой.

На земле и это нам знакомо».

Краткий анализ произведения

Стихотворение С. Есенина “Быть поэтом — значит то же” затрагивает одну из основных тем творчества поэта — тему поэта и поэзии.

В его понимании процесс литературного творчества равен страданию, пытке: “Рубцевать себя по нежной коже”. Эта мысль перекликается с еще одной ключевой для поэзии Есенина черте — глубокой народности его лирики, которая порождается его безграничной любовью к Родине.

По мнению лирического героя стихотворения, за которым, несомненно, стоит сам Есенин, народность и страдание неотделимы друг от друга, потому что изображать зачастую суровую русскую реальность со всеми недостатками и пороками общества всегда больно, особенно для поэта-патриота.

В образе соловья автор отразил другой тип писателя, который далек от общественных реалий, и ему автор противопоставляет себя:

Образ канарейки также символичен. Он используется Есениным для выражения неприязни к художникам, которые поддаются правительству и пишут заказные произведения:

Лирический герой Есенина с мужеством смотрит в будущее, хотя и не ждет перемен к лучшему: он предпочитает топить тоску и боль на дне стакана и с безразличием относится к неизбежной и безрадостной смерти:

На земле и это нам знакомо”.

Наши сердца бьются в такт бессмертным стихотворениям Сергея Есенина, которые исцеляют душевные раны, учат нас по-настоящему, вопреки всем трудностям.

Анализ стиха «Быть поэтом – значит то же»

Стихотворение С. Есенина «Быть поэтом – значит то же» наполнено невероятно душевной и спокойной лирикой, где каждое слово, втекающее в предложение, не лишено какого-либо смысла.

В начале стиха идет главная тема-то, о чем Есенин собирается толковать. О жизненном пути практически каждого поэта и его дальнейший выбор.

В строках первого четверостишия поэт утверждает, что если он не будет нарушать правду жизни, её бытие, спокойствие, смирение, покой, то он будет вынужден рубцевать, приносить самому себе боль, вопреки своим взглядам кормить народ любовной, бесполезной лирикой.

Следующее четверостишие подтверждает все выше сказанное, но лишь дополняя тем, что существует поэты сравнимые с певучими соловьями, так как эти птицы способны петь лишь об одном и том же, бессмысленно и однотонно, нежели настоящие поэты: «Быть поэтом — значит петь раздольно».

Вслед Сергей Есенин пишет о том, что канарейка, то бишь образ низменного человека, заказного, правительственного писака, способна лишь поддакивать, изображать голос поэта, не неся за собой ничего, кроме пропаганды. Над такими людьми автор смеётся вслух и порицает их существование.

Хотя его не так будет забавить лягушка, обыкновенная лягушка — низший слой, не очень красивая, мерзкая, но у нее есть собственный, толковый слог, она использует его, она честная, поет по-своему и это восхищает автора.

Это доказывает нам пятое четверостишие, где поэт, застав свою возлюбленную с другим мужчиной, не срывается на нее в гневе, не устраивает скандал и ни за что «Он ей в сердце не запустит ножик».

И в конце стихотворения он будет лишь тосковать, но тосковать с мужеством и благородством, топить тоску, трезво мыслить и безразлично смотреть на неизбежную, безрадостную жизнь, насвистывая себе под нос вот эти строки: «Ну и что ж, помру себе бродягой, на земле и это нам знакомо».

В заключение анализа, я бы хотел добавить, что Есенин — одна из самых загадочных и романтичных фигур русской поэзии, и как я понял, в этом произведении поэт, канарейка, соловей, лягушка — это все лирические герои, которые на протяжении многих лет периодический встречались в жизни Сергея.

Он с душой олицетворяет эти образы, и как мне кажется, он достаточно емко и подробно описал дальнейшие пути и судьбы людей, собирающихся стать поэтами…

Сочинение о стихе Быть поэтом – значит то же

Каждому человеку когда-то приходится нести ответ за то, что он делает на бренной земле. Не успевшие остаются не понятыми и их оценивает молва, которая не всегда осыпает блёстками любви. Свой ответ Есенин попытался дать в стихотворении «Быть поэтом – это значит…», которое автор написал, как и положено, незадолго до трагической гибели.

Кто такой поэт по Есенину

В стихотворении Сергей Александрович объясняет, кто такой поэт, что он делает и должен делать и какую цену за это платит. По мнению Есенина быть поэтом –

Кровью чувств ласкать чужие души.

Он не собирается только баловать нежностью слога и красотой рифмы – его стихи ласкают кровью, которой пишутся. Эта кровь часть души поэта, она вытекает по капли и с большой болью, словно душу положили под пресс и давят, оставляя её обескровленной.

Есенин не хочет быть ни соловьём, ни канарейкой – первый поёт красиво, но однообразно, вторая лишь вторит чужим голосам. Уж лучше быть лягушкой, но уметь петь по-свойски, никого не копируя, никому не подражая и не перед кем не прогибая спины.

Петь по-свойски, даже как лягушка.

Вино и стихи

Стихотворение относится к циклу «Персидские мотивы», оно пишется в Баку, куда Сергей поехал с последней женой, Софьей Толстой, чтобы поправить здоровье. Скука и близость мусульманского мира приводят Есенина к мысли, что запрет вина Кораном – это перебор, ведь без него невозможно идти на пытку стихосложения.

Вино для Сергея – это допинг для жизни и анестетик, который смягчает душевные раны… по крайней мере на время. Оно помогает открыть душу и выпустить из неё нектар стихов с меньшей болью и не погибнуть при этом от болевого шока.

К сожалению, вино обманчиво – в нём сложно найти тонкую грань между благодатью и мерзостью, между легкостью опьянения и свинским пьянством. Часто расстояние между ними в одном стакане и его не всегда видит поэт.

Концовка стихотворения имеет философский посыл, схожий с написанными через пару месяцев в Англетере строками:

Репетиция получилась такой:

На земле и это нам знакомо.

В финале Есенин смягчает стих, не желая заканчивать его на острие поэтического ножа. Остроты достаточно в предшествующих строках, достаточно чётко показавших, какой ценой приходится платить за написанное.

Источник

Сергей Есенин
Быть поэтом — это значит то же.

Быть поэтом — это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом — значит петь раздолье,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поёт — ему не больно,
У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого —
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
«Ну и что ж, помру себе бродягой,
На земле и это нам знакомо».

Август 1925
читает А.Консовский

Алексей Анатольевич Консовский (1912—1991) — советский актёр. Народный артист РСФСР (1976).

Сергей Александрович Есе́нин (21 сентября [3 октября] 1895, село Константиново, Рязанская губерния — 28 декабря 1925, Ленинград[1]) — русский поэт, представитель новокрестьянской поэзии, а в более позднем периоде творчества и имажинизма.
С первых поэтических сборников («Радуница», 1916; «Сельский часослов», 1918) выступил как тонкий лирик, мастер глубоко психологизированного пейзажа, певец крестьянской Руси, знаток народного языка и народной души. В 1919—1923 гг. входил в группу имажинистов. Трагическое мироощущение, душевное смятение выражены в циклах «Кобыльи корабли» (1920), «Москва кабацкая» (1924), поэме «Чёрный человек» (1925). В поэме «Баллада о двадцати шести» (1924), посвящённой бакинским комиссарам, сборнике «Русь Советская» (1925), поэме «Анна Снегина» (1925) Есенин стремился постигнуть «коммуной вздыбленную Русь», хотя продолжал чувствовать себя поэтом «Руси уходящей», «золотой бревенчатой избы». Драматическая поэма «Пугачёв» (1921).

Источник

Сергей Есенин — Быть поэтом — это значит то же

Быть поэтом — это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
№ 4 Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом — значит петь раздолье,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет — ему не больно,
№ 8 У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого —
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
№ 12 Петь по-свойски, даже как лягушка.

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
«Ну и что ж, помру себе бродягой,
№ 24 На земле и это нам знакомо».

Byt poetom — eto znachit to zhe,
Yesli pravdy zhizni ne narushit,
Rubtsevat sebya po nezhnoy kozhe,
Krovyu chuvstv laskat chuzhiye dushi.

Byt poetom — znachit pet razdolye,
Chtoby bylo dlya tebya izvestney.
Solovey poyet — yemu ne bolno,
U nego odna i ta zhe pesnya.

Kanareyka s golosa chuzhogo —
Zhalkaya, smeshnaya pobryakushka.
Miru nuzhno pesennoye slovo
Pet po-svoyski, dazhe kak lyagushka.

Magomet perekhitril v korane,
Zapreshchaya krepkiye napitki,
Potomu poet ne perestanet
Pit vino, kogda idet na pytki.

I kogda poet idet k lyubimoy,
A lyubimaya s drugim lezhit na lozhe,
Blagoyu zhivitelnoy khranimy,
On yey v serdtse ne zapustit nozhik.

No, gorya revnivoyu otvagoy,
Budet vslukh nasvistyvat do doma:
«Nu i chto zh, pomru sebe brodyagoy,
Na zemle i eto nam znakomo».

,snm gj’njv — ‘nj pyfxbn nj ;t,
Tckb ghfdls ;bpyb yt yfheibnm,
He,wtdfnm ct,z gj yt;yjq rj;t,
Rhjdm/ xedcnd kfcrfnm xe;bt leib/

Rfyfhtqrf c ujkjcf xe;juj —
;fkrfz, cvtiyfz gj,hzreirf/
Vbhe ye;yj gtctyyjt ckjdj
Gtnm gj-cdjqcrb, lf;t rfr kzueirf/

Vfujvtn gtht[bnhbk d rjhfyt,
Pfghtofz rhtgrbt yfgbnrb,
Gjnjve gj’n yt gthtcnfytn
Gbnm dbyj, rjulf bltn yf gsnrb/

B rjulf gj’n bltn r k/,bvjq,
F k/,bvfz c lheubv kt;bn yf kj;t,
,kfuj/ ;bdbntkmyjq [hfybvsq,
Jy tq d cthlwt yt pfgecnbn yj;br/

Источник

Евгений Никитенко
ТАМАРИСК

Быть поэтом – это значит то же…

Книга-посвящение С. Есенину

Видавець О. Пшонківський

Книга о Поэзии, о творчестве – этом даре Божьем,
об умении поднять личное до всеобщего, об овладении магией слов – этой сладчайшей из существующих в этом мире отрав.

Редактор Павел Ковальчук
Художник Виктор Надточей

ISBN 966-8545-18-4 © Нікітенко Є. О. 2005
© Пшонківський О. В. 2005

Вы держите в руках книгу необычную. Я таких, по крайней мере, не видел. Вся она о поэзии, о творчестве и творческом даре, моём видении необычайнейшего процесса: проникновения в святая святых – человеческую душу (последняя – ключевое слово во всём, мною написанном). Она – об истоках рождения Поэта, об огниве, которым высекают ту самую искру Божью и о том пути на Голгофу, который проходит каждый Поэт.
Книг на подобные темы множество: всевозможные мемуары, критические статьи и т.п. Но: в прозе. Отличие этой книги в том, что она написана стихами. Причём заранее цели такой я себе не ставил, вышло как-то само-собой. На протяжении почти четверти века, я, может быть, более чем кто-либо думал о поэзии, о литературе вообще, о своём месте в этом храме и выплёскивал это всё на бумагу. Усуглублялось это ещё тем, наверное, что добрых два десятка лет я, что называется, писал в «ящик стола» и был никому неведом и не признан, как поэт.
Возможно, кому-то покажется, что слишком много об, в общем то, одном и том же. Но: разделите написанное на количество лет, месяцев, дней – окажется не так чтобы уж.
Вообще, надо сказать (ничуть не рисуясь при этом), у меня не только «не всё, как у людей» в жизни, но и «не всё, как у поэтов». Необычен путь самоучки из малообразованной, крестьянской семьи, необычно вхождение в литературу, необычны истории издания моих книг (с элементами детективного жанра), истории с редактированием, спонсированием, оформлением, вступлением в Союз писателей. Некоторые граничат, прямо скажу, с мистикой. Я же расцениваю это по своему: считаю, что Дар этот даётся свыше и путь на эту самую Голгофу каждому предопределён свой, единственно возможный из всех. И чем тернистей путь этот, тем лучше для Поэта.
Бытует мнение, что если в творчество начинают прокрадываться стихи о стихах, то это признак того, что поэт исписался. Однако же вспомните великих: кто из них не затрагивал тему творчества? Шекспир, Гёте, Пушкин, Цветаева… Список можно полнить и полнить. Позволю себе привести лишь небольшой отрывок из статьи Н. Скатова о поэзии А. Ахматовой:
«… Случайно ли самые большие поэты постоянно, напряжённо и мучительно рождают своеобразные творческие самоотчёты, стихи, обычно именуемые нами как стихи о поэте и поэзии? У Ахматовой они постоянны. Об этом большинство ранних стихов, вошедших даже в особый цикл «Тайны ремесла». Не место сейчас разбирать подробно поэтическое credo Ахматовой, в общем очень тесно связанное с пушкинским. Здесь, может быть, важнее уяснить, почему мы, читатели, не поэты, так взволнованно вовлекаемся в этот, как будто бы сугубо профессиональный литературный мир стихов о поэте и поэзии. Да потому, что они вообще о творчестве, к которому каждый должен и может быть причастен, потому что совершается общее заражение энергией творчества, его радости, его подвижничества и его муки, сосредоточенных в поэте, принятых им на себя. При этом поэтическое самоопределение в стихах Ахматовой прямо связано с самоопределением нравственным. В одной из последних, уже прозаических, работ она писала: «Это – столбовая дорога русской литературы, по которой шли и Толстой, и Достоевский…»
В этой книге (как впрочем, и других моих) нет хронологической последовательности. Рядом с ранними, немного наивными стихами (как тут не вспомнить два есенинских «Поэт»: «Он бледен. Мыслит страшный путь…» и «Тот поэт, врагов кто губит…») читатель встретит более зрелые строки, более отточенные рифмы. Но при всём несовершенстве первых, написаны они были искренне. А без искренности, открытости, обнажённости, «душевного стриптиза», если хотите, Поэта нет и быть не может. Для меня это аксиома. Проходные же стихи есть у каждого поэта, но судим мы о творчестве по лучшим образцам (дождитесь, даст Бог, «Избранное»).
Книга посвящена С. Есенину – одному из самых честных поэтов всех времён и выходит накануне 110-той годовщины со дня его рождения. Мне издавна хотелось написать стихи, посвящённые этому великому лирику. Но я чувствую, что накопил ещё не весь багаж слов, предназначенных ему. Поэтому я решил (не отказываясь от своего намерения) посвятить ему целую книгу, позаимствовав для названия строку его стихотворения из знаменитых «Персидских мотивов». Мне кажется это тем более справедливым, что своим Учителем на литературном поприще я считаю именно его. Он подал мне пример (нет, не подражания) судьбы Поэта. Ибо, как сказал С. Городецкий: «Есенин был единственным из современных поэтов, который подчинил всю свою жизнь писанию стихов. Для него не было никаких ценностей в жизни, кроме его стихов. Все его выходки, бравады и неистовства вызывались только желанием заполнить пустоту жизни от одного стихотворения до другого. В этом смысле он был не столько последним поэтом деревни, сколько последним эстетом ушедшей эпохи».
А другой его современник А. Мариенгоф добавил: «Если Сергей решил уйти, значит, он как-то усомнился в своих творческих силах. Другой причины его смерти не могло быть, как не было у него другой, кроме стихов, цели жизни».
Наше время, к сожалению, весьма меркантильно. Писать стихи – на фоне всеохватившей коммерциализации общества, падении морали и нравственности – в глазах многих, по меньшей мере – смешно, по большому счёту – себе дороже. Завидую белой завистью «шестидесятникам» прошлого века, когда ощущался литературный голод, когда на вечера Поэзии в Политехнический и другие залы невозможно было попасть, когда купить в свободной продаже томик хороших стихов было делом немыслимым. Золотой век! В этой книге и об этом – тоже.
Каждый блок данного сборника предвосхищают эпиграфы: высказывания известных поэтов, писателей, критиков. Цитаты взяты не из книг афоризмов, а из контекста многих литературных произведений. По мнению автора, это ни в коей мере не умалит достоинства книги.
Кроме стихов в неё вошла статья «География пошлости» – в защиту современной (и не только) Поэзии.
В заключение хотелось бы привести слова из той же статьи Н.Скатова «Книга женской души». «… Анна Ахматова прожила долгую и счастливую жизнь. Как счастливую? Не кощунственно ли сказать так о женщине, муж которой был расстрелян и чей подрасстрельный сын переходил из тюрьмы в ссылку и обратно, которую гнали и травили и на чьи головы обрушивались толики хулы и кары, которая почти всегда жила в бедности и в бедности умерла, познав, может быть, все лишения, кроме лишения Родины – изгнания.
И всё же счастливую. Она была – поэт: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных».

«Размахивая руками, бормоча,
плетётся поэзия, пошатываясь,
головокружа, блаженно очумелая
и всё-таки единственная трезвая,
единственная проснувшаяся из всего,
что есть в мире».
«Заметки о поэзии»
О. Мандельштам

«Слова поэта – суть дела его»
А.С. Пушкин

«Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…»
А. Ахматова

«Я поэт, этим и интересен».
В. Маяковский

«Перо по существу своему является великолепным скипетром, и тот, кому суждено стать писателем, уже с самых юных лет носит в себе, пусть ещё не осознанное, ещё дремлющее чувство, что он наделён королевской властью над словом »
Ян Парандовский

«Никто не знает, когда в мир приходит поэт. Неизвестен и миг, когда раскрывается перед ним его роковое предназначение. Ощутить терзания нации, подставить плечо под непосильное бремя века – кому такое дано. Но с каждым поколением повторяется вызов и набатно гудит в чьих-то сердцах средь безмятежного, тихого дня. Многие слышат, да немногие откликаются. И это страшно, ибо на бесплодие обречено поле в чересполосице времён, если не родит оно смельчака, способного отозваться и взять всё на себя и собою измерить мирскую радость и скорбь».
Е. Парнов

«Поэт – вот единственный настоящий человек»
Шиллер

«… Чтобы писать, страдать надо».
Ф. Достоевский

«Помните мальчика на картине известного художника, приподнимающего синий край океана, чтобы заглянуть – а что там? Вот это – пожизненное занятие поэта».
Юнна Мориц

И пора бы примерить тулуп,
Чем тебе для зимы не обнова?
Но опять по-весеннему глуп
И транжирю, как август, снова.
Потерял интерес ко всему,
Кроме лирики светлой страницы.
Одного только в толк не возьму:
Или это взаправду, иль снится.

Это ж надо додуматься – влип
Накануне крещенских морозов.
Ну, скажи, не забавный ли тип –
Отложил в долгий ящик прозу.
В эту пору не то соловьи,
Замяучит от стужи и нерпа,
Но, листая блокноты мои,
Подмигнула лукаво Евтерпа*

А потом вдруг возьми и всплакни,
Обливаясь слезы перламутром
И сквозь влагу тихонько шепни:
«С добрым утром, поэт, с добрым утром!»
Позабыв про дневные дела,
Восседая на царственном троне,
Нешутейный рассказ повела
О моей злополучной персоне.

Начав так: «Молодой человек,
Ты питаешь к поэзии чувство.
В этот бурный, стремительный век
Ты рождён для большого искусства.
Ты по-юношески нетерпелив,
Погоди, поприестся слава.
Я ценю этот страстный порыв,
Он горяч, как Везувия лава.

Только, знаешь, про то не забудь,
Что давно распознали люди:
Будет слишком тернистым твой путь,
А покоя с затишьем не будет.
Не однажды поднимут на смех
Шкуродёры, глупцы, фарисеи:
«Неужели тебе – больше всех?
Откажись от ненужной затеи».

Захотят тебя с грязью смешать,
Им плевать на твои озаренья,
Чтобы после опять вопрошать:
«Поубавилось Ваше презренье?»
Станут зельем тебя лечить,
Подсыпая лекарства от смуты.
Будут иглы (под сердце!) точить,
Укорачивать жизни минуты.

Нужно долго по комьям шагать,
По стекляшкам – босыми ногами,
Чтобы часто друзей вспоминать,
Обзаведшись земными врагами.
Будет в кровь обливаться душа
От подобных сношений со светом,
А теперь отвечай не спеша:
Не раздумал назваться поэтом?»

«Не раздумал? Да полно тебе.
Ничего мне иного не надо.
Каждый день в неустанной борьбе –
Это ли за труды не награда?
Нет, родимая, это всерьёз,
Не от похоти малой гуляки.
И пускай поджидает курьёз
В этой честной, кровавой драке.

И пускай, надрываясь, хрипит
Во всю мочь нелуженая глотка –
Не сумеет меня ослепить
Им назло мокрохвостка-водка.
Не боюсь я недоброй хулы,
Потому и кричу всем смело:
«Расточают кругом похвалы
Те, которым своё ближе к телу».

Не с руки ради мирских утех
Набивать нам грошами карманы,
Не с руки нам грошовый успех,
Нас другое в поэзии манит.
За глаза и в глаза меня –
За мои беспардонные строфы –
Пусть куражатся, пусть бранят.
Почитаю за честь – на Голгофу.

Не вскарабкаться, гордо взойти,
Не считая за труд бездорожье,
А, взошедши окинуть пути
От вершины святых до подножья.
Чтоб оттуда уже не сказать:
«Мне б заботы твои, человече».
Чтоб промолвила ты мне опять:
«Добрый вечер, поэт, добрый вечер…

Хорошо ты протопал свой век,
В каждой строчке отвага и сила.
Я тебя, дорогой человек,
Не напрасно тогда посетила».
Чуть кивнула. Ушла не спеша.
Проронив на прощанье два слова.
Потому веселится душа,
Потому и транжирю снова.
8-10.01.1982 г.

***
Я не кричу, что я поэт
Ни Вам Москва, ни местной рвани,
Но слышу явственное: «…Нет,
Не ставьте памятник в Рязани…»
А помечтать, ну что ж, люблю.
Как не мечтать, ведь все мы люди
И сам себе давно сулю:
Смелей, других дорог не будет.
Но если через призму лет
Без ложного стыда и тени
Я назову себя: поэт,
То мой учитель был Есенин.

***
Ну, не верх ли дурного тона?
Изрекаю сплошные нелепицы.
От грудного, надрывного стона
Стих, как снежные комья, лепится.
Кто я? Мастер галантных фраз?
Порожденье сумбурного века?
Если петь захотелось сейчас
Про созвучного мне человека.
Получается всё не всегда –
С недовольства ломаю я руки –
Представляется нужным тогда
Издавать какофонию звуков.
Я с эпохой живу в унисон,
От неё назиданий не будет,
Но чинят на пути препон,
Эко право, смешные люди.
Принимайте меня в штыки,
Всё равно я весь мир расцелую.
Даже если мне больше с руки
Петь над милой страной аллилуйя.
16.01.1982 г.

Мой путь давно уж обозначен
И мне, признаться, по нутру
Крутой вираж, зигзаг удачи,
Видать, не скоро я умру.

Вязь слов на нерве – вот стихия,
Все остальное – кутерьма.
Не сочиняю сам стихи я,
Их сочиняет жизнь сама.

Не жду я славы, не хочу покоя,
Но мы в своих желаньях не вольны.
А дни проходят гулкой чередою,
А дни обычной серости полны.

Да, я устал. Приходится не сладко,
Но не устану одного желать:
Всего себя, всецело, без остатка
Служению поэзии отдать.
9.10.1982 г.

Для всех я умер: одержим стихами.
Метафорами, рифмами и проч.
То утром просыпаюсь с петухами,
То коротаю со стихами ночь.

Меня искать в тусовках бесполезно.
В уединеньи я, как корюшка в воде.
Мне говорят: «Поешь, поспи, болезный».
Нигде я со стихами и везде.

Незримые поля пшеницы,
Родная, кровная мне Русь.
В поэты нелегко пробиться,
Я не настырный, но пробьюсь.

Пробьюсь, во что бы то ни стало.
Что из того, что сельский я?
Примеров таковых немало:
Когда – в орла из воробья.

Автобиография в стихах

Родился, так сказать,
Осенней ранью
Лет двадцать пять назад
Меж Доном и Кубанью.

Я в детстве не тужил –
Ведь так издревле.
Семнадцать лет прожил
В своей деревне.

И не жалея сил, –
Слепая вера –
Пять лет себя учил
На инженера.

Потом, да и сейчас,
Уже два года,
Ищу – секрет – запас
Алмазов для народа.

Но понял всё равно,
Не так чтоб сразу,
Что мне стихи давно
Дороже всех алмазов.

Что понял поздно – пусть,
Хоть речь об этом.
Держу эпохи пульс,
Мечтаю стать поэтом.

Ращу мечту мою,
Как куст в навозе.
Пишу, как думаю,
Не склонен к позе.
20.09.1982 г.

Изучать изгибы тела
И извилины души –
Для поэта свято дело,
Здесь все средства хороши.

Личный опыт, уговоры,
Комплименты, юмор, лесть,
Препирательства и ссоры,
Перемирия и месть.

Словом, жизни проявленья
Низменных, высоких душ.
Подвиги и преступленья –
Для поэта сладкий куш.

***
Как чувствую, так и пишу.
И разве возможно иначе?
Стихами как будто дышу,
А если над строчкой заплачет
Моей кто-нибудь, где-нибудь, –
Мне большей награды не надо.
Стихами расправит мне грудь,
Слезинка мне ваша – награда.

Хочется сказать нужное,
Хочется пропеть вечное.
Чтобы ненатужное,
Общечеловечное.

Знаю, скажет издатель: «Ого,
Вот ещё рифмоплёт в униформе.
Бросьте в урну творенья его,
Не взирая на стиль и на форму…»

Я к издёвкам порядком привык,
Но и всё же услышать мне больно,
Что в искусстве я сущий мясник.
И довольно терпенья, довольно.

Никогда не плывут корабли
По осенней, дорожной луже.
Я не Бог и не пуп Земли,
Я такой же, как Вы, и хуже.

Если режут слова мои слух,
Потерпите, на то Вы и судьи.
Разбивайте меня в прах и пух,
Разбирайтесь в моём словоблудье.

Я раздружился с вечною враждой.
Пишу легко и не даю себе поблажки.
Иду счастливый, смелый, молодой,
А вдоль дороги буйствуют ромашки.

Неприхотлив я стал, как и они.
Что мне теперь еда, костюм, зарплата?
Куда-то канули безрадостные дни,
Теперь стихами жизнь моя богата.

Пишу о том, как сложно в мире жить,
О том, что мчат к обрыву наши кони,
Как боль копить, как дружбой дорожить
И коротко о собственной персоне.

Наплевать на капризную моду.
Мода быстро проходит, мой друг.
Я хочу быть полезен народу
Как лопата, как трактор и плуг.

Знаю – это безмерно много,
Но желаний своих не таю.
Каждый сам выбирает дорогу,
Я давно уже выбрал свою.

Пусть несбыточно, пусть не будет.
Лишь бы искорка божья была.
Я желаю быть нужным людям
Как посуда, как стол, как игла.

Правда, боязно: вдруг не успею.
Наша жизнь есть не больше, чем миг.
Потому в этот вечер затеял
Как молитву, как исповедь – стих.

***
Вам, литературные эстеты:
Нет академичности в стихах
У меня,
Но послан Дар поэта
Ковыряться в душах, в потрохах
Скальпелем-пером.
То «по трезвяни»,
То «наркоза» горечь пригубя.
Ночью ли глухой, осклизлой ранью…
У других, но больше – у себя.

Опять расплАчусь я стихами…
Текут на листики слова,
Как капли – по оконной раме.
И наконец-то голова
Дурная даст ногам покоя
(Хотя писанье – тоже труд).
Ей богу, жить на свете стоит,
Когда стихи из сердца прут.

Лови момент, поэт-бродяга:
Ведь краток долгожданный срок,
Как токовищ весенних тяга.
Стихов не заготовишь впрок…
Срываюсь вместе с петухами,
Евтерпы аурой лечусь…
Когда расплАчусь я стихами, –
С долгами сердца расплачУсь.

«Как будто занят пустяками
Средь дел суровых и больших,
И вроде стыдно жить стихами,
И жить уже нельзя без них…»
Я. Смеляков

«Природа художественной литературы по необходимости автобиографична. Всё, что создаёт писатель, это выражение его личности, проявление его врождённых инстинктов, его чувств и опыта.
Добиться успеха можно лишь одним способом, – говоря правду, как ты её понимаешь, о доподлинно тебе известном…»
Сомерсет Моэм

«Поэзия – вся! – езда в незнаемое»
В. Маяковский

«Отдадимся искусству, ибо оно – более великое, чем народы, короли и короны, – царит в наших восторженных сердцах, увенчанное божественной диадемой».
Флобер

«…Дорогою свободной
Иди туда, куда влечёт тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный».
А.С. Пушкин

«…Существует, как мы знаем, три метода познания: аналитический, интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки, – посредством откровения. Отличие поэзии от прочих форм литературы в том, что она пользуется сразу всеми тремя (тяготея преимущественно ко второму и третьему), ибо все три даны в языке; и порой с помощью одного слова, одной рифмы пишущему стихотворение удаётся оказаться там, где до него никто не бывал, – и дольше, может быть, чем он сам бы желал. Пишущий стихотворение пишет его, прежде всего потому, что стихосложение – колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как впадает в зависимость от наркотиков или алкоголя. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом».
Иосиф Бродский (Нобелевская лекция)

«Ибо раз голос тебе, поэт, дан,
остальное взято».
Марина Цветаева

Держи экзамен, агроном:
Налился колос…
И я беременный, как злак,
Клонясь стою.
Мне голос свыше был о том,
Что дан мне голос.
Я внял тому, кто говорил.
И вот пою.

И вот звучит моя окрест
Печально лира.
Других я радостей земных –
Увы! – лишен.
Но не возьму взамен её
В дары полмира.
Кому-то жалок я кажусь,
Кому – смешон.

Мне б весны – сумятицы обновы, –
На Реке Времён опять затор.
Я взорву болото жизни словом,
Я по специальности – сапёр

(Хоть учетно-воинской) запаса.
Помню, что есть тол, бикфордов шнур.
Я минёр глаголов экстра-класса
На гражданке.
Пробуравлю шпур

Россыпью эпитетов-алмазов
И добуду слова золотник.
Эхом взрыва отзовётся фраза
«Не иссякнет языка родник».

***
Поэт – глашатай времени.
Пороки,
Присущие ему, сумей простить.
Поэты то как дети, то – пророки,
Умеющие по миру пустить
Ни наговор, ни перепев, ни слух, ни сплетни,
А формулу из пары-тройки строк.
Ну, например, что, в сущности, мы – дети,
Со временем играющие…
– Прок,
Скажи, какой от этих откровений?
По моему поэзия – вся! – вздор.
– Строка «Я помню чудное мгновенье…»
Ответит за меня, мой прокурор.

Что толку мозолить глаза,
Что проку гореть не сгорая?
Мне вышла иная стезя:
Протопать от ада до рая.

Не сахар, не мёд, не халва, –
Затея – не праздное слово,
Но помню отцовы слова,
Что всё-таки будни – основа.

Я помню ещё он сказал
От праздных утех исцелитель:
«Коль горького ты не познал,
То сладкого ты не ценитель».

Всего-то и надо: бумаги клочочек,
Какой-никакой карандаш…
Сиди и твори. Без тире и без точек,
Писатель ты будущий наш.

Всего-то и надо: Житейский свой опыт
Чрез душу свою обнажить…
А опыт не дни и не месяцы копят,
Порой мало жизни прожить.

Всего-то и надо: немного таланта
Сквозь сердце своё пропустить.
Горит в полвторого настольная лампа,
Не хочет ко сну отпустить.

Всего-то и надо: немного терпенья
И много «пахать» и корпеть,
Ловя то мгновенья, а то озаренья,
Чтоб » Песнь-свою-Песней» пропеть.

Пренелюбопытные страшно,
А вот рассказать – пожалуйста.
Я выслушаю, я не гордый,
Как губка впитаю «базар».
Давай – наизнанку душу,
В жилетку поплачь, пожалуйся.
Общение – тот же рынок,
На каждого – свой товар.

Я, внешне ничем не приметный,
Коллекционер страстишек,
Цежу вашу речь, панове,
Чрез очень чувствительный фильтр.
Не брезгую ни дояркой,
Ни лестью дешевых франтишек.
Вперёд! Изливайте душу,
Алсу и Киркоров Фил.

И хоть за язык не тянут,
И не под шофе как будто,
Наврут, напоют, расскажут
Былиц-небылиц миллион.
Стерплю ваши слабости, люди,
У всех есть для них минуты.
Премного вам благодарен
Лазутчик и душ шпион.

Ареопагу – чётко, строго:
«Пишу. Дорогу проторил…»
–Ты на стихи повенчан Богом, –
Мне голос свыше говорил.

А потому, поэт, мужайся:
Свирикать может и сверчок.
С окололирикой сражайся, –
Поэзия – не пустячок.

Какие люди… Какие судьбы
Уходят, оставляя мир.
Поверить страшно: их не будет,
Без них продлится жизни пир.

Как быть? Ведь чувства не из жести.
Ни рук, ни жестов, ни черта…
Без каждого из них и – вместе
Душа – сплошная сирота.

Напишут небольшой некролог
И напечатают портрет…
– Вы не писатель? Вы геолог?
– Я не геолог. Я – поэт.

***
Не ковыряйтесь вилками в стихах,
Коль даже и невкусно это «блюдо».
Не переваришь рифмы в потрохах
И не поможет никакое чудо
Вам в душу влезть того, кто написал
Неграмотный пусть и сермяжный опус.
Быть может, он тогда себя спасал
От вас ли, от себя… И зрелый опыт,
Высокий ценз писаке – не судья.
Иное нечто здесь имеет цену.
Что? Не скажу. Ведь сочинитель я –
Сам.
Рвусь, как бык в корриде, на арену.

***
Быть может, повторюсь,
А истина стара:
Так быстро мысль скользит,
Так требует пера.

***
Стихами вены жизнь вскрывает.
Порой стихами застит свет.
Без травм поэтов не бывает,
Без боли разве ты поэт?

Лель чарует девушек свирелью.
Может ему в пику – вертопрах –
Я себе поставил высшей целью
Жизнь поэта выплакать в стихах.

Девушки не любят плач и слёзы,
Мне бы – посвящения дарить,
Но не изменю ни стиль, ни позу:
Я не их стремился покорить.

Желто-матовый лампочки свет,
Бисер почерка в старой тетради…
Только зуда словесности ради
Стоит время нивечить на нет?

Сколько жизни потеряно лет…
– Э, зато ведь душа не в простое.
Напишу с восклицательным: Стоит!
(Если – не графоман, а поэт).

Мой стих ещё шершав
И конь-глагол хромает,
Метафоры сыры,
Как в той печи дрова.
А кухонных приправ
Никто не понимает,
Хоть в кухне у меня
Без вычуров слова.
Но есть огонь в печи
И были б заготовки,
А уж из них кузнец
Вам выкует деталь.
Мой стих пока молчит,
Движения неловки,
Но верю: запоёт
Оттянутая сталь.
Сначала молотком –
По звонкой наковальне,
Потом чуть-чуть водой,
Потом опять огнём.
Я с ремеслом знаком
Не по уютной спальне
И коль резец худой,
Алмазом шлифанём.

***
Как горько нам бывает знать,
Что сделал что-то вхолостую.
Так долг писателя – писать,
Не обнажая нерв впустую.

Комкают подушки и храпят
Дворники, рабочие, эстеты…
Бодрствуют ночами и не спят
Воры, любодеи и поэты.

Что в них общего? Наверно, страсть:
К телу ли, гармонии, наживе.
Магии ночной познал кто власть,
Только днём едва лишь будут живы.

***
Долго думал над формулой счастья,
Для себя разрешил её так:
Только б в творчестве состояться,
Лишь бы в нём не попасть бы впросак.

***
Воюю сам с собою, хоть в поле один не воин
И когда побеждаю, – не жду от других похвалы.
Мне б успокоиться, отрешиться, но цепляет жизнь за живое
И иду в наступление, даже если не обеспечены тылы.

***
Можно свечкой гореть, головешкою тлеть.
Каждый волен избрать путь-стихию.
Я пришёл в этот мир, чтоб печаль в нём пропеть,
Ну, а радость споют вам другие.

Мне говорят: свингерство…
Слышу: свинство.
Мне говорят: бюргерство…
Слышу: обжорство.
Мне говорят: начальство…
Слышу: чванство.
Мне: – ах, какое уютное гнёздышко…
Я с удивлением: А не мещанство?

На этом поле я родился, как поэт…
Здесь домик был в полуверсте от хуторка.
Промчались годы, от жилья пропал и след.
На месте том шуршит трава от ветерка.

Я в раннем детстве на отшибе сельском рос,
Среди полей, у поймы Добренькой реки.
Дитя природы, не боялся майских гроз.
А мимо дома всё сновали рыбаки,

Воды холодненькой просили дать испить
У босоногого, стыдливого мальца.
И мне вольготно на природе было жить,
Хотя я слушался во всём всегда отца.

Вдыхал я запахи не городских цветов,
А полевых и слушал хор нестройный жаб.
А там и к школе дух поэта был готов.
Он до сих пор во мне, по счастью, не ослаб.

А поле то уже с десяток добрый лет
Под многолетнею травой и сорняком.
Спасибо, милое, за то, что я поэт,
За то, что с славою худою не знаком.

Подарили мне в вазоне тёрен,
Намекая: «Вырастет, – венец
Сделай из него, коль не зашорен
Радостями жизни».
– О, певец
Грусти и печали разве может
Откреститься от невзгод и бед?
Червь сомнений с малолетства гложет,
Головокруженье от побед,
Как шестое чувство, не знакомо,
Как неведом зашморг счастья пут…
Радости, как скарб металлолома,
Сдал давным-давно в приёмный пункт».

А ещё сказали вы при этом:
«Только, чур, на слове не лови,
Хоть колюч он, как перо поэта,
Но зовут цветок цветком любви».
И венец терновый если словит
Лоб иглой когда? Далёк финал…
А на опрометчивом том слове
Я, конечно, сразу вас поймал.
Так что, ваш двусмысленный подарок
Кстати так, как более нельзя
И любил я значит вас недаром,
Строчками по лезвию скользя.

***
Пиши, карандаш мой, пиши.
Об общем, а хочешь, – о личном.
Стихи, как полпреды души,
В них всё автобиографично.

***
Ходить на Олимп
На поклоны к богам неприлично.
Ведь всё-таки боги,
Хоть не обжигают горшки.
И всё ж я рискнул,
Тумаки получать мне привычно.
И еду обратно
В вагоне «Москва-Петушки».

Сказали мне боги,
Что слог мой немного хромает,
Что рифма слаба,
Диссонансы в размерах стиха…
…………………………………..
А псина бездомный
То лижется пьяно, то лает,
Как бы говоря:
«Не горюй. Это всё – чепуха».

***
«В ком цели нет,
Тому и горя нет,
У человека цели больше бед.
Для дерзкого,
В ком есть своё «во имя»,
Кому начертан неизбежный путь,
С которого уже не повернуть,
Коль быть беде, она неотвратимей.
Трагедия тернового венца
И в наше время не для подлеца».
В. Фёдоров

«… Это отрава! Сколько людей я видел искалеченных ею, сколько сломанных судеб… И за что? За слова, за рифмы, за любовь к искусству, которая съедает тебя, как ржавчина, ничего не обещая взамен… Разве что одиночество, потому что человек, признавший над собой власть искусства, – не принадлежит себе. Потому-то его жизненные связи с близкими ненадёжны, что не хозяин он сам себе. Не он управляет судьбой, а судьба им».
С. Куняев

«Задача писателя неизменна. Сам он меняется, но задача его остаётся та же. Она всегда в том, чтобы писать правдиво и поняв, в чём правда, выразить её так, чтобы она вошла в сознание читателя частью его собственного опыта».
Э. Хэмингуэй

«Для того чтобы мы могли пользоваться жизнью в полном смысле слова, определённая группа людей должна пребывать за пределами активной жизни, в мире мечтаний и абстракций, ибо для полноты жизни в широком понимании нужны мечтатели и мыслители».
Леон Хвисток «Проблемы духовной жизни»

«Вы знаете, каков путь писателя. Я навсегда отрёкся от житейского благополучия, от «общественного положения», оторвался от своей семьи – для искусства. Вне его – я ничто…»
Н. Заболоцкий

Тебе, живой, тебе, моей прекрасной –
Вся жизнь моя, огонь несметных свеч.
Ты станешь вновь, как воды полногласной,
и чистой, как на солнце меч,
и величавой, как волненье нивы…
Так молится ремесленник ревнивый
и рыцарь твой, родная речь!
В. Набоков «Молитва»

***
А я не спел назло и в неугоду
Тем, кто живёт не думая, не злясь.
Кому сегодня плюнуть на природу,
А завтра в душу плюнуть не таясь.
Кому не мчать по жизни с ветром споря
И не рыдать, не плакать горю всласть,
Кому доверить чьё чужое горе –
Равно засунуть руку волку в пасть.
Такие типы может нынче в моде,
Такие хамы портят жизнь мою.
Но всё равно душа моя на взводе
И всё равно и я ещё спою.

Холоди, домашняя прохлада,
Распекай, июльская жара.
Я живу пока не так, как надо,
И не так, как думалось вчера.

На бугре, за речкой бродят кони,
Мнут цветы на заливном лугу.
И хотя я здесь не посторонний, –
Всё равно привыкнуть не могу.

Рядом дышат родственные души,
Но тогда лишь я безмерно рад,
Если что-то сможет вдруг нарушить
Деревенский наш простой уклад.

Потому и червь мне сердце точит,
Потому и кругом голова,
Потому душа так страстно хочет
На бумагу выплеснуть слова.
июль 1981 г.

Приятелю, не читающему книг

– Прискорбно, что ты не читаешь,
Весь мир твой лишь в «ящике», друг.
Конечно, ты так не считаешь…
–С чего это должен я вдруг
На чтение времечко тратить?
Ну, тоже мне, скажешь, аврал…
Досуг свой обкрадывать?
–Хватит.
Себя ты давно обокрал.

Гром рычит раскатисто и смуро
После вспышки в тысячи свечей.
Следом дождь плетётся: то понуро,
То потоком брани и речей.

Если речи кратки, дело – летом,
То и вывод разговора прост:
Бог меж светом прочим и поэтом
Перекинет радугою мост.

В себе я открываю острова
Тайн мироздания.
Мне интересны незнакомые слова
Сред обитания.

Я в иностранный говор душ
Так чутко вслушиваюсь,
Как будто мне солидный куш
Сулили уши мои.

Когда я пишу свои вирши,
Какой бы я был никакой, –
Я думаю это Всевышний
Всё водит моею рукой.

Порхает фантазия быстро:
Был дервиш, а стал сразу князь…
ОН высечет божию искру
Лицом об асфальт. Или – в грязь.

***
– У вас больше прочих, пожалуй, на свете
Забита дурным голова…
– Поэты, ей Богу, как малые дети,
Вот только игрушки – слова.

Слово? Да, как – в Библии – в начале,
А уже потом – любовь, семья.
С настроеньем радостной печали
В жизни, милый друг, повенчан я.

Не гоню его, как наважденье,
Руки не заламываю: «Сгинь!»
С серым, словно мышка, настроеньем
Окунусь в сапфировую синь.

***
Вот опять тяжело мне и плохо
И опять потянуло к стихам.
Я не жду никакого подвоха
От судьбы. Разве что петухам,
Чтоб будить меня дня нарожденьем,
Чтобы песни свои распевать,
Запастись надо долгим терпеньем,
Надо раньше трёх ночи вставать.

***
Не наступать на горло песне
(Своей ли, чьей-то – всё равно) –
Верх такта.
Пусть не Элвис Пресли
Он, ты не Леннон Джон.
Окно –
Нет, не в Европу, – к сердцу надо
Ей прорубить бы. Жилы рви,
Звени весеннею наядой,
Песнь ли печали, песнь любви.

***
Делюсь озареньем:
Запомни, малышка,
Стихи, то, как тленье,
Но чаще, как вспышка.

Стихи о ненаписанных стихах

Муторно.
И под сердце закралася грусть.
А сознанье
Назойливо гложет досада.
В этот раз не скажу
Бесшабашно – весёлое «Пусть.
Мол, не хочешь, Пегас,
Искушать дурака – и не надо».

Что сегодня не смог,
То я завтра, наверно, смогу.
И над «и»
Обещаю расставить все точки.
Но беда,
Что, конечно, уже никогда
Не напишет перо
Одержимо какие-то строчки.
29.11.1981 г.

Быть может, я от внутренних желёз
Впадаю в ступор, транс, кайфовый раж:
Пьянят стихи до песен и до слёз,
И я пою и плачу, как алкаш.

Мне говорят порой: «Приятель, слышь,
Ведь ты не юноша, что в первый раз влюблён».
Но я пою не про «шумел камыш», –
Про золото берёз, опавший клён…

***
Смешным казаться вовсе я не трушу
И не ханжой возопию: «Ах ох, да ах…»
Я наизнанку выворачиваю душу,
Я исповедуюсь в своих смешных стихах.

Пишу для тех, кто слушает не Децла,
А Битлз, Розенбаума, Куин.
Пирожные, хоть родом я из детства,
Мне претят. Ем в лепёшках тмин.

Кому понятен Кашин и Митяев,
Шевчук.
Отнюдь, не Губин не Андрей.
В стране власть предержащих негодяев
Мой стих прорвёт, как прорывается чирей.

Расклеил афиши рассвет
На серых, с проёмами, зданьях.
Вставай, жизнелюбец-поэт,
И – к новому дню на свиданье.

Хоть пишется лучше в ночи
И ты опочил лишь недавно,
– Вставай! – горлопанят грачи,
Так день начинается славно.

Вон солнце в небесный свой лик
Асфальт обмакнуло и крыши.
А день световой хоть велик,
Успеть прочитать бы афиши.

«Поэты настолько исключительные люди, что им позволено всё. Но быки этого не понимают и пытаются подражать Юпитеру. Им нечем утвердиться, и они думают: «Ага! Раз великие это делают, почему нельзя мне?» А нельзя.
Поэт может быть лесбиянкой, гомосексуалистом, кровосмесителем – кем угодно, потому что он открывает какие-то новые страницы человеческих отношений, чтобы потом остальным об этом рассказать в концентрированном виде. Поэт никогда не убивает людей, он убивает себя, поэтому ему всё позволено».
Валерия Врублевская

«Главное для своего творчества писатель добывает из собственного характера, темперамента, наклонностей, таланта, и добывает это так, как растения – питательные соки: каждое растение из одной и той же почвы берёт нужные ему ингредиенты.
В каждой писательской душе скрывается бесконечная школа переживаний, чувств, помыслов, из их тонких вибраций в конце концов возникает и выявляется то, что писатель примет как откровение, как призыв к творческому подвигу».
Ян Парандовский

«Стремление к произведению чего-нибудь, к цели, к будущему, к высшему – вот где свобода! Только тогда, когда творишь, бываешь свободен!»
Ф. Ницше

«Творчество – это такая таинственная вещь, что-то вертится где-то там, в подсознании, может быть, это и вызывает разные ассоциации».
В. Высоцкий

«… По мне, в стихах всё быть должно некстати,
Не так, как у людей».
А. Ахматова

Подгоняю время, хоть знаю:
Каждый мною прожитый день
Не вернёшь.
И всё ж подгоняю.
Это мне ни в тягость, ни в лень.

Тороплю теченье событий,
Настоящее не люблю.
Правда, – в мыслях. Внешне – без прыти.
Но спешу. Зачем тороплю?

Боже, как всё вяло и пресно.
Знать судьбу хочу наперёд!
Впрочем, это неинтересно
И мои желанья – не в счёт.

Ладно, я ещё поморгаю,
Посмотрю с прищуром на свет.
Долюблю, допью, дострадаю
И услышу горький ответ:

Жизнь – не храм, где всё по науке.
Нет, она гораздо сложней.
Ты стихи писал не от скуки, –
С ними жить на свете больней.

Я прозрел. Это всё уже было:
О погоде, любви и луне.
Подожду – про мещанское рыло,
Погожу хоть чуть-чуть – обо мне.

Я прозрел. Эта тема избита:
Как завяли цветы на столе.
Не исхожена и не испита
Лишь печаль о родимой земле.

Бабочка – редкость – зимою в квартире…
Бьётся о шторы, машет крылами.
И, очутившись в чуждом ей мире,
Вдруг обнаружила сходство меж нами.

Знала б ты, бедная, муки поэта.
Я, легкокрылая, тож неприкаян.
Телу с душою так хочется лета.
Очень непрочно я к жизни припаян.

Бейся, родимая, в светлые шторы.
Я не открою окно и не скрою,
Как на пути мог свернуть бы я горы,
Если б не эта зима над Землею…

«Я отведал и пера, и пуха,
Нахлебался горестей и бед…
Зашнурую душу глухо-глухо», –
Думал незадачливый поэт.

Ан, не вышло. Опыт свой плачевный,
В строчки и поэмы заверни.
Оказалось, что стриптиз душевный
Для поэта воздуху сродни…

С заутра – туман и сырость,
К обеду – слякоть и хлябь.
Видать, у природы в немилость
Впал грешник великий – сентябрь.

Творенья великих – в сторону.
Довольно себя корить.
Как здо… Как чертовски здорово
В такую погоду творить.

***
Как будто с кем-то соревнуясь
Я под стихами ставлю даты:
Число и время. Повинуясь
Святому долгу, как солдаты,
Что защищали грудью землю,
Пишу. Болит душа и сердце:
Я в слове фальши не приемлю,
Как – соус к мясу, да без перца.
А даты? Четвертак – полушка –
От целого частичка шума.
Так: пустячок и безделушка.
Тягаться с временем я вздумал…

***
Пишу о весне, о цветочках,
Но между пейзажами я
Вставляю, как выстрелы, строчки
О бренности ли бытия,
О несправедливости, море
Голодном, о спазмах в душе,
О нечеловеческом горе.
И каждый мой стих не: клише,
Заказ социальный, бравада.
Нет, этим я в жизни дышу.
Я точно уверен: так надо,
Так совесть диктует. Пишу…

***
Стихи – вязь слов на ниточке души.
Слова – крик душ в стихах и в прозе.
Святой огонь души не потуши,
Пусть он пылает даже на морозе.

Отряхнуть бы с себя свою грусть,
Наклонившись над пропасти краем
И услышав костей её хруст,
Отозваться заливистым лаем.

Только… Как без врождённой прожить?
Мне ж потом из рабочего кресла
Чертыхаться и нудно скулить,
Чтоб подруга поэта воскресла.

Чем хуже, тем лучше!
Погода ли, или здоровье,
Семейное счастье,
Грешки и большие грехи…
– У вас же не грудь,
Натурально же вымя коровье…
А лучше тогда получаются
Только стихи.

Я боль полюбил
Мазохистской какой-то любовью
(Уж коль мы «затронули» груди,
То это мастит)
Всё лучшее в муках рождается,
С потом и кровью.
Страдание душу художника
Холит, растит.

***
Я жизнь прожил почти, но очень мало знаю.
Но знаю точно: в городе ль, в глуши ль,
Коль приручить слова удастся, – наступают
Именины сердца и праздник души.

***
Редакторы глухи и немы…
А может они глухи?
Кричите, мои поэмы,
Взрывайтесь, мои стихи!

***
Мой карандаш востёр, но пишет
Себе же в пику – не соврать:–
«Талант – рассказчика услышать
Важнее дара – рассказать.»

***
В песне любо слово боевое,
В жизни важно, жить по правде чтоб.
Обожаю всякое живое,
Слов не выношу: могила, гроб…
Ненавижу лизоблюдов мерзких,
Если духом слаб, от них беги.
Я люблю талантливых и дерзких,
Но не злых: талант и зло – враги.

***
Поэзия – бальзам на душу,
А музыка – услада сердцу.
Я словом ритма не нарушу.
Гармонию в полсотни терций,
Что, словно ток, бежит по жилам
И просит с пошлостью сражаться.
Мне только с ними и по силам,
Что в этой жизни задержаться.

Пеку стихи, как будто бы оладьи
Мне мама в детстве к завтраку пекла.
Пегасу с Музой я свое «ай лав ю»
Давно сказал. Такие вот дела…

Карандашом – иглою вышиваю
На листиках цветной узор души.
И краше в сутках мига не бывает,
Чем тот, когда мои карандаши

Соткут такой ковёр ручной работы,
Который мне не стыдно показать
Ценителям прекрасного. Ах, что ты,
Была бы как довольна сыном мать…

Чем дальше, – больше убеждаюсь: я – не гений.
Жизнь трудно облекаема в слова.
Смирюсь и с этим. Только что ж, Евгений,
Твоя, как плеть, повисла голова?

И стих, как вора, держит за запястье.
На мне лежит словесности печать…
И мне приятно сознавать, что это счастье,
Когда уже не можешь не писать.

***
Монпансье из далёкого детства
Слаще кажется мне во сто крат.
И клянусь: не жеманство-кокетство
Это. Просто из тысяч утрат
Вспомнил я почему-то и эту.
Дорог ведь золотник, хоть и мал.
Я мечтал первоклассным поэтом
Стать. И я им, наверное, стал.
Но об этом, пожалуй что, знает
Лишь Господь. Честь ему и хвала.
Он не судит меня, не ругает, –
Что пишу в долгий ящик стола.
В дни чумы до стихов ли, до пиршеств?
Так простите, мадам и месье,
Что храню я поэмы и вирши,
Как коробочку от монпансье.

Если у настроения праздник,
Если на душе воскресенье, –
Не нужно поэтов «хороших и разных»,
Читайте, прошу вас, читайте Есенина.

Если наступил хмурый вечер,
На дворе погода осенняя,
Если давит бремя на плечи,
Вы опять читайте Есенина…

Мои стихи – не развлекуха,
А плод раздумий о судьбе
Своей, страны… И режет ухо
Признание в любви тебе.

Меня, наверное, зачали
Слезой. Я, как цветок в пыли.
Я – квинтэссенция печали,
Боль на плантациях Земли…

«И среди преступлений этих (против литературы) наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру.
Существует преступление более тяжкое – пренебрежение книгами, их не-чтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью: если же преступление это совершает нация – она платит за это своей историей».
И. Бродский

«Доверить слову застывшую горечь, сожаления, тревоги, раздражения, гнев – значит внутренне очиститься, иногда это единственный выход, рефлекс самообороны от смерти или безумия.
Слово, молочный брат мечты, открывает калитку, через которую в любую минуту можно выбраться на свободу».
Ян Парандовский

«Поэзия, есть искусство, художество, изящная форма истинных идей и верных (а не фальшивых) ощущений: поэтому часто одно слово, одно неточное выражение портит всё поэтическое произведение, разрушая целость впечатления».
В. Белинский

«Я пишу, чтобы освободиться от жизни. Если у меня нет замысла для пьесы или романа, я чувствую себя так, словно сам господь Бог отрёкся от меня»
Пиранделло

«Единственный капитал, который – как это доказано – только у настоящих поэтов имеет тенденцию к росту – судьба».
И. Волгин

«Поэзия обманчива, как горная дорога, – кажется, что человек позади, а он давно уже впереди…»
Е. Винокуров

«В каждый момент гениальный поэт, обращаясь к читателю, вполне выражает себя».
Ираклий Андронников

«Слово – полководец человечьей силы».
В. Маяковский

«Углубляясь в стихи, я не раз чувствовал себя Колумбом».
Назым Хикмет

***
Эй, галёрка, потише:
На сцену я вышел.
Может вам нецензурною бранью
В беседе помочь?
Я прочту вам такое, –
Сорвёт ваши бритые «крыши».
Я пришёл не затем,
Чтобы воду здесь в ступе толочь.

Я прочту вам о верности
И о продажности женщин,
О чести и бесславье
В наш век или – век эполет,
О душе и о том,
Как стремительно мир переменчив,
И нахально о власти
(Ведь я не карманный поэт).

Я сжигаю себя в стихах,
Я сжигаю себя в вине.
Обличаю себя в грехах
С падшим ангелом наравне.

Наизнанку своё нутро
Выворачиваю. И пусть.
Подмигнул мне Бахус хитро,
Притупил на душе чуть грусть.

Полились в блокнотик стихи,
А в бокалы, как кровь, – вино.
Не мелите мне чепухи,
Что поэту, мол, всё равно,

Что подумают все о нём.
Мы ранимы до потрохов…
Выжигаем сердец огнём
Манускрипты своих стихов.

То трибун я, то мордой – в грязь.
Книги хвалят, за хмель корят.
Но меж песней с вином есть связь.
На Олимпе так говорят…

***
Страстотерпцы, знаешь, тоже люди,
Хоть они из мира не сего.
Где-то в глубине души и любят,
В закоулках памяти и будят
Прошлое,
Но верх берут его,
Страстотерпца, догмы, а не чувства.
Это – не поэтова скрижаль.
Мне без сумасшедшинки и буйства,
Без печали в мире этом пусто.
Мне их, страстотерпцев, страшно жаль.

Об этом плачет и кричит любая строчка,
Хоть свет и нов, а истина стара:
«Мой внешний мир – всего лишь оболочка,
Притом же хрупкая, от цельного ядра.

Моё ядро – мир внутренний – прочнее,
Ценней и цельней всякой мишуры.
И чужд пустой и праздной ахинее,
И чужд азартной карточной игры».
***
Как на ветках почки – по весне,
Как, скорбя, по убиенным плачут, –
Стали строчки приходить во сне,
А сие хоть что-нибудь, да значит.

Есть весёлая злость,
Во спасение ложь.
С той и этой, хоть мало, но знался.
Но случись, как на грех,
Предешевый успех
И в бессилье своём расписался.

Есть оправданный риск,
Непроторенный путь.
С тем и этим я жил понемногу.
Но за сонмище книг,
За написанный стих
Благодарен особенно Богу.

Нет, не одинок я, Бог со мною.
Скука, меланхолия – не грех.
Всё веселье ваше напускное,
Пиррова победа – ваш успех.

От утех чего и ждать иного?
От пожаров страсти будет дым.
От великого два шага до смешного.
Не боялся быть для вас смешным…

Мне не даёт покоя мысль:
Насколько бесталанней мы,
Чем мальчик, юноша безус,
Из коего слетело уст
Не «Лонжюмо», не «Братска ГЭС»
(Истории КПСС),
А гениальнейшие строки:
«Белеет парус одинокий…»

То пишу, то читаю.
То, читая, пишу…
Может быть, я стихами
Боль свою заглушу.
Мне хотя бы отчасти,
Насовсем – не берусь…
Я во творчества власти
Как-нибудь перебьюсь.
На судьбу не взирая –
Жизнь такая по мне –
На кифаре играю,
Пока Рим весь в огне.

І
Наш бренный мир – всего души задворки.
От коммуналок и до площадей
Людей люблю, но только с оговоркой:
Не больше чем собак и лошадей.
ІІ
На задворках души неспокойно,
Сатанинское войско не спит:
То чума, то локальные войны,
То холера, то голод, то СПИД.

То разврат, то обман, то пожары,
То Чернобыль над целой страной
Потому и пишу мемуары,
Как бороться душе с сатаной.

На задворках души неполадки,
Вместо воздуха копоть и смог.
Потому извожу я тетрадки
И пишу, что диктует мне Бог.

Не ради единого хлеба
И не в одночасье, не вдруг
Я сторожем звёздного неба
Работать устроился, друг.

И дар, мне дарованный свыше,
Покуда ещё не потух,
Устроюсь привалом на крыше
Я, звёзд и галактик пастух.

Чтоб тихою, ясною ночью –
Вести свой нехитрый учёт.
Созвездья – как строчки воочью,
Поэт часто и звездочёт.

***
Нет, я не Тютчев, я не Фет.
И хоть пейзажи нынче новы,
Я – Богом избранный поэт
Режимов подрывать основы.

І
Если б словом можно было рвать породу,
Я б стихами не один карьер
Разработал. Но зачем губить природу?
Хорошо, что есть от слов барьер.

Ведь и так: чего ещё не натворили, –
Непременно завтра натворят.
А ещё мне в школе говорили,
Будто рукописи не горят.

ІІ
Обидно, но многие вещи
Нас переживут невзначай.
Наплюй. Как богатый помещик
Давал гувернёру на чай,
Так ты, то есть очень небрежно,
Сожги подвенечный наряд.
Сгорают и злоба, и нежность.
Лишь рукописи не горят…

Что ж ты, песня моя, молчишь?
Кто наступил тебе на горло?
Был я в детстве далёком мальчиш-кибальчиш,
Козырна карта в юности пёрла.

Что ж твой пыл теперь-то так поугас,
Или час уже подводить итоги?
Или не за горами прощанья час
И исхожены все пути-дороги?

Что ж ты, зрелость, жестока так,
Если часто путаешь жизни карты?
Не навешивай песне цепных собак,
Лучше тех, что в упряжке, где сани-нарты.

Чтобы в засуху песня дождём лилась,
Низвергалась с небес, словно Ниагара.
Я не рвусь во власть, но над словом власть
Я мечтаю обресть. Достало бы пара.

Так звучи, моя песня, а не молчи.
Если голоса нет, – звучи хриплогорло.
Дай мне, Боже, к хорошей песне ключи,
Чтоб по жизни идти не горбясь, а гордо.

Обращайтесь бережно со словом,
Научитесь цену слову знать.
Хлёстким словом бейте сквернослова,
Словом нежным утешайте мать.

Кто-то любит песенное слово,
Кто-то в слове любит подражать.
Мне милей, признаться, слог суровый,
Слог отточенный, как лезвие ножа.

«Слова – великие деспоты, они существуют в силу своего смысла, и, отвлекшись от смысла, отвлекаешься от текста вообще».
Сомерсет Моэм

«Человек, который может овладеть разговором за лондонским обедом, может овладеть всем миром».
Оскар Уайльд «Женщина, не стоящая внимания».

«Я привык претворять в образы, в поэзию всё, что меня радует, печалит и мучит. Все мои произведения – фрагменты одной большой исповеди».
Гёте

«На какой высоте я живу? Подымаясь к себе, я никогда не считал числа лестниц, ведущих ко мне. Где кончаются все лестницы, там начинается мой дом».
Ф. Ницше

«Лирический поэт, как художник слова, имеет дело с особенным материалом, который можно назвать «звукосмыслом»: это то, что рождено единством «волшебных звуков, чувств и дум» (как определил область лирики ещё Пушкин)».
А. Тархов

«… Человеку-художнику дано всецельно овладевать самой сокровенной сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой».
А. Фет

«Опытность в искусстве может предупреждать ошибки и предохранять от создания шедевров».
Андрей Платонов

– Вы что-нибудь литературное кончали?
– Нет.
– Слава богу… То, что вы идёте от так называемой старой школы, хорошо.
А. Твардовский – А. Прасолову

«Без серьёзности нет литературы. Кто прибегает к слову, чтобы выразить в нём свою собственную душу или душу общности, которой он служит, будь то класс, народ или всё человечество, тот не может обращаться со словом с весёлой беспечностью фигляра…»
Ян Парандовский

Мало жизнь меня била,
По земле волочила
И почти не сводила
Лично с теми людьми,
Кто, в пророки готовясь,
Пишет честную повесть
Не за страх, а за совесть,
С солью соли земли.

Но я верю, я знаю:
Я их всё ж повстречаю.
То, о чём я мечтаю,
Вспомнишь, сбудется в срок.
Вопреки всем наветам
Стану скоро поэтом.
Жизнь, как песнь, недопета,
Да воздаст мне урок.

***
Нахлынуло с утра и – рад стараться,
Аж онемела от пера рука.
Когда ещё шальные папарацци
Проходу не дадут мне?
А пока
Безвестен я и сер. Серее мыши.
По этой ли причине, – нет, ей-ей,
Никто-никто в затылок мне не дышит.
Уютно мне в безвестности моей.

Ты в меня не веришь, как в поэта
И не верь, родная, бог с тобой.
Только не рассказывай об этом,
Соль не сыпь на ноющую боль.

Не бередь ранимую мне душу
И, когда читаю я стихи,
Не зевай, а чуточку послушай.
Подарю французские духи.

Первые провалы – лишь предтеча
И не избежать и мне потерь,
Но за неудачей будет встреча
С книгой и читателем, поверь.

Оживу от этого союза,
Даже стану счастлив я вполне,
Заново на свет рожусь и Муза
Соблаговолит прийти ко мне.

Вот тогда зевай, хами и смейся,
Издевайся, даже сквернословь.
Хоть в лепёшку ты тогда разбейся,
Наклонюсь над листиком и вновь

Будут подгонять всё те же сроки,
Буду рад сложившейся судьбе,
Буду вновь вымучивать я строки,
Но тогда уже не о тебе.

И не жил уже, а так: канал,
Почва под ногами стала зыбкой.
Знать не знал, но надо же: поймал
Я с прожогу золотую рыбку.

И, как в сказке, тотчас: «Отпусти,
Три желанья загадай на выбор».
Хватит по сусекам, мол, скрести,
Хочешь, так изволь хоть красной рыбы.

Я опешил сразу, но потом
Быстренько вкурил в уме суть дела.
Помня: жизнь прожить – построить дом,
Трёх сынов родить, рукой умелой

Заложить хотя бы сад один.
(Помня о старухином корыте).
– Ты своим желаньям – господин.
И хвостом вильнула: «Извините,

Занята, мол, очень и спешу.
Мол, не счесть вас горе-рыболовов.
И ещё, мол, очень вас прошу
Не кичиться нынешним уловом.

– Три желанья, дивная? Изволь.
Первое: чтоб посещала Муза –
Чаще можно как – меня и роль
Дома, что построен от союза

С женщиною тою будет ряд
Книжек мной зачатых и рождённых –
Сыновей бишь трёх моих, а сад,
Первоцветом яблонь убелённый,

Заложу пусть в Избранном. Прости,
Таковы желанья исполнимы?
И в водицу рыбку отпустил.
И не жду, когда нальётся вымя

Исполнения моих смешных причуд,
А опять кидаю в море невод.
Пусть враги погод от моря ждут,
Размечтавшись сладенько так: «Мне б вот…»

Я ж себе пишу-пашу, хоть мал
Шанс об исполненьи в жизни зыбкой.
В том числе, как якобы поймал
Я с прожогу золотую рыбку…

– Да осилит идущий дорогу, –
Разнеслася благая мне весть.
Одиночество – крест мой, ей богу
И тяжел он, а надобно несть.

Одиночество – это вериги,
Сам себя в них я, брат, заточил,
Но зато нипочём мне интриги,
Злоба, зависть. Давно отучил

Точно так же себя я от лести,
От раздора, от сплетен и склок,
От безвыходности и от мести.
Мне достаточно нескольких строк

Гениальных, почувствовать чтобы:
Не один в мире я одинок.
Нет лекарства от этой хворобы.
Одиноки – и Чехов, и Блок.

Не гневи же судьбу. Так и надо.
Забирай меня, скука, в полон.
Одиночество – это награда,
От житейских соблазнов заслон.

Не случайность, не моё хотение
И нерасторопность ли зевак?
Посылает крестики нательные
Мне, наверно, боженька, как знак.

Это свыше мне приходит вестонька:
Всё! – не случай в жизни непростой.
Я нашёл – не вру – уже их несколько,
А один, так даже, золотой.

Видно грешность пала пред безгрешностью,
А раз так, – оставлю в жизни след.
Начало сбываться – и с поспешностью –
То, к чему стремился двадцать лет.

Тешится стихами и печалями
Дум моих хранитель. Он таков.
Время выбрал тоже неслучайное:
Стык тысячелетий и веков.

И поэт, собою ладно скроенный,
Так расшифровал посланье – знак:
Что я в мире нашем неустроенном
Не чертополох, – полезный злак.

Недавно прочитал я, что этрусский –
Предтеча русского и что за тыщу лет
До нашей эры смог их лобик узкий
Придумать письменность – в грядущее билет.

Язык – основ основа. Перегрузки
Испытывал не слыша языка
Родного. А родной мой – русский.
И это навсегда, не на пока.

Могу читать, общаться под закуску
(У шовинистов выделилась желчь)
На украинском я, но думаю по-русски:
В себе язык не вытравить, не сжечь.

Тошно от Билык, Сердючкиной Верки…
Некто – мне: «Брось, в это трудно поверить».
Не подгоняйте под общие мерки
Стадо баранье и ловчего зверя.

Тоже нашлась мне «Я нова» Мадонна,
Милый Андрей, ваши шуточки плоски.
В томике Пушкина строчки бездонны,
А у Куинджи краски неброски…

Две косички и ленточка красненькая.
За какие такие грехи –
Остролицая, рыжая, страшненькая –
Эта девочка пишет стихи?
С этой девочкой я давно знаком.
Не сочтите что это враньё.
Аккуратным, убористым почерком
Плачут строчки о думах её:

«Я наверно чуть-чуть некрасивая,
Снова, рёва, к подушке льну,
Но сегодня себя спросила я:
«Так и будем выть на луну?»
Пусть у сверстниц губы накрашены
И причёски стильные, но
Всё равно не будет по-вашему,
Не видать вам его всё равно.
За моей спиной похохатывают,
Но взойдёт и моя звезда:
Может буду второй Ахматовой,
Час пробьёт мой, и вот тогда
Я для всех откровение сделаю,
Мол, смотрите, ни дать, ни взять:
Чем родиться смазливою девою,
Лучше тайно страдать и писать».

Дай-то боже, дурнушка милая,
Чтоб пробил твой счастливый час.
А покуда со всею силою –
«Помолчите», – прошу я Вас.
Пусть бедняжка по-своему делает.
Очень трудно Ахматовой стать…
Пусть марает листики белые,
Ни к чему её разуверять.
28.03.1982 г.

Неписание, как простой души

Давно уж не тянет в столицы,
Всё больше – на сельский погост…
Всё реже душа веселится
И всё продолжительней пост
Для тела.
А главное дело
Задвинуто в ящик стола,
Подальше. Чтоб моль не изъела,
Чтоб правда и совесть не жгла.

Пусть прослыву Кассандрой ли, кликушей,
Но не найду сказать что поумней:
Пишите письма в собственные души,
Пускай с ошибками, но чаще и честней.

Копание в себе необходимо.
Не хлебом же единым человек
Живёт. Так не пройдите, люди, мимо
Души своей. Ведь так недолог век.

Есть души те, что часто кровоточат
По всяким безобидным пустякам,
А их никто не может и не хочет
Понять. Куда уж нам-то дуракам.

Но есть другие. Те – под слоем жира,
За бронью толстой кожи и одежд.
Таким плевать на все страданья мира,
То души бюрократов и невежд.

Вот в их жирком задраенные уши
Я шлю, как причитанье, мой совет:
Пишите письма в собственные души,
Хоть адресата может уж и нет…

Опять буянит светом и зеленью весна.
Вам кажется, – я мальчик, а вы – величина.

Опять душа стихами, как в ночь любви, пьяна.
Для вас я – только мальчик, а вы – величина.

Коробушка-тетрадка давно полным-полна,
Но я ж всего лишь мальчик, а вы – величина.

Ужо настанет время, получите сполна:
Окажется, – вы – крохи, а я – величина.

«Слова должны обнимать и ласкать друг друга, образовывать живые гирлянды и хороводы, они должны петь, трубить и плакать, они должны перекликаться друг с другом, словно влюблённые в лесу, подмигивать друг другу, подавать тайные знаки, назначать свидания и дуэли».
Н. Заболоцкий

«В сем, христианнейшем из миров – поэты жиды».
М. Цветаева

«Мне кажется, я древний иудей…»
Е. Евтушенко

«Всё прекрасное так же трудно, как и редко».
Спиноза

«Чем больше кто имеет в себе самом, тем меньше нуждается он во внешнем и тем меньше также имеют для него значение остальные люди».
А. Шопенгауэр

«Поэт должен быть несчастен».
Маллармэ

«Все замечательные люди в философии, политике, поэзии, искусстве оказываются склонными к меланхолии».
Аристотель

«Тот музыкант, кто слышит слово,
Поэт лишь тот, кто с музыкой в ладу».
А. Розенбаум

«Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны. Все вековечные поэтические произведения от пророков до Гёте и Пушкина включительно – в сущности – музыкальные произведения-песни».
А. Фет

«Меня научили краткости стихи».
И.А. Бунин

«Чем дальше твой письменный стол от Родины, тем ты лучше напишешь».
Гоголь

«Поэты, по настоящему намеренные создать что-то ценное, должны отказаться от пиров с друзьями, от приятностей столичной жизни, а также и от всяких иных развлечений и даже обязанностей и – как они сами говорят – удалиться в леса и рощи, то есть в одиночество».
Тацит

«Лирический поэт пишет в вечность, он всегда сам по себе».
Виктор Шендерович

«Не знаю, почему так получается, что сестрой таланта оказывается нужда».
Петроний

«Читатель, сам того не ведая, является соавтором книги ещё задолго до того, как она до него дойдёт. Он живёт с автором в часы колебаний, борьбы и решений. Автор ощущает на себе его взгляд, ждёт его смеха или слёз, нетерпения, недовольства, гнева, а иногда эти самые симптомы вдохновляют автора, и тогда он начинает дразнить и возмущать читателя».
Ян Парандовский

«Останься дома, останься дома! Целой жизни не хватит на познание чудес, какие здесь таятся».
Рембрандт

«В отличие от поэзии проза – упорядоченное искусство. Поэзия – это барокко. Барокко – трагичный, массивный, мистический стиль. Оно стихийно. Оно требует глубины и прозрения. Проза – это рококо. Она требует не столько мощи, сколько вкуса, не столько вдохновения, сколько стройности, не столько величия, сколько чёткости».
Сомерсет Моэм.

***
О, летопись временных лет –
Души моей книга большая…
Ведь тем интересней поэт,
Чем больше и глубже душа его.

***
Хоть это уже старомодно, –
Поплакать в жилетку хочу:
Кому-то там свыше угодно
Гасить моей жизни свечу.
Конечно, им сверху виднее
Чей нужен огонь, а чей – нет.
– Залез на Парнас, как на шею, –
Пеняют мне, чёртов поэт…
И вместо того, чтобы злаки –
Как водится людям – растить,
Он чертит какие-то знаки,
Марает, бездельник, листы.
И хочет – ни много, ни мало –
Оставить в сей жизни свой след.
Накрыло зимы покрывало
Костёр твой, опальный поэт.
Но вспыхну разрывом от мины
Я, прежде, улечься чем в гроб:
– Не только ведь хлебом единым
Живёт на земле хлебороб!

В пароксизме страсти даже плачут,
Правда, лишь немногие из жен.
Позади любовные удачи,
Я теперь духовно обнажен.

Острый взгляд, отзывчивое сердце,
Плюс талант, плюс труд… Плюс что ещё?
Восприятье мира: сахар с перцем,
Чтобы слово оказалося вещё.

Есть ещё одна исходная секрета:
Боль души. Она всему венец…
Нету боли – нету и поэта.
И молчок. И крышка. И конец.

Это легче: петь о чудных розах,
О закатных далях, о луне,
Чем сказать о нужности навоза
Для родных полей в родной стране.

Мало полюбить всем сердцем лиру.
Нужно мимо воли, самому,
Ощутить свою причастность к миру,
Ощутитть свою причастность ко всему…

На мустанга прерий как надеть узду?
Чем просить подачку – лучше украду.

Пируэтом слова я войду в пике,
Чем таскать подковы – лучше налегке.

Если неугоден, – шлите на Кавказ.
Я оттуда родом. Эй, в аллюр, Пегас.

Не опять, а снова – на Голгофу крест.
Фудзияме слова – мыслей Эверест!

***
Живу и чувствую в миноре.
Уж так распорядился Бог.
И глазки строит больше горе,
Чем радость, и хромает слог
Моих стихов, и время-лекарь
Врачует плохо из рук вон,
И нет таких лекарств в аптеке,
Которые б дурной мой сон
Развеяли, как ветер – тучи,
Освободили б, как раба.
И может это даже лучше,
Что посылает мне судьба
От жизни больше испытаний,
Чем всяких разных там утех,
И клещи собственных терзаний
Хоть вырвут стон души, и грех
Хоть замолю её, а всё же
Трубит поползновенья рог
И червячок сомненья гложет:
«А прав ли был на небе Бог?»

Тот здоров, как бык, а этот болен.
Кто вознёсся, кто-то на мели.
– Вы в последний раз наверно в школе
Строчки из поэзии прочли?

– Угадал, допустим. Чё дерёшься?
Норовишь достать до потрохов…
Как это «стыда не оберёшься?»
Из-за нечитания стихов.

Полно, не смеши. Подумай трезво:
Это ж не вода, не соль, не хлеб.
Не читать – не по живому резать…
Будто бы важнее нет потреб!

– Так и нет же! Если разобраться.
Библию писал титан-поэт.
Из неё стихи читают, братцы,
Более уже двух тысяч лет.

Строчки заскорузлость душ счищают,
Вопиют, коль немы те, глухи.
Сам не знаю как, но обещаю:
Я заставлю вас читать стихи…

Стихи, стихи… Написано вас столько
За всю историю, что кругом – голова.
Казалось бы довольно. Ан, нет, стой-ка,
Нижу я в строчки непослушные слова.

Слова, слова… Вы были то – солдаты,
То робкие признания в любви,
А то на головы из грязи слов ушаты…
Последних слухом или взором не лови,

Мой дорогой и вдумчивый читатель,
А избегай. Вот мысли здесь канва.
Я был в поэзии печальный, но мечтатель
И я любил стихи, а в них слова.

Пиши моё перо. Работай мысль.
Ты, сердце, мне подсказывай сюжеты.
И ты душа корпи, стремися ввысь.
Лишь так и только так рождаются поэты.

Забудь, дружок, покой, не досыпай, страдай,
Меж низменным и высшим разрывайся,
Люби людей, а также отчий край
И от своих друзей не зарывайся.

Презрей и горечь первых неудач.
Стерпи. Удача не промчится мимо.
Пусть лавры пожинает бездарь и ловкач.
Рассудит время, как судья неумолимый.

Тащи свой крест, задира и поэт,
Пока со всем, что окружает связан.
И сколько б ни прошло с рожденья лет,
Не забывай кому ты жизнию обязан.

Спросила у меня
Мадам преклонных лет:
– Вы культовый поэт?
– Я культовый поэт?
Помилуйте, мадам,
Я получу инсульт,
Узнаю если, – сам
Причастен к слову культ.
Не галерея мод
Мои, мадам, стихи.
Глубинка – не бомонд,
А родники тихи.
Мне камерность родней,
Чем стадионов крик
И в тишине видней
Где муть, а где родник.

Аристократам духа моя песня…
Они лишь – отголоски всех времён
На Пляс Пигаль, на Тянь ань Мэнь и Красной Пресне
Сократ, Рембрандт, Толстой, Наполеон…

Титаны мысли, гегемоны духа,
Властители передовых умов,
Я ваше: «Ни пера вам и ни пуха,
Потомки славные!» не как шараду слов, –

Как руководство к действию приемлю.
Мечтая, что в моей родной стране,
Когда меня зароют в нашу землю,
Хоть редко может вспомнят обо мне.

«Начинающий» в литстудии
на замечание в свой адрес:
«Но ведьЕсенин в стихах
тоже хулиганил…»

Хулиганил. Но как хулиганил…
От дебошей, скандалов таких
Человечество будто в нирване,
А его хулиганистый стих
Пробуждает то слёзы, то радость
В душах.
Или же в сердце – пожар.
В пьяной драке великая сладость
От такого погибнуть ножа.
Где с таким в рукопашной тягаться,
Разве только вот юшку вам смыть…
Я хотел бы в поэзии, братцы,
Хулиганом подобным прослыть.

***
Протекает по шести материкам река Лета,
Играет в вечные догонялки с ночью день.
Как здорово, что моя песнь ещё не спета
И рвать голосовые связки пока не лень.

Безразличен к наградам и славе я,
Мне надутый индюк так смешон…
Дай мне, Боже, немного тщеславия.
Я его от рожденья лишен.

Не зазнаюсь. Даю тебе клятву я,
Что на славу накину узду.
Пусть оно подгоняет, проклятое,
Заставляет быть первым в ряду.

Не корми ты меня обещаньем
Молодых нерастраченных лет.
После стольких разлук и свиданий
Я душой стал как «тот поэт».

Та же хватка и та же сила,
Да волос золотистых прядь.
И в стихах есть петух и кобыла,
И моя, о, старушка-мать.

Слишком много я знал хорошего.
Не приходится раз на раз…
Мне обрывки нахального прошлого,
Как слова отпечатанных фраз.

Знаю я, что мы все не без «этого»,
Лишь признаться боимся подчас.
Целюсь мимо, а сердце поэтово
Заставляет – не в бровь, а в глаз.

***
Взгляд скользит по строчкам равнодушно.
Уцепиться не за что: – как лёд…
То ли бездуховны, то ль бездушны…
Как ногами из палат вперёд
Санитары трупы в морг выносят,
Так те строчки – сердцу и уму.
Этих двух не требуют, не просят,
Норовят упечь нас в сон-тюрьму
Скукой, безразличием, зевотой…
Не поэзия, – сплошной обман.
На немой вопрос мой: «Автор, кто ты?»
Между строк читаю: графоман.

Я в безмолвной полночной тиши
Строя мыслей моих не нарушу.
Всеми фибрами своей души
Вслушиваюсь в собственную душу.

Сам в себя вперяю трезвый взгляд,
Отрекаюсь от желанного покоя
И в такую пору невпопад
Снова себя спрашиваю: «Кто я?»

Я себя нисколько не щажу,
Хоть привык и к чувств дороговизне
И ответ, быть может, укажу
Ни извечный спор о смысле жизни.

Так пускай лежат мои пути
Через радости и сквозь страданья,
Мне, наверно, больше не уйти
От подобного самокопанья.
2-3. 12.1982 г.

Пусть враги вам козни строят,
Жены пилят: «Деньги дай…»
Пусть долги вас беспокоят,
Неурядиц – через край.

Пусть вас трижды обокрали,
Пусть неправду говорят…
Лишь бы вы не умирали
Так внезапно и подряд.

Сторожевой будке
Убогое и ветхое жилище
Лишило напрочь роскоши меня,
Зато дало глоток духовной пищи.
И не один.
За это, – не кляня,
Прожитые здесь дни я вспоминаю,
Ей благодарен без конца, без края.

– Готовь сани летом, зимою – телегу,
Редактор стихи просмотрел:
– Шаг вправо, шаг влево – попытка к побегу,
За это положен расстрел…

И начал кроить-перекраивать песни
На новый – редакторский – лад.
И вряд ли докажешь. Хоть лопни, хоть тресни.
Два шага вперёд, три назад.

Я: «Так было лучше, давайте оставим…»
А он непреклонно мне: «Нет.
Не можешь – научим, не хочешь – заставим»
Когда же в тоннеле том свет?

От правки редакторской чахну, хирею.
Он мне, как бельмо, как чирей.
Стихам обрезание, словно еврею,
Свершил далеко не еврей.

***
Мелкотемье тем… О, Боже,
Сохрани и сбереги!
Дай мне посохом по роже,
Старче.
Только не беги
От меня, не отвернися,
Сниспошли свой божий дар,
Чтоб стихи мои паслися
На лугах твоих.
Нектар
Превращу я в мёд душистый,
Что целебно лечит плоть.
Голос звонкий, голос чистый
Песнь споёт тебе, Господь.
Скажут люди: «Что за душка!»
Напридумают похвал.
– Это Бог его в макушку
На заре поцеловал…

Я долго гонялся за жар и за птицей.
Так долго, что впору и опохмелиться.

Силки расставлял. То прикармливал сдуру.
Медведя делил неубитого шкуру.

Из кожи лез вон, самобранкой стелился.
Молочной рекою по камушкам лился.

В засидках от скуки, до слова охочий,
Стихами странички марал между прочим.

И вдруг оказалось, что бдений страницы
И были той самой желаемой птицей…
……………………………………………..
Жар-птица на синем, с каёмочкой, блюде.
Мне есть что сказать вам, отведайте, люди!

«Искусство это бунт перед действительностью».
Альбер Камю

«Кто от рождения обладает даром быть даровитым, обретает в нём радость бытия».
Гёте

«Не выходя из хижины – созерцаю весь мир!»
Лао Цзы

«Творчество – это дар Божий, и только оно отличает человека от остальных живых существ».
Иоанн Павел II

«В умении поднять личное до всеобщего и состоит искусство великого художника».
Г.Э. Ионкис

«Овладение магией слов сродни постижению секретов «алхимии любви».
С. Бэлза

«Но труд поэтов – почтенный паче –
Людей живых ловить, а не рыб».
В. Маяковский

«Богатство писателя зависит не от разнообразия впечатлений, а от широты его интроспекции: чем больший мир он в себе носит, тем обильнее материал, питающий его творчество».
Ян Парандовский

«Поэзия умеет многое выразить в малом, поэзия бережлива, но бережливость эта оборачивается щедростью».
К. Ваншенкин

«Это странная вещь, – я стихов не люблю, но понимаю, что ими можно выразить часто гораздо короче и сильнее то, чего иначе так сказать нельзя…»
Л.Н. Толстой

«В творчестве я щедро наделял себя всем, чего мне недоставало в жизни».
Шатобриан

«Особенность художника состоит в том, что он чем-то отличен от других людей, а значит, и мир, построенный им, будет особенный. Эта особенность – самая ценная часть его багажа».
Сомерсет Моэм

«Писать стихи очень сложно, это огромный труд. Поэзия – чистый продукт, субстанция, то, что нельзя пересказать в прозе. Проза – это когда идёт пехота, а поэзия – когда летят сверхзвуковые самолёты».
А. Коротко

«А я считаю так, что молодой, красивый, храбрый и богатый воин (да, именно воин) это вечный и лучший идеал человека в земной жизни. Поэт и монах – вот только кто может равняться с воином».
Константин Леонтьев

«Мы – негры… Мы – поэты… Когда нас бъют ногами – пинают небосвод».
А. Вознесенский

Пой, пересмешник, уличный повеса.
Два пальца в рот и в разудалый свист.
Что из того, что ты дитя прогресса?
Мне главное: ты – подлинный артист.

Плевать на то, – без званий и регалий,
Звонкоголосо льётся твоя песнь.
И исходя из нынешних реалий,
Враги твои чуть поубавят спесь.

Как органично всё в тебе и как природно,
Как брызжет удалью весёлый, буйный нрав.
Прошла молва, что ты давно «народный».
Пой, пересмешник, рейтинги поправ.

Я сегодня в фаворе-ударе:
Льётся стих, словно прядётся нить.
Кто придумал сказку об Икаре?
То не сказка. Крылья – чтобы жить.

Я бескрылых вдоволь насмотрелся
В сей стране, в предшественнице тож,
Где едва лишь красный загорелся
И ездок уже недюж, негож.

Но, по счастью, были и другие:
Кто мечтал не ездить, а летать.
Те ломали крылья дорогие,
Тех ждала больничная кровать.

Заживали сломанные крылья
Не у всех. Но те, кто не сдались
Всё ж дохнут космическою пылью,
Покоряя неземную высь.

Я ж, как раб, корпел всю жизнь над словом,
Рать глаголов сердцем покорял.
И сегодня горд своим уловом:
Пять стихов. И что за матерьял!

Творчество
(из «Ожерелья сонетов»)

Каждый, хоть однажды, счастлив был,
Мы и рождены познать чтоб это.
Я поэтом сумерек прослыл,
Но не осуждайте вы поэтов.

Каждый дует только в ту дуду,
Бог ему которую назначил.
Я разлился над страною плачем,
На весёлость я надел узду.

Но споют частушки певуны,
Балалаечников хор у сатаны,
Я ж не изменю своей печали.

Светлой грустью в строчках разрожусь,
На себя порою рассержусь,
Но: на Солнце – пятна, я – в опале.

В движеньи жизни жернова.
Не сплю. Бессонница. Пишу.
Трещат в буржуечке дрова,
Опять дымком костра дышу.

На небе – полная луна,
В мозгу – воспоминаний рой.
Опочивай, моя страна,
Под погребальный волчий вой.

Звоните рты моих поэм
В литавры и колокола.
Как минотавр себя, – я ем
Остатки крошек со стола.

Как убаюканный стихом,
Под утро всё же я усну.
О чём-то мрачном и плохом
Приснится сон. Не про войну, –

Про апокалипсис Земли
(Когда мне скажут: – Ты – поэт),
Космические корабли,
Губительный парад планет.

Проснусь в горячечном бреду
На – Ватерлоо – полеон.
На лоб, на мозг – компресс – узду.
Как знать, а вдруг то – вещий сон.

Спешу… Боюсь нелепой смерти.
Она витала уж не раз
Над головой моей.
Поверьте,
«косая» бъёт не в бровь, а в глаз.
Спешу: боюсь нелепой смерти.

Пишу почти что начистую.
Остановиться б дураку,
Но жернова – не вхолостую
И мелют всё таки муку.
Пишу почти что начистую.

Спешу. Ошибок не боюсь.
Не чьи-то ведь, – мои ошибки.
Хоть на себя порою злюсь,
Что не поймал словесной рыбки,
Спешу. Ошибок не боюсь.

Пишу. Стихи мои молва
Огульно может и осудит,
Но прорастут мои слова
Когда-нибудь, поверьте, люди.
Да, прорастут мои слова!

Я ни разу не был за границей,
Не считая ближних заграниц,
Где родные, милые мне лица
Не заменят прочих, разных лиц.

Не видал красавицу я Вену,
Мама где батрачила в войну.
Видел Волгу, но не видел Сену.
Если б только лишь её одну …

Ни Каир, ни Токио, ни Прагу…
Мой рубеж – наш славный город Брест.
А ведь я – геолог и бродяга
С вечной тягой к перемене мест.

Только те в последнее не бродят
Время.
Чаще – трезвы и тихи.
Ну, а я о собственном народе
Стал писать и издавать стихи.

Звать меня Евгений Никитенко,
А Сергей Есенин – мой кумир.
Может, как Евгений Евтушенко,
Я объезжу в будущем весь мир.

Вот тогда без всхлипов и истерик
(Коль к оседлой жизни не охоч)
Напишу «… открытие Америк»
И «Железный Миргород», и проч…

Я юный бог в сорок четыре
С морщинок сеточкой у глаз.
В подлунном мире я транжирю
Нескудный слов своих запас.

Живу под сонма истин сенью
И буду счастлив я вполне,
Когда донесть удастся мне
Обрывки мироощущений.

Пишу – как воздухом дышу,
Но у Всевышнего спрошу:
– За строчки на меня в обиде:

Что мир наш – постоялый двор?»
А самый страшный приговор:
– Слона за мышью не увидел…

Даже самому звонкоголосому соловью
Можно вменить в вину, что песнь его спета.
Где, где та прелестница, что свежую струю
Вольёт в кровь исписавшегося поэта?

Одному литературному критику
спустя полтора десятка лет.

Знали б, несказанно как вы льстили,
Ставя мне в вину чужой де стиль.
Да, но чей: Урениуса или
Анны свет Андревны?
Водевиль,
Да и только, та отписка. Ныне
Я сужу об том, как аксакал,
А тогда Ахматовой в помине,
Хоть к стыду, а всё же не читал.

Поэту Евгению Александровичу Евтушенко

Передайте, Александрович,
Мне правления бразды.
Прослыву, как есть, Кассандрою,
Хоть бы не было нужды.
Расскажу про озарения
Душ.
А больше – не берусь.
Напишу стихотворение
Под названьем кратким «Русь».
Воспою хлеба и пажити
По прошествью малых лет.
Вы сакраментально скажете:
«Настоящий, слышь, поэт…»
Вы – король некоронованный,
Из пиитов – феномен.
Имя, отчество – основа, но
Вы на «Е», а я на «Н».
Озарения, затмения
Не задушит и Главлит.
Передайте тем не менее
Скипетр, славный наш пиит.
Разглядите за оравою
(Вы ж – поэзии знаток).
Не обременённый славою,
Уделю Вам лет пяток.
Ни ужом, ни саламандрою
Не скольжу, ни подлецом.
Обещаю, Александрович,
Не ударить в грязь лицом.
Озадачим мы издателя,
Засучивши рукава.
Не доставим труд читателю:
Забывать иниц ЕА

«Быть знаменитым некрасиво…»
Б. Пастернак
Хочу проснуться знаменитым,
Хоть не тщеславен я, отнюдь.
Не для того, чтоб стать элитой,
А просто слишком долгий путь,
Длиною в двадцать лет, пожалуй,
Я шёл, не требуя взамен
Ни благ, ни славы. Было мало
И в жизни разных перемен.
Но меж второстепенным делом,
Коль скоро искра божья жгла,
Писал стихи, (душа – не тело!),
Как говорят, в отдел стола.
……………………………………
Слова скандального пиита,
Как бур, вгрызаются в гранит:
«Хочу проснуться знаменитым,
Чтоб позабыть, что знаменит».

Утереть бы вам нос, господа,
Тем, что скоро я стану поэтом.
И плевать я хотел
На тугие из кож кошельки.
На стихах ведь не станешь богатым.
Я знаю. При этом
Мне менять свои рифмы на деньги
Увы, не с руки.

Эй, вы русские Ротшильды,
Вы покутили на славу.
Ели, пили от пуза
И тискали юных девчат.
Ненавижу зажравшихся.
Жалкую эту ораву
Я б на остров упёк.
Пусть грызутся, вопят и кричат.

Не завидую вам, господа,
Ни зимою, ни летом.
Вашей жизни пресыщенной
В виде больших паевых.
Разве только весной,
Когда бедному в усмерть поэту
Не хватает рубля, чтоб
Для милой – букетик цветов полевых.

– Стареем, друг. Развязка ближе, ближе.
Не так уж много нам осталось лет.
Зачем ты здесь? Зачем ты не в Париже?
Что ты забыл в такой дыре, поэт?

Что значит «надо» Родина сказала?
От Родины остался срам и стыд…
Зачем ты не в салонах и не в залах
И что это за затрапезный вид?

Ходить в притоны в поисках сюжета?
А почему в тусовки – ни ногой?
– Чем дальше стол твой письменный от «света»,
Тем лучше ты напишешь, дорогой.

***
Бабы – дуры: им подай «мешка богатого».
Мой мешок ну, разве на стихи богат.
Я б любил, но ты не водишься с женатыми.
Ну, а я, хотя б по паспорту, женат.

«Тебе придёт каюк, кранты, –
Один шепнул мне – или ты
Вне досягаемости, равно в безопасности?»
Я, взяв его под локоток,
Сказал ему: «Не дрейфь, браток,
Хоть уже съедена почти коврижка гласности.

Разным: талантливым и одарённым,
И не лишённым личных амбиций,
Юным и опытом умудрённым,
Поэтам, прозаикам, прочим лицам,
Бывшим и нынешним, но и грядущим,
Ну, и, конечно, дотошному мэтру.
В ногу со временем – веком идущим
И не держащим носы по ветру,
Разным, но всем говорю: «Заспивчане,
Долго встречаться ещё нам и впредь бы.
Рад был узнать вас необычайно,
Жаждал вторников первых и третьих».**

Я в своей родной Тмутаракани
Не библейским воздухом дышу.
Простираю нервно к небу длани,
Об одном лишь у судьбы прошу:

«Дай мне то, за что по силам браться,
Чтоб отсутствовал в душе простой.
Дай мне самореализоваться
Максимально в жизни непростой».

Только ради этого упрямо
Силы с выдержкой в себе коплю.
Так учила в детстве меня мама.
По ночам над виршами корплю –

Позабыв где вымысел, где правда, –
Чтобы рукописи белой ниткой сшить.
Жизнь, коль посмотреть, занятна, право.
Есть к чему в ней длани приложить.

***
Был вечер сумрачен и тих,
Но как благоухала роза…
Мне больше удаётся стих
И меньше удаётся проза.

***
Чем впереди бежать любого паровоза,
Остановись, осмысль: а те ли взял ключи?
Хочу удариться, как говорится, в прозу,
Стихи не отпускают, хоть кричи…

***
Смерть мне пятый раз в году гнусавит:
– Жить спеши… Доделай все дела…
Я – ей: «Ты права, права, косая:
Ведь недаром в пятый раз пришла
Ты за год.
Такого не случалось
Раньше и в помине…
Это – знак.
И коль скоро ты мне повстречалась,
Я спущу с цепей моих собак
На дела, на всю незавершёнку.
Допою всё то, что не допел,
Чтоб, когда получишь похоронку, –
Удивилась: «Надо же, успел!»
Так и будет! Чтоб мне удавиться!
(Велика ль потеря? – холостой…)
А чтоб лишний раз в том убедиться,
Как-нибудь проведай в раз шестой.

Не принимал я клятвы Гиппократа,
Хотя врачую души я давно
Стихами и поэмами.
Медбратом
Работать невозможно, – чтоб шутя
И походя оказывать всем помощь,
Пусть даже доврачебную, а всё ж.
И мчусь на неотложке я то в полночь,
То в пять утра за здорово живёшь.
Да-да, мой друг, работаю задаром,
Здесь не сорвёшь и мизерный хоть куш
И самым ощутимым гонораром –
Аплодисменты просветлённых душ.

Но то не всё. Важнее – индивида
Здоровье Родины и нации вообще.
Я смерял пульс страны и я увидел:
Страна больна. Недуг, как тот Кащей,
Бессмертен и почти не излечимый.
Бессилен чем помочь здесь даже стих.
Так метастазы разве различимы
Снаружи у онкологобольных?
И глушат боль то опиумным маком,
То алкоголем. А раз так, – причал…
Когда страна лишь заболела раком,
Я не молчал.

***
«Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет – мелкой,
Миска – плоской.
Через край – и мимо –
В землю чёрную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих».
М. Цветаева

«… Если у поэта есть какое-то обязательство перед обществом – это писать хорошо. Находясь в меньшинстве, он не имеет другого выбора. Не исполняя этот долг, он погружается в забвение. Общество, с другой стороны, не имеет никаких обязательств перед поэтом. Большинство по определению, общество мыслит себя имеющим другие занятия, нежели чтение стихов, как бы хорошо они ни были написаны. Не читая стихов, общество опускается до такого уровня речи, при котором оно становится лёгкой добычей демагога или тирана. И это собственный общества эквивалент забвения, от которого, конечно, тиран может попытаться спасти своих подданных какой-нибудь захватывющей кровавой баней…»
Иосиф Бродский «Поклониться тени»

«Устами поэтов говорят Боги».

«… бывают поэты в-шестнадцатых, а бывают во-первых».
Н. Эрдман

«У человека стопроцентно творческого нет понятия «одиночество». Есть понятие «уединение»
Т. Толстая

«Искусство наделяет творцов властью, которой могли бы позавидовать владыки земли, если бы обладали достаточной долей воображения. Перо становится волшебной палочкой, извлекающей из хаоса явлений действительности новый, неведомый мир; вместе с тем оно оказывается скипетром, которому этот созданный мир подчиняется беспрекословно».
Ян Парандовский

«Так будь же благословен –
Лбом, локтем, узлом колен
Испытанный, – как пила
В грудь въевшийся – край стола!»
М. Цветаева «Стол»

«Тяжёлый характер – это абсолютно точный признак таланта. Что значит трудный характер? Для кого трудный? Для средней серой массы. А у двух индивидуальностей особых сложностей при общении не будет. Прикреплять ярлыки предпочитает бездарность».
Лев Додин

«Писатель, расставаясь с миром, в глубокой печали прощается со всеми голосами, очертаниями, лицами, фигурами, которым не смог дать жизни и которые долго рисовались ему в мечтах».
Ян Парандовский

Кто-то из исследовавших природу творчества сказал: «Идёт сублимация половой энергии, её просто не остаётся на повседневную жизнь».

«Я умираю, потому что я поэт. Нет в мире творчества, которое так бы разрушало. Поэт должен умереть».
Э. Багрицкий

«Как творящий ты переживаешь самого себя – ты перестаёшь быть своим современником».
Ф. Ницше

«И никому заботы нет,
Что людям дам? Что ты дала мне?
А люди на могильном камне
Начертят прозвище: поэт».
А. Блок

***
«Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
……………………………………
«Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово это Бог».
Н.Гумилёв

***
Себя – Геройство? Не скажи – …
Стихами я спасал.
Как Бог на душу положил,
Так я и записал.

А вы: «Качай его, качай!»
– «Ну, полно…», – Божий глас.
Невольно разве, невзначай
О Н чью-то душу спас».

Мне не с руки крахмалить правду-матку,
Я от любви к стране родимой пьян.
И если скажут: «Собирай манатки,
Вали, – где рай, то бишь за океан», –

Отвечу псов науськанных мной своре:
– Кишка тонка – поэта с глаз долой.
Не так наивен я, чтоб в честном споре
Вас убедить: не балуйтесь иглой

С наркотиком для своего народа.
Она как палка, что о двух концах.
Так дайте, дайте больше кислорода…
Не ворохнётся совесть в подлецах

И не с кого спросить, и гладки взятки,
И дифирамбов хор, и как в застой – «ура!»
А значит буду резать правду-матку
На сирой Родине, а не из-за «бугра».

Увы, стихи меня не кормят,
Хотя им отдаюсь сполна.
Писанье – образ жизни, норма.
Нахлынет в душу мне волна
То терпких слов, а то – лиричных,
Просящихся на белый лист.
И отказать им неприлично.
То вздор пою, то – акафист.

Бичую пошлость, Бога славлю.
Иные плачут, те – глухи.
Я человечеству оставлю,
Пожалуй, разве что стихи.
Во мне подспудно где-то зреет,
Что от сумы, да от тюрьмы…
Стихи не кормят хоть, но греют,
А это много для зимы…

Пил с друзьями вино,
Не жену разделил с кровным братом
Да любил иноходь
У людей, а не только – коня.
Видно, так суждено:
Напечататься в веке двадцатом
Не судил мне Господь,
В двадцать первом избрал он меня.

Не в обиде я, право.
Ведь сверху, конечно, виднее.
Разродиться бы бременем…
Но: где послед, там и кровь.
А стихи, как отрава:
Чем более пишешь, – вернее.
Проверяется временем,
Друже, к Евтерпе любовь.

Я кропал двадцать лет,
Я марал кровью сердца бумагу,
Паруса надувал я щеками
Заместо ветрил.
Я, конечно, поэт,
Хоть призвание не за отвагу
Я считаю.
А просто словами
Я дело всей жизни творил.

Солнце с ветром – скверная погода:
Навевают сонную тоску.
Я люблю любое время года,
Отдыхает, говорят, природа
На талантов детях. Дураку

Мне б усвоить это, не терзаться,
Что бездарен и непроходимо глуп.
Подскажите мне, поэты-братцы,
Стоит ли в богему окунаться
И не надорву ль при этом пуп?

Полно, не завидуйте мне, братцы:
Нищ и неустроен в жизни я,
Да к тому ж немолод и по святцам,
Ну, куда мне с классиком тягаться?
Не споёшь звончее соловья.

Лет прошло – писать я начал в слякоть –
Двадцать, как набрал водицы в рот.
И чего б не лобстера жрать мякоть?
Угораздило любить, болеть и плакать
За славянский неприкаяный народ.

Наступит час – я всё, чем жив, оставлю
Деревья, птицы, звери, люди, вам,
А по себе стихами тризну справлю.
Логично: больше ими голова
Чем чем-нибудь иным была забита.
Третьестепенны – женщины, рубли,
Хотя… Была и у меня Лолита:
Её Евтерпой на Олимпе нарекли.
О, что за девочка-отроковица! Чудо…
Пушок под мочками – и брызги солнц из глаз.
– Сооблазни, – нашёптывал Иуда.
Я не посмел. Была любовь у нас
Всего лишь платонической, хоть пылкой.
Я тело выдержкой, постами отравлял.
Я закупоривал слова любви в бутылки,
В бутылки – книги и Лолите отправлял.
Она и вдохновляла, и читала,
И так любила разговоры о душе.
Я не нажил большого капитала,
Но с ней был счастлив я и в шалаше.
Бывало, от стихов был пьян без водки,
Бывало, мне казалось: свет не мил.
Встречались мне повеселей красотки,
Но Музе я своей не изменил.
Её, как юноша, влюблённый в деву, славлю,
Как в восемнадцать лет кружится голова.
Наступит час и миру я оставлю
Частичку сердца и души в словах.

Прошибает холодный пот,
Если общества «сливки» и «свет»,
Полистав мой рабочий блокнот,
Выдыхают с сарказмом: «По-э-э-т…»

Пусть дельцы, что сейчас не у дел,
Обо мне с фанфаронством судят.
Я ж, признаться, всегда хотел
Разобраться в себе и в людях.

***
«The show must go on»*
QUEEN

Жизнь – это представление, спектакль, цирк,
Есть свои в ней зрители, свои актёры
И аббревиатуры ЦК, ЦИК
Придумали, конечно, режиссёры.

Чувства – будто лезвия ножей, секир, бритв,
А я на них циркач-канатоходец.
Отточены за годы шаг, ритм.
За трюки аплодируй мне, народец.

Апофеоз программы – соло «смерть».
О, чудо! О, счастливые моменты!
И что же, расходиться? Не сметь! Не сметь!
Кто куш срывает, кто – аплодисменты…

День рождения без оливье,
Без креветок и праздничной «шубы».
Миновали огонь мы с водою в семье,
Но забыли про медные трубы.

Вот и всё. Я почти холостяк.
Ведь развод – лишь простая формальность.
А наш брак – так, вещица, пустяк.
Ни к чему ей моя гениальность.

Ни к чему ей любовь и стихи.
Жизнь, известно, всё более – проза.
И горланят навзрыд петухи,
И ко мне – юна дева с мороза.

Благочинна, румяна, бела.
И представилась мило: «Евтерпа…
Как, брат, жизнь, как здоровье, дела?
Помнишь в стужу мяукала нерпа?»

И потом: «Знаю-знаю, не сплю,
Мой цыплёнок: ведь я твоя квочка.
На семейные дрязги наплюй.
Ты не муж, ты поэт, брат, и точка.

Не терзай свою душу с утра,
Не садни своё сердце напрасно.
То, что ты написал – «на ура»,
То что ты холостяк – распрекрасно.

Дыма нет без огня и не вдруг
Ведь союз ваш с женой прекратился.
Ты в прекрасного лебедя, друг,
Из утёнка давно превратился.

Приглашаешь за стол или нет?
Оливье нет? Ставь чай и варенье.
С днём рожденья, мой милый поэт!
Я дарую тебе вдохновенье».

Не ругайте за хмурые строки
И не лезьте вы в душу мою.
Я просрочил весёлые сроки,
А о тех, что остались, пою.

Я покамест нисколько не трушу,
Всем святым на земле дорожу.
Я и сам загляну к себе в душу
Что увижу – то Вам расскажу.

Так уж вышлю, любимая лира:
Я причислил себя к творцам,
Чтоб своё восприятие мира
Бросить к чьим-то умам и сердцам.

Не на ощупь живу, не вслепую,
А настанет расстаться – изволь:
Муза, дай я тебя расцелую
И покину земную юдоль.
4.10.1982 г.

В кровь закаты алы, но рассветы
По утрам приходят нас спасать.
Полюбил я горькие заметы
На салфетках беленьких писать.

На случайном листике, газеты
На обрывке лью свою печаль.
О судьбе, о времени памфлеты
Сочиняю.
– Времени не жаль

На предмет безвестности, бесславья.
А признайся: гложет червячок
Изнутри тебя?
– О, жизнь, ай лав ю,
Рад попасться был на твой крючок,

Но прости кощунственные строки:
Больше жизни я люблю слова.
Я просрочил мыслимые сроки.
Только ими буйна голова,

Как гвоздями, к тулову прибита
Ну, не молотком, так кирпичём.
Вдребезги любовь – о пошлость быта,
А любови к слову нипочём.

Мне уже нарколог не поможет,
Каждый день – стихи «за воротник».
Если что меня, приятель, гложет, –
То, что в языке я – ученик.

Ах, кроваво-алы так закаты, –
Будто чувства красками губя.
Жизнь, прости мне. Я не виноватый,
Что любил слова, – потом – тебя.

***
Смущал человечества сердце глаголом,
Вытравливал словом раба из себя,
Предстать не боялся пред прочими голым…
Поэт – не профессия, это – судьба.

***
«Время, которое нетерпимо
К храбрости и невинности
И быстро остывает
К физической красоте,
Боготворит язык и прощает
Всех, кем он жив;
Прощает трусость, тщеславие,
Венчает их головы лавром».
Уистан Оден

«Каждый писатель, даже самый посредственный, хранит в себе отшельнический скит. И если в романе или в поэме встречается образ монаха, если стих звучит, как эхо монастырских стен, пусть не вводит нас в заблуждение имя автора: кем бы он ни был, каковы бы ни были его жизнь и мировоззрение, но в ту минуту, когда он это писал, он и в самом деле был монахом, братом тех, чей образ проник в его душу, пробудив в ней тоску по сосредоточенной внутренней жизни, которую так трудно себе добыть в повседневной суете».
Ян Парандовский

«Моё место не последнее только потому, что я не становлюсь в ряд».
Марина Цветаева

«Телевидение делает нас образованнее. При виде включенного телевизора я ухожу в соседнюю комнату и принимаюсь за чтение».
Граучо Маркс, америк. комик

«… Лирическая дерзость – свойство великих поэтов…»
Лев Толстой

«Значимость художественного произведения зависит от масштаба личности его издателя. Чем больше его талант, чем ярче выражена его индивидуальность, тем более фантастична нарисованная им картина жизни».
Сомерсет Моэм

«Одиночество – мать совершенства. Одиночество расправляет мысли крылья, придаёт ей зрелость, в нём слово переживает период своего цветения. Если заглянуть в жизнь любого писателя, то обязательно найдёшь в ней, как в чулане среди полинявшего тряпья, ненужной рухляди – шкатулку с горстью драгоценностей, дар одиночества. Без одиночества гений сгорит, как ракета, а талант обносится до нитки».
Ян Парандовский

«У настоящего творца врождённое знание мира и ему излишен личный опыт, чтобы справиться с каждым поставленным себе заданием».
Гёте

«Есть высшее мужество для поэта – быть тихим. Какая нужна дерзость – выйти к читателю без бутафории, без труб, без «пиротехнических эффектов, с умной и чуть суховатой речью. Быть скромным и сдержанным, не бояться быть незамеченным, не стараться понравиться во что бы то ни стало, заботиться только лишь об одном: отыскать и высказать правду. Смелость жертвовать эффектностью ради истины, пренебречь немедленным успехом, отказаться от внешних «надземных» сооружений – большей поэтической смелости я не знаю».
Е. Винокуров

«Теперь толкуют о деньгах
В любых заброшенных снегах.
Всё на продажу понеслось…
Тот век рассыпался, как мел…»
Ю. Визбор

«… Мальчики и девочки, как правило, что-то продают: букетики, цветы. Я люблю с ними общаться. Выясняется, что они очень хорошо зарабатывают, потому что этот путь очень лёгкий, он быстро приносит дивиденды. В 11-13 лет они имеют от 200 до 500 долларов в день. Я столько не зарабатываю! Кормят семью. Но они давно уже ничего не читают, не ходят в театр.
Спрашиваю: «Ты меня узнал? Приходи к нам в театр!» – «Ну, вы понимаете, – оправдываются они, – времени нет». Как же это страшно! И руку поднять на такого ребёнка не имеешь права, и понимаешь: это – будущие убийцы! Люди без морали, без рода и племени. Неужели это наше будущее?»
Армен Джигарханян

«Виснут шнурами вечными лампочки под потолком
И только поэт подвешен на белом нерве спинном».
А. Вознесенский

«Догорит и погаснет ракета,
Потускнеют огней вороха.
Вечно светит лишь сердце поэта
В целомудренной бездне стиха».
Н. Заболоцкий

Я поэт… Я весь пропах стихами…
Я ранимый, но хожу без лат.
Просыпаюсь вместе с петухами
И ложусь, когда давно все спят.

И кричу, как будто на параде,
Строчками хочу заворожить:
Я хочу, чтоб было всё по правде,
А иначе и не стоит жить.

Мне сказали, – я залезу в петлю…
Нету слов: «весёленький» прогноз.
Эх, гадалка, мне в стихах успеть бы
Выплакать то, до чего дорос.

Мне б успеть пред миром повиниться,
Иль предстать пред ним во всей красе.
Осыпается волос моих пшеница
На башке – несжатой полосе.

Водит пальцем по талмуду ребе.
Был мне в жизни нечет, будет чёт,
Если вдруг элитное отребье
Мне предъявит вдруг какой-то счёт.

Что ж судите, если надо, хором.
Сам себе я буду на уме.
Мне приснилось, что прожил я вором
Жизни пол, а пол провёл в тюрьме.

Но и там, залечивая раны
Нет, не тела, а скорей души,
Даже зная: висельником стану,
Продолжал про жизнь слагать вирши.

Памяти А.П. Кислицына

Когда умирает Поэт,
То впору оглохнуть бы хору.
Пророков в отечестве нет…
Увы, это не разговоры,

А данность. Печальный сей факт
Поэт лишний раз дал – увидеть.
Какой нужен голос и такт,
Чтоб словом его не обидеть.

Писать стихи не всяк мастак,
Не всяк над вымыслом заплачет.
Поэты чувствуют не так,
Поэты думают иначе.

Пытливо чувства вороша,
Не будучи рабом желанья –
Ранимей чуткая душа.
Не заскорузло состраданье.

Поэт не лабух, не торгаш,
Но и не дойная корова
И про молитву «Отче наш…»
Не скажет он худого слова.

И коль нависнут – не беда –
Над головой топор и плаха,
Чуть выраженней груз стыда,
Чуть притуплённей чувство страха.

Пустое дело осуждать
Кого-то за несхожесть взглядов.
Мечтал живущим счастье дать?
Что, не хотят? Так и не надо…

***
– Бизнесменов много. Иномаркой
Нынче тоже вряд ли удивишь.
Ты привыкла получать подарки,
А со мной не густо, гёрл…
Шалишь,
Что тебе они «осточертели
Папики с животиками…
– Слышь,
С ними страшно муторно в постели…
Ты мне веришь или нет, малыш?
Говорю тебе вполне серьёзно:
Не пройдёт и этак сорок лет
Как поймут, да будет слишком поздно:
Был один т а к о й в стране поэт».

Лучший подарок трудно вообразить, представить,
Чем поэту открыть для себя Большого Поэта.
Вы – Иосиф, но, по счастью, не Виссарионович, не Сталин,
Тот в юности тоже кропал стишки, но речь не об этом.

Итак, в день рождения свой скорпионово-сорок пятый
Думал: чем себя поздравить родного?
Не юбилей, но чуть округлённая дата,
Пришедшаяся, между прочим, на день выходной.

Что, как оказалось после, было весьма даже важно:
Книжные рынки – не люди и не работают в будни.
Решил: попотчую себя продукцией бумажной –
Чем водкой, окороками, селёдкой и студнем.

Сказано – сделано. Маршрутка Белая Церковь-Киев.
Комфортно, чёрт подери: не Газель-Ивеко,
«Лыбидская», «Петровка», это станции метро такие.
Сквозь толпу продираюсь, как продирают спросонья веки.

С погодой тоже повезло. Смеяться – не плакать
И вышло: мёд да ложкой… О, дева Мария!
Год назад в этот день в Киеве – первый снег, слякоть,
Искал редакцию журнала, – нашёл пневмонию.

Что, впрочем, аукнулось плодотворной работой
Над словом и рифмой на больничной койке.
Но это годом раньше, а нынче, что ты:
Выпогодилось, народу… Торговля идёт бойко.

– Изотерика? Дальше. Марининой и Суворова вволю.
– Акунина новенького ничего нету…
– Бродского? Это, если не ошибаюсь, фантаст что ли?
Рыскал долго. Думал – тщетно. Думал: песенка спета

И вдруг, как будто гром средь ясного неба:
– Есть. Было всего два. Один забрали.
Спасибо за нектар словес, о, юная Геба.
Спасибо за подарок. О, если б вы знали,

Иосиф Александрович, как эту встречу
Я торопил, заказывая вас книгопродавцам,
Но слышал неизменное: «Порадовать нечем…»
И вот я вас держу. В толчее, в давке

Вскрываю аккуратно том белый-белоснежно
И читаю: «Я входил вместо дикого зверя…»
Наконец-то, вас листая рассеяно-нежно,
Я в заочную нашу встречу поверил.

Потом ещё был Андреевский спуск, фуникулёр, как карета.
Где я не купил воспоминания Мариенгофа,
Чтоб не оскорблять память другого Большого Поэта,
Просившего: «Толя, лучше ничего обо мне, чем плохо…»

Потом, как говорится, застолье хмельное,
«Немиров», «Коктебель», где ДТ*, между прочим.
Мечтал и я пожить в нём, но время шальное
Такое, что на женщину резиновую дрочим.

Ну, словом, день рожденья перетёк в воскресенье,
Но главное, конечно, случилось как только
Я стал читать стихи, испытав потрясенье.
Т а к о г о великана замалчивать столько?

Ведь вы – шестидесятник, а нас приучили
Что в оное-то время на слуху – Окуджава,
Рождественский, Евтушенко, Вознесенский… Учили
Высоцкого не рифмовать слова кричу-торчу… Слава

Всевышнему. Он всех поставит на место.
И вышеперечисленные хоть на бездарность,
Держу весомый том ваш, как держат невесту,
Испытываю нежность и благодарность.

«… До сорока, до сорока
Схватить удачу за рога…»
Е. Евтушенко «Когда мужчине сорок лет».

Жизнь человеческая – морок,
Чем дальше «это», тем верней.
Когда исполнилось мне сорок,
Их отмечал как сорок дней…

Чего такого я добился
При восхожденьи на Олимп?
Что не скололся, и не спился,
Да снисхожденья старых лип

За то, что пел под ними песни?
Не густо… Пряник… Снова кнут…
А вдруг стихи мои воскреснут,
Когда меня уже распнут?

Ещё, пожалуй, напророчу…
Тем, может, жизнь и дорога?
Что говорил – схватить не хочет,
А сам – удачу за рога.

В этой будке обшарпанной
Морем лилась самогонка,
Но и в ней же рождались
Пронзительной силы стихи.
Как мы пили… А пели…
Неистово, весело, звонко.
Умирали от зависти –
Ведь не нальют! – петухи.

Как мы пели… А ели…
Под водочку с пивом
Уминали то сало с картошкой,
А то – шашлыки.
Мы умели позволить себе
И попеть, и покушать красиво.
Всё нам было в охотку,
Всё было, казалось, с руки.

Эта будка – всего эпизод,
Будто сбитая в детстве коленка.
Между тем разливался мне в душу
Малиновый звон:
Кое-что из того,
Что написано мною – нетленка.
Я-то знаю: про это
Мне снился пророческий сон.

Выпорхнуть повыше было слабо
И кишка тонка писать памфлеты…
В городе районного масштаба
Заседали местечковые поэты.

Обсуждали – пополняться ль новым членом…
«Патриоты» местного пошиба:
Пензюр, Нерубайло, Безколенный,
Варивода, Перебейнис, Шило, Скиба.

Кандидат был настоящей костью в горле
И могильщиком для серости отпетой.
Непатриотичностью его «припёрли»,
«Зарубили» местечковые поэты.

Смотрят, а ему и горя мало.
Есть обратная ведь сторона медали.
Он – не вы, не тащит одеяло
На себя, чтоб к юбилею орден дали.

Ведь таланту даже море по колено.
Ваша песня – нафталин, пигмеи, спета.
Вы всего статисты есть и члены,
Он же был – и есть – для всех Поэтом.

Жалкий лепет – лютые морозы –
С самой человечной из стихий.
Много я читал в стихах и в прозе,
Но мои пронзительней стихи.

Зорче присмотрюсь: тишей чем тише
Сквозь асфальт проклюнулась трава.
Много слов я громких в жизни слышал,
Но мои надрывнее слова.

Всё ко мне приходит слишком поздно:
Слава, увлечения, успех…
Или так диктуют в небе звёзды,
Или искупаю чей-то грех.

Обижаться глупо: это – свыше.
А стихов в тетрадки намело…
Барабанит – каплями по крыше:
ГЛАВНОЕ бы вовремя пришло.

Безвременье. Муторно.
Рядом ни жонки, ни друга.
И руки, как плети.
И людям – не рифмы, а хлеба буханку большую.
Не благодаря, – вопреки свои вирши пишу я
Для узкого круга.

Следы благодушия слёз
Заметает январская вьюга.
Тоска.
Обезлистело сердце, как будто бы роща.
Пишу,
Хоть молчать было б много спокойней и проще,
Для узкого круга.

Зашорены люди.
Мой дом – моя крепость. Кольчуга
Надёжно укрыла мотив сострадания ближним –
Об этом со сцены
Фальцетом ли, дискантом нижним –
Для узкого круга.

Боюсь, что не выдержит сердце
И лопнет, как в сёдлах – подпруга.
И так подмастерьем не стану у языкотворца-народа.
И всё же пишу
С постоянством завидным, как солнца восходы,
Для узкого круга.

Не сумев смыть – попробуй! –
Я посмертный свой грим,
Отомщу из-за гроба
Рецензентам моим.
Никакою наградой
Не замолят грехи,
Сквозь плотины преграду
Вдруг прольются стихи.
Не на цирка арену
И ледовый каток,
Не словесная пена
И не мутный поток.
Нет, сквозь морок и грёзы
Их подхватит молва:
Сострадания слёзы
И печали слова.
Что прольются в пустыне,
Где так надо дождя…
Завещаю отныне,
В мир иной уходя.

Пролечу метеором по сладкой, как женщина, жизни.
И пока на земле зарастёт, зарубцуется след,
От поэм и стихов моих даже согреются слизни.
Междометьем, глаголом
укутаю я человечество в плед.

Не судите поэтов за высокопарность сурово.
Много видели вы не на крыльях подводных комет?
Напишу о печали я так, что заплачет корова.
Жалко женщин увядших, не жаль нерастраченных лет.

Расстрига-поэт, не неволь свои блеклые рифмы.
Коль нет вдохновенья, дружок, не насилуй слова.
Не смог напороться душой на метафор ты рифы, –
Не сможет помочь в этом деле, увы, голова.

Плохие помощники также чужие советы:
Не терпят стихи посторонних вмешательств извне.
Рождаются редко довольно от Бога Поэты.
Кабы эта честь помазанника выпала мне…

***
Когда меня уже не будет,
Когда не испишась умру, –
Поймут – да слишком поздно – люди,
Что был я больше, чем гуру.

Не люблю я прощаться, хоть тресни.
Вновь один на перроне стою.
Я свою лебединую песню
Лучше в виршах, приятель, спою.

Душит нас повседневности скука.
Вновь в дела, в суету окунусь.
Ухожу по-английски, без звука.
Не горюй, я стихами вернусь.

Назло зажравшимся не удавлюсь.
Буду ваньку в стихах валять.
От великой тоски в стельку напьюсь,
А просплюсь, проснусь – и пророк опять.

Это – бредни, будто пророков нет.
Есть!
И сразу: «Не хулигань-ка…»
Наплевать мне на грязный ваш звон монет.
На-кось, выкуси! Я – ванька-встанька.

***
Если Бог отпустит хоть немного
Мне пожить ещё, – я удивлю
Вас в стихах и Млечною Дорогой,
По которой плавать кораблю,
И живою тварью: млечной кошкой,
Лошадью, коровой (всех люблю!).
Зачерпну слова из жизни ложкой,
Гущей жизни вас я накормлю…

Я ещё пропою о России,
Я умней становлюсь, что ни год.
Про ночное, про ливни косые
И, конечно, про русский народ.

Про охоту по первому снегу,
Про хороших и верных друзей,
Про крестьянина и про телегу.
Их ещё не забрали в музей…

***
Всё больше правит бал сатана,
И мир идёт таки к концу света.
Бедна и Богом проклята та страна,
Где торгаши живут лучше поэтов.

Немолод я, Земли-планеты житель,
А значит и скажу не впопыхах:
Когда уйду, вы слишком не тужите:
Ведь я остался в е с ь в своих стихах.

Я пестовал свои слова-вериги
Не сомневаясь, – их шептал мне Бог.
А потому: читайте мои книги,
Я лучше чем в стихах сказать не мог.

***
– Что для вас стихи? И не обидно
Быть смешным в иных чужих глазах?
– Это то, за что не будет стыдно
Пред Всевышним мне на небесах…

Моим стихам ещё придёт черёд,
Ещё окутает вас слов моих нирвана,
Мой терпеливый, как Господь, народ.
Случится это поздно или рано.

Неужели это обо мне…

«Поэзия останется всегда той, превыше всяких Альп прославленной высотой, которая валяется в траве под ногами, так что надо только нагнуться, чтобы её увидеть и подобрать с земли; она всегда будет проще того, чтобы её можно было обсуждать в собраниях; она навсегда останется органической функцией счастья человека, переполненного блаженным даром разумной речи и таким образом, чем больше будет счастья на земле, тем легче будет быть художником».
Б. Пастернак

«Ты, Христос, сын Бога живого, сам дай мне язык глаголящий»
М. Кузмин «Повесть о Елевсиппе, рассказанная им самим».

«Поэты всегда бывают эхом своего времени…»
Вольтер

«Человек настолько бывает общительным, насколько он духовно беден и вообще посредствен. Счастье принадлежит тем, кому довольно самих себя».
Аристотель

«Ваше отрицание меня даёт мне веру в себя».
М. Врубель

«Опальны земные державы,
Когда отвернётся поэт»
А. Вознесенский

«Виновно всякое великое существование»
Ф. Ницше «Так говорил Заратустра».

«Сегодня разница между заоблачными вершинами технологии и мелким холмиком человеческой нравственности стала, увы, угрожающей».
Э. Радзинский

«Поэзия – дама обидчивая и страшно ревнивая; она не терпит, когда ей отдаются в полсилы, проводят время с кем-то ещё, тогда она собирает пожитки и просто уходит».
Тамариск

О нём, вплетённом в своё творчество…

Естественный, как слёзы скрипки,
Воздушный, словно шар Земной,
Горячий, кисло-сладкий, прыткий,
Ершистый, сердцем молодой.
Нанизывает жизнь, сдувает…
И рифмы, как скрещенье шпаг.
Йод также раны прижигает

Наверняка, как он в стихах…
Изысканность средневековья,
Как электрический разряд…
Иван да Марья… Сахар с кровью… –
Такой энергией горят
Его наполненные строки.
Неистовость и тишина…
Как крест, забытый у дороги,
Омытый горечью сполна…
16.11.2003 г. К. Мордатенко

«Йдучи за Сергієм Єсеніним (мимохідь зазначимо тотожність соціальних і духовних зламів, щоправда, з точністю до навпаки, періодів НЕПу й компрадорського сьогодення) наш сучасник лексикою – «в дошку п’ян», «смокчу я лапу», «довикобенювався» тощо – опускається до рівня гаданого свого читача з тим, щоб, поступившись меншим, звабити до прочитання й, поплескуючи по плечу – «друже», «братчику», «чоловіче», «приятелю», здобути більше: піднести, очистити його духовно».
В. Іванців, член НСПУ «Лампада в кромішній душі»

«Поет, що народився і молодим своїм корінням вріс у землю остаточно зросійщеної Кубані, наполегливо вивчає і багато вже досяг.
Переді мною постала постать «бродяги»-геолога, що, за словами В. Маяковського, добував із артезіанських глибин не тільки корисні копалини, а й болі народні, а отже й свої сердечні жалі й прикрощі, властиві нашому збуреному світові.
У цих глибинних пошуках правди й кривди – вся філософія його поезії».
В. Міняйло, член НСПУ, лауреат Національної премії
ім. Тараса Шевченка (рекомендація в НСПУ)

От полей кубанских, от закатов,
От казачьих вольных хуторов
Ты ворвался в нашу жизнь когда-то,
Покорил отвагой странных слов.

Я тебе пророчу сотни книжек.
Радуюсь, надеюсь и скорблю.
И о том, что также ненавижу,
И о том, что, как и ты, люблю.

Мы с тобой в одном воюем стане.
Верю в трезвость твоего ума.
Не утопишь ты «себя в стакане –
Там и так утопленников тьма».

Не в больничной койке. Только стоя!
Штык-перо, а строчки-пули – в бой!
Видно, наша боль «чего-то стоит
В летописи скорби мировой».
Гарри Сержаделиев «И снова день…»

Поэт Евгений Никитенко издал три книги стихов – каждый год по книге. Но по существу, это можно назвать одним изданием. Поскольку он не изменяет своей напористой, мятежной теме – рассказать самого себя.
Такая манера присуща многим настоящим искрнним поэтам.
Его поэзия – активная, с болевыми точками, с душевным напряжением
Главное, что занимает поэта – несовершенство человеческих отношений, бренность существования, философское осмысление бытия
Что бесспорно – автор владеет словом, умеет выразить свою мысль поэтически-убедительно и – талантлив

Алла Потапова (Киев)

К нам сегодня приехал писатель,
Прочитал нам стихи о судьбе.
Оказалось он школы приятель,
Ученик он школы своей.

Он рассказывал нам о жизни:
Где он был, где учился, как жил.
Как он мучился в своей жизни,
Как страдал, как мечтал и любил.

Пожелаем ему мы удачи
И успехов в занятьи его.
И здоровья. А как же иначе,
Ведь здоровье превыше всего.

Мандрыкина Т., ученица СОШ № 7,
п. Первомайский, Кущёвского р-на, Краснодарского края
11 мая 2005 г.

«Він просто заримовує життя. Ніщо в цьому світі не здається другорядним, а тому, як зізнається автор, йому «життя одного лише – мало».
Не тільки байронічна поза, традиційна версифікація та розкутість мислення й викладу ріднить його з школою О. Пушкіна, для якого так само віршування було способом інтелектуального існування.
Лірика нашого автора медитатівна (медитація – роздуми над проблемами людського буття).
Маємо до діла з обдаруванням хай етнічно українським (від зросіщеної Кубані), але виплеканим на засадах іномовної культури. Рясні ремінісценції з її явищ, а головне, дослідження вдачі екстравертної (українці, як відомо, здебільшого інтраверти) навряд чи дають надію на асиміляцію його доробку в контекст української літератури, як це сталося, наприклад, з М. Гоголевими «Петербурзькими повістями» в контексті російської. Натомість спроби обміряти московським аршином ауру побутування не залишають сумніву щодо належності поезії Є. Нікітенка російськомовній літературі України».

В. Іванців, член НСПУ «Тетракнижжя Євгена Нікітенка»

География пошлости
(письмо «пишущим кошелькам» в защиту Поэзии)

Едва лишь начав пролистывать книгу Евгения Юхницы «Сценами разноголосно» я подумал: «Не «пишущий ли кошелёк» автор? Хорошо бы ошибиться». И действительно: география мест, где написаны стихи, вошедшие в сборник, столь обширна (от Пуща-Водицы – Борщаговки – Жмеринки до Парижа – Лондона – Рио-де-Жанейро), что заняла бы полстраницы текста.
К сожалению мои опасения подтвердились и почти в каждом стихотворении автора можно найти так называемые «перлы» поэзии вроде: «худых энергий стая», «от экранной вдохновлялки», «как в джунгли путешественник кретинный, вновь к людям, отоспавшись, порулю», «тут и член, и то не знаешь, как хоть пылью бы – в архивы. В Клуб Поэтов, юный Байрон, вот вступить и невозможно», «Я за всех, без желчи, новым как-то вкалую», «Вырастит прогрессию хрюшек прямо в хате», «ща, дорадуюсь пивом – айда на концерты домой», «завет перекалякал свой» и т.д. и т.п.
Примеры можно множить бесконечно. Это полифоничное звучание можно назвать какофонией звуков, фраз, дешёвых умозаключений. Так званые «стихи» сплошь и рядом изобилуют даже не дворовой лексикой, а лексическими оборотами подворотен, подзаборными выражениями типа: «Сладкая Чума только тем, кого сама миллион раз поимеет, даст в похмелище стихи… Выпотрошив потрохи…» (о Музе), «Я спьяну чирикнул: И лишь захирев, я просто сшаблонил».
Автор совершенно не даёт себе отчёта, что это пошло, бездарно и поэзией здесь и близко не пахнет. Так и хочется привести цитату Юнны Мориц, что «… Слово – единственная и ничем другим не заменимая стихия, в которой воплощается чувство, знания, пророчество поэзии. И попытки подменить силу слова различными комбинациями и совокупностями иных достоинств приносят свои плоды, которые можно назвать как угодно, только не плодами поэзии. Это лучше всего чувствует читатель, который не может жить без Поэзии. И когда корабли поэзии не плывут, не летят, а тащатся волоком по земле, как сани и телеги, стремясь таким образом обрести твёрдую почву, этот читатель бунтует. И тогда возникает разговор о кризисе в поэзии, о её девальвации, оторванности от жизни…»
В то же самое время у него много разглагольствований и даже сентенций о поэзии, о творчестве вообще, о вдохновении. Более того: он отводит себе роль мессии («И мощным свежим голосом народ на свет направлю, возложенную миссию свершу в родном краю», «Пусть мы – писцы, но дух поднять пером должны! И можем»). Но даже в творениях, посвящённым людям, оказавшим, по моему, ему медвежью услугу (написавшим в напутствии явно завышенные оценки творческого потенциала автора), у последнего хромает слог («Я люблю кабацкий ветер» И. Резнику).
А чего стоят такие, с позволения сказать, строчки любовной лирики: «Я не останусь, поздно, милый. Темнеет, мама точно съест… Да не спеши, мой шаловливый… Негоже: всё в один присест… Вот если завтра, да пораньше, вновь пригласишь меня прийти – мы постараемся для старших всё-всё успеть. До десяти». (стихотворение приведено без купюр)
Так и подмывает отбрить «тёзку» несколькими его же строчками: «издательство штурмуют графоманы» (Какая самокритичность. Браво!), «Так вот: а знаешь – ты убогость». (О себе? Не в бровь, а в глаз!), «Нет в мире глупостям предела» (Воистину). И наконец: «Как жаль потерянных стихов, которые во мне пропали» (уместнее было бы сказать: как жаль, что не потерялись стихи, представленные в настоящем сборнике. Как бы выиграли от этого настоящие ценители поэзии и не только они).
Я за свою жизнь прочитал много книг: хороших и плохих, но книги более бездарного автора, чем этот, не держал. И не встречал более нахрапистого, пытающегося кавалерийским наскоком покорить Олимп. Это, отнюдь, не поэзия и даже не проза. Это какие-то обрывки схоластических мыслей «что вижу, то и пишу», но пишу плохо, безграмотно, развязно, спустя рукава.
Очень обидно, что ни редактор данной книги москвич П. Дегтярёв, ни почитатели «таланта» автора (писательница Алла Потапова, Киев) не смогли (или не захотели) отличить зёрна от плевел Поэзии.
Первый приводит прекрасную строку опять же Евгения, но Баратынского: «Поэзия – чудесный талисман: очаровывает сама…» Но где же это очарование? Вот это?: «Хорошо! Раз ты твёрд, ты – по мне! Раздевайся… Снимай штаны и рубаху! Я – твоя! Стоп-стоп-стоп… Не бледней… Ты куда? Ведь была уж расстелена нам простыня…» Помилуйте, с каких это пор подобные пошлости стали очаровывать? И о какой «гражданской ответственности поэта как перед поэтическим словом, так и перед своим народом» может идти речь?
Вторая «выдала на гора» не менее казусный словесный «шедевр»: «… Евгений Юхница непривычно раскован в своём творчестве – у него всегда впереди мысль, а уже потом поэтические одёжки. У него напористый разговорный язык, он не стремится к лоску – он проговаривает свою мысль, мало заботясь о том, как она будет выглядеть в слове (журнал «Ренессанс» № 4, 2003 г., разрядка моя). Вот только вместо слова «непривычно» более уместным было бы «неприлично».
Так мы «далеко» уедем. Невольно закрадывается сомнение: не за мзду ли давались такие лестные оценки творчеству автора? Достаточно ведь вспомнить, какая неслыханная доселе рекламная кампания была проведена Евгением Юхницей в поддержку реализации своего детища в 15 тысяч экземпляров. Думаю, она «потянула» намного больше, чем издание самой книги: были задействованы радио, телевидение, центральная пресса, реклама в транспорте, наконец «Интернет».
Однако же думается, что ни вышеперечисленными уловками «писца», ни даже с помощью духовной «виагры», если б такая существовала в природе, «дух поднять» невозможно. И, наверное, не случайно автор семь раз «хлопал дверью» на высших литературных курсах в Москве.
Так случилось, что сразу после более детального ознакомления с содержанием книги Евгения Юхницы (исключительно ради написания статьи) я прочитал «Избранное» прекрасного поэта серебряного века Михаила Кузмина, вышедшее в золотой серии поэзии куда более скромным тиражом. Прочитал, и как будто напился чистой родниковой воды после того, как случайно пригубил зловонной болотной жижи. Вся книга Е. Юхницы не стоит одной любой строфы этого поэта. Хотя бы вот этой:
«Где слог найду, чтоб описать прогулку,
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный агат?
Далёк закат, и в море слышен гулко
Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад…»
«Любовь этого лета»
Не требуется никакой рекламы, чтобы доказать, что перед нами образчик настоящей Поэзии. Не удержусь, чтобы не процитировать слова М. Кузмина из его статьи «О прекрасной ясности» «…Друг мой, имея талант, то есть – умение по-своему, по-новому видеть мир, память художника, способность отличать нужное от случайного, правдоподобную выдумку, – пишите логично, соблюдая чистоту народной речи, имея свой слог, ясно чувствуйте соответствие данной формы с известным содержанием и приличествующим ей языком, будьте искусным зодчим как в мелочах, так и в целом, будьте понятны в ваших выражениях… »
И последнее. В седьмой главе книги Е. Юхницы анонсируется следующая книга автора. Тема – Булгаковщина («Мастер и Маргарита»). Произведение по произведению. Известно, что многие люди искусства, затронувшие данную тему, тем или иным способом были покараны. Так вот: это как раз тот случай, когда хотелось бы, чтобы это мистическое произведение так шарахнуло, извините, по автору, что ему впредь навсегда бы отбило желание лезть туда, где «что дозволено Юпитеру, – не дозволено быку», в святая святых – храм Литературы.
Книга же «Сценами разноголосно» может быть полезна в одном плане: она вполне пригодна в качестве пособия для всех как писать не должно, а фамилия автора – в качестве имени нарицательного для обозначения пошлости и безвкусицы. Тиража хватит.
Перефразируя Юлиуса Фучика хочется напоследок сказать: «Люди, будьте бдительны! Юхницы идут!»

P. S. Я долго собирался написать эту статью, но всё как-то недосуг было. Толчком послужило известие, что Юхница после Парижей собрался в Белую Церковь. Что ж, география пошлости ширится. Однако я на творческий вечер не пошёл: не хотелось захлебнуться в той самой зловонной жиже.

Збірка віршів
(російською мовою)

Никитенко (ТАМАРИСК) Евгений Александрович

Быть поэтом – это значит то же…
Книга-посвящение С. Есенину

Редактор Павло Ковальчук
Художник Віктор Надточей
Комп’ютерний набір Світлана Вітковська
Верстка Юрій Кирилов
Світлина Юрій Кирилов (фото на обкладинці)

Підписано до друку 3.09.2005 р.
Формат 84х104/32. Папір Captain.
Гарнітура «Times». Друк трафаретний.
Зам. 18-09/ Наклад 3000 прим.

Друк: ПП Пшонківський О.В.

Нікітенко Є. О.
Н62 Быть поэтом – это значит то же… Книга-посвящение С. Есенину.
Збірка віршів (російською мовою). – Біла Церква: Вид. О. В. Пшонківський, 2005. – 136 с.
ISBN 966-8545-18-4

Книга о Поэзии, о творчестве – этом даре Божьем, об умении поднять личное до всеобщего, об овладении магией слов – этой сладчайшей из существующих в этом мире отрав.

Источник