А после впрочем интереса мало в ночах без сна в больничной маете
жизнь-156
О! Нету воли жить, и умереть нет сил!\ Да, все уж допито. Брось хохотать, Вафилл. \ Все допил, все доел. Но продолжать не стоит. В МАНЕРЕ НЕКОТОРЫХ\\ Томление. Поль Верлен. Перевод Г. Шенгели
О, гаревые колоски,\О, пережженная полова,Дожить до гробовой доски\И не сказать за жизнь ни слова? Григорий Корин Какой-то должен разговор
О, жизнь моя без хлеба,\Зато и без тревог!\Иду. Смеётся небо,\Ликует в небе Бог. Федор Сологуб “Родине\Пятая книга стихов” 1906 О, жизнь моя без хлеба,
О, жизнь моя, не уходи,\Как ветер в поле! \Ещё достаточно в груди\Любви и боли. \Ещё дубрава у бугра\Листвой колышет,\И дальний голос топора\Почти не слышен. Анатолий Жигулин 1980 О, ЖИЗНЬ МОЯ, НЕ УХОДИ.
О, жизнь моя,\ мой сладкий плен — \ молитва, нищенство, отвага, \ вся в черных буковках бумага. \ И ожиданье перемен. Николай Панченко
О, как мы жили! Горько и жестоко!\Ты глубже вникни в страсти наших дпен. \Тебе, мой друг, наверно, издалека\Все будет по-особому видпей. Михаил Дудин
О, легкая слепая жизнь!\ Ленивая немая воля!\ И выпеваешь эту даль, как долю,\ и, как у люльки, доля над тобою\ поет. Прощайте! Набирает высь\ и неизбежность нежное круженье,\ где опыт птичий, страх и вдохновенье\ в одном полете голоса слились. Марина АКИМОВА «ДЕНЬ и НОЧЬ» N 3-4 2005г.
О, нищенская жизнь, без бурь, без ощущений, \Холодный полумрак, без звуков и огня. \Ни воплей горестных, ни гордых песнопений, \ Ни тьмы ночной, ни света дня. Константин Бальмонт Из сборника “ПОД СЕВЕРНЫМ НЕБОМ” 1894 БОЛОТО
АЛЕКСАНДР БЛОК. Первая любовь. Отроческие стихи (не вошедшие в Осн. Собр.)
Лето 1897 года. Живописное уютное местечко в Южной Германии. Курорт Бад-Наугейм,
куда юноша приехал с матерью и теткой. Первая любовь. Ему 16, ей 37.
Это была высокая статная темноволосая дама с тонким профилем, великолепными синими
глазами и протяжным чарующим голосом.
Ксения Михайловна Садовская.
Нелюбимая работа, неудачное замужество, трое детей. «Она первая заговорила со скромным
мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. Красавица
всячески старалась завлечь неопытного мальчика» (из воспоминаний тети А. Блока).
Рано поутру он бежал покупать для нее розы. Почти все время они проводили вместе: гуляли
по тенистым аллеям, катались на лодке, слушали музыку. И тут полились стихи, первые
настоящие стихи.
Мы были вместе, помню я.
Ночь волновалась, скрипка пела.
Ты в эти дни была — моя,
Ты с каждым часом хорошела.
Сквозь тихое журчанье струй,
Сквозь тайну женственной улыбки
К устам просился поцелуй,
Просились в сердце звуки скрипки. 9 марта 1899
Образ любви, вскоре сменившейся другой, многолетней (к Любовь Дмитриевне Менделеевой),
долгие годы тревожил Блока.
Шли мы стезею лазурною,
Только расстались давно.
В ночь непроглядную, бурную
Вдруг распахнулось окно.
Ты ли, виденье неясное?
Сердце остыло едва.
Чую дыхание страстное,
Прежние слышу слова.
Ветер уносит стенания,
Слезы мешает с дождем.
Хочешь обнять на прощание?
Прошлое вспомнить вдвоем?
Мимо, виденье лазурное!
Сердце сжимает тоской
В ночь непроглядную, бурную
Ветер, да образ былой! 28 февраля 1900
* * *
Я шел во тьме дождливой ночи
И в старом доме, у окна,
Узнал задумчивые очи
Моей тоски. — В слезах, одна
Она смотрела в даль сырую.
Я любовался без конца,
Как будто молодость былую
Узнал в чертах ее лица
Она взглянула. Сердце сжаяо..
Огонь погас — и рассвело
Сырое утро застучалось
В ее забытое стекло. 15 марта 1900
В 1900 году между Блоком и Ксенией Садовской произойдет последнее письменное
объяснение. На этот раз унижалась она, и, в конце концов, назвав юношу «изломанным
человеком», она проклянет свою судьбу за то, что встретила его.
Шли годы и уносили все наносное, случайное, оставляя золото благодарной памяти.
Через 12 лет Блок еще раз вернется в Бад-Наугейм.
Все та же озерная гладь,
Все так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?
Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен,
Той давней, незабвенной тени? Июнь 1909
Через 12 лет был создан цикл стихов, посвященных Ксении Михайловне Садовской — К.М.С.
Так сложилось, что долгое время они жили в Петербурге по соседству, но ни разу
не встретились. Он ничего не знал о ее безрадостной судьбе, она — о его литературной
славе.
Одесса. 1919 год. Голод, разруха.
Похоронив мужа, старая (в то время ей было уже 65), нищая, одинокая женщина попадает
в психиатрическую клинику. Врач, лечивший ее, большой почитатель Блока, случайно
обращает внимание на полное совпадение инициалов своей пациентки с блоковской К.М.С.
На его вопрос, не она ли та самая К.М.С., которой Блок посвятил стихи, она открывает ему
свою тайну. Но врач все же не до конца ей верит. Однако после ее смерти в подоле платья
будут обнаружены засохшая роза и 12 писем поэта, перевязанных розовой лентой.
Отроческие стихи (не вошедшие в Осн. Собр.)
Всякий, кого коснется любовь,
становится поэтом.
I
A la très chère, à la très belle.
Baudelaire *
Одной тебе, тебе одной,
Любви и счастия царице,
Тебе прекрасной, молодой
Все жизни лучшие страницы!
Ни верный друг, ни брат, ни мать
Не знают друга, брата, сына,
Одна лишь можешь ты понять
Души неясную кручину.
Ты, ты одна, о, страсть моя,
Моя любовь, моя царица!
Во тьме ночной душа твоя
Блестит, как дальняя зарница.
Пора забыться полным счастья сном,
Довольно нас терзало сладострастье.
Покой везде. Ты слышишь: за окном
Нам соловей пророчит счастье?
Теперь одной любви полны сердца,
Одной любви и неги сладкой,
Всю ночь хочу я плакать без конца
С тобой вдвоем, от всех украдкой.
О, плачь, мой друг! Слеза туманит взор,
И сумрак ночи движется туманно.
Смотри в окно: уснул безмолвный бор,
Качая ветвями таинственно и странно.
Хочу я плакать. Плач моей души
Твоею страстью не прервется.
В безмолвной, сладостной, таинственной тиши
Песнь соловьиная несётся.
Пусть рассвет глядит нам в очи,
Соловей поет ночной,
Пусть хоть раз во мраке ночи
Обовью твой стан рукой.
И челнок пойдет, качаясь
В длинных темных камышах,
Ты прильнешь ко мне, ласкаясь,
С жаркой страстью на устах.
Пой любовь, пусть с дивной песней
Голос льется все сильней,
Ты прекрасней, ты прелестней,
Чем полночный соловей.
Ловя мгновенья сумрачной печали,
Мы шли неровной, скользкою стезей.
Минуты счастья, радости нас ждали,
Презрели их, отвергли мы с тобой.
Мы разошлись. Свободны жизни наши,
Забыли мы былые времена,
И думаю, из полной, светлой чаши
Мы счастье пьем, пока не видя дна.
Когда-нибудь, с последней каплей сладкой,
Судьба опять столкнет упрямо нас,
Опять в одну любовь сольет загадкой,
И мы пойдем, ловя печали час.
Ты, может быть, не хочешь угадать,
Как нежно я люблю Тебя, мой гений?
Никто, никто не может так страдать,
Никто из наших робких поколений.
Моя любовь горит огнем порой,
Порой блестит, как звездочка ночная,
Но вечно пламень вечный и живой
Дрожит в душе, на миг не угасая.
О, страсти нет! Но тайные мечты
Для сердца нежного порой бывают сладки,
Когда хочу я быть везде, где Ты,
И целовать Твоей одежды складки.
Мечтаю я, чтоб ни одна душа
Не видела Твоей души нетленной,
И я лишь, смертный, знал, как хороша
Одна она, во всей, во всей вселенной.
Мрак. Один я. Тревожит мой слух тишина.
Всё уснуло, да мне-то не спится.
Я хотел бы уснуть, да уж очень темна
Эта ночь, — и луна не сребрится.
Думы всё неотвязно тревожат мой сон.
Вспоминаю я прошлые ночи:
Мрак неясный… По лесу разносится звон…
Как сияют прекрасные очи.
Дальше, дальше… Как холодно! Лед на Неве,
Открываются двери на стужу…
Что такое проснулось в моей голове?
Что за тайна всплывает наружу.
Нет, не тайна: одна неугасшая страсть…
Но страстям я не стану молиться!
Пред другой на колени готов я упасть.
Эх, уснул бы… да что-то не спится.
Улочки тихого немецкого городка стали свидетелями первой любви поэта.
Лето 1897 года. Живописное уютное местечко в Южной Германии. Курорт Бад-Наугейм, куда юноша приехал с матерью и теткой.
Первая любовь. Ему 16, ей 37.
Это была высокая статная темноволосая дама с тонким профилем, великолепными синими глазами и протяжным чарующим голосом.
Ксения Михайловна Садовская.
Нелюбимая работа, неудачное замужество, трое детей. «Она первая заговорила со скромным мальчиком,
который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. Красавица всячески старалась завлечь
неопытного мальчика» (из воспоминаний тети А. Блока).
Рано поутру он бежал покупать для нее розы. Почти все время они проводили вместе: гуляли по тенистым аллеям,
катались на лодке, слушали музыку. И тут полились стихи, первые настоящие стихи.
Мы были вместе, помню я.
Ночь волновалась, скрипка пела.
Ты в эти дни была — моя,
Ты с каждым часом хорошела.
Сквозь тихое журчанье струй,
Сквозь тайну женственной улыбки
К устам просился поцелуй,
Просились в сердце звуки скрипки. 9 марта 1899
Образ любви, вскоре сменившейся другой, многолетней (к Любовь Дмитриевне Менделеевой),
долгие годы тревожил Блока.
Шли мы стезею лазурною,
Только расстались давно.
В ночь непроглядную, бурную
Вдруг распахнулось окно.
Ты ли, виденье неясное?
Сердце остыло едва.
Чую дыхание страстное,
Прежние слышу слова.
Ветер уносит стенания,
Слезы мешает с дождем.
Хочешь обнять на прощание?
Прошлое вспомнить вдвоем?
Мимо, виденье лазурное!
Сердце сжимает тоской
В ночь непроглядную, бурную
Ветер, да образ былой! 28 февраля 1900
* * *
Я шел во тьме дождливой ночи
И в старом доме, у окна,
Узнал задумчивые очи
Моей тоски. — В слезах, одна
Она смотрела в даль сырую.
Я любовался без конца,
Как будто молодость былую
Узнал в чертах ее лица
Она взглянула. Сердце сжаяо..
Огонь погас — и рассвело
Сырое утро застучалось
В ее забытое стекло. 15 марта 1900
В 1900 году между Блоком и Ксенией Садовской произойдет последнее письменное объяснение.
На этот раз унижалась она, и, в конце концов, назвав юношу «изломанным человеком», она проклянет
свою судьбу за то, что встретила его.
Шли годы и уносили все наносное, случайное, оставляя золото благодарной памяти.
Через 12 лет Блок еще раз вернется в Бад-Наугейм.
Все та же озерная гладь,
Все так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?
Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен,
Той давней, незабвенной тени? Июнь 1909
Через 12 лет был создан цикл стихов, посвященных Ксении Михайловне Садовской — К.М.С.
Так сложилось, что долгое время они жили в Петербурге по соседству, но ни разу не встретились.
Он ничего не знал о ее безрадостной судьбе, она — о его литературной славе.
Одесса. 1919 год. Голод, разруха.
Похоронив мужа, старая (в то время ей было уже 65), нищая, одинокая женщина попадает в психиатрическую клинику.
Врач, лечивший ее, большой почитатель Блока, случайно обращает внимание на полное совпадение инициалов своей пациентки
с блоковской К.М.С. На его вопрос, не она ли та самая К.М.С., которой Блок посвятил стихи, она открывает ему свою тайну.
Но врач все же не до конца ей верит. Однако после ее смерти в подоле платья будут обнаружены засохшая роза и 12 писем поэта,
перевязанных розовой лентой.
Всякий, кого коснется любовь,
становится поэтом.
I
A la tres-chere, a la tres-belle.
Baudelaire *
Одной тебе, тебе одной,
Любви и счастия царице,
Тебе прекрасной, молодой
Все жизни лучшие страницы!
Ни верный друг, ни брат, ни мать
Не знают друга, брата, сына,
Одна лишь можешь ты понять
Души неясную кручину.
Ты, ты одна, о, страсть моя,
Моя любовь, моя царица!
Во тьме ночной душа твоя
Блестит, как дальняя зарница.
Пора забыться полным счастья сном,
Довольно нас терзало сладострастье.
Покой везде. Ты слышишь: за окном
Нам соловей пророчит счастье?
Теперь одной любви полны сердца,
Одной любви и неги сладкой,
Всю ночь хочу я плакать без конца
С тобой вдвоем, от всех украдкой.
О, плачь, мой друг! Слеза туманит взор,
И сумрак ночи движется туманно.
Смотри в окно: уснул безмолвный бор,
Качая ветвями таинственно и странно.
Хочу я плакать. Плач моей души
Твоею страстью не прервется.
В безмолвной, сладостной, таинственной тиши
Песнь соловьиная несётся.
Пусть рассвет глядит нам в очи,
Соловей поет ночной,
Пусть хоть раз во мраке ночи
Обовью твой стан рукой.
И челнок пойдет, качаясь
В длинных темных камышах,
Ты прильнешь ко мне, ласкаясь,
С жаркой страстью на устах.
Пой любовь, пусть с дивной песней
Голос льется все сильней,
Ты прекрасней, ты прелестней,
Чем полночный соловей.
Ловя мгновенья сумрачной печали,
Мы шли неровной, скользкою стезей.
Минуты счастья, радости нас ждали,
Презрели их, отвергли мы с тобой.
Мы разошлись. Свободны жизни наши,
Забыли мы былые времена,
И думаю, из полной, светлой чаши
Мы счастье пьем, пока не видя дна.
Когда-нибудь, с последней каплей сладкой,
Судьба опять столкнет упрямо нас,
Опять в одну любовь сольет загадкой,
И мы пойдем, ловя печали час.
Ты, может быть, не хочешь угадать,
Как нежно я люблю Тебя, мой гений?
Никто, никто не может так страдать,
Никто из наших робких поколений.
Моя любовь горит огнем порой,
Порой блестит, как звездочка ночная,
Но вечно пламень вечный и живой
Дрожит в душе, на миг не угасая.
О, страсти нет! Но тайные мечты
Для сердца нежного порой бывают сладки,
Когда хочу я быть везде, где Ты,
И целовать Твоей одежды складки.
Мечтаю я, чтоб ни одна душа
Не видела Твоей души нетленной,
И я лишь, смертный, знал, как хороша
Одна она, во всей, во всей вселенной.
Мрак. Один я. Тревожит мой слух тишина.
Всё уснуло, да мне-то не спится.
Я хотел бы уснуть, да уж очень темна
Эта ночь, — и луна не сребрится.
Думы всё неотвязно тревожат мой сон.
Вспоминаю я прошлые ночи:
Мрак неясный… По лесу разносится звон…
Как сияют прекрасные очи.
Дальше, дальше… Как холодно! Лед на Неве,
Открываются двери на стужу…
Что такое проснулось в моей голове?
Что за тайна всплывает наружу.
Нет, не тайна: одна неугасшая страсть…
Но страстям я не стану молиться!
Пред другой на колени готов я упасть.
Эх, уснул бы… да что-то не спится.
А после впрочем интереса мало в ночах без сна в больничной маете
Володарский Н. Это чувство… // Заполярье. – 1983. – 26 ноября.
Шевелева Е. Ода Воркуте // Заполярье.- 1999.- 26 ноября.
Ни к чему мне шумные столицы,
Площадей огромных суета,
Все родное здесь: дома и лица,
Мой любимый город – Воркута.
Все, что мне так дорого и близко,
Здесь, наверно, каждый повстречал:
Дружбу, что крепка и бескорыстна,
И любовь – начало всех начал.
Здесь мой дом, мои друзья и дети,
Здесь живу я и людей лечу.
Жизнь не мед, но ни за что на свете
Уезжать отсюда не хочу.
Нравятся мне лес, поля и горы,
Только снятся по ночам вдали
Тундры необъятные просторы,
Милый город на краю земли.
Словно птицы пролетают годы,
И привычен Севера уют,
Люди здесь особенной породы,
Те, что воркутянами зовут.
Сколько песен сложено и спето,
Верю я, не раз еще споют,
Здесь живут шахтеры и поэты,
Вечные романтики живут.
Где недолгою порою летней
Оживает карликовый лес:
Вся палитра тундры многоцветной,
Полной и загадок, и чудес.
Солнце не уходит с небосвода,
Светит сутками в полярный день,
Где-то в тундре бродит царь природы –
Грациозный северный олень.
А зимой – метельно да морозно,
И полярной ночи края нет,
Вместо солнца – лишь большие звезды
Да сиянья северного свет.
Говорят, что здесь бедна природа,
Да и жизнь сегодня непроста…
Дорог мне в любое время года
Мой любимый город – Воркута.
Поезд у переезда
Постукивает на стыках,
Запорошив окрестность.
Пылью от уголька.
Уголь – простое слово,
Чёрный на черноте,
Уголь – первооснова
Сущего в Воркуте.
Дома, нахлобучив крыши,
Заснеженные стоят,
А у копровых вышек –
Чумазые лица ребят.
Лента бетонки вьётся,
Шахты забрав в кольцо.
Если шахтёр смеётся –
Приятно его лицо!
Только что из подземелья
Их поднимала клеть
Уголь – он не для тленья.
Уголь должен гореть.
Яркое его пламя
Видно по всей стране.
Зажгли его воркутяне –
Люди близкие мне.
И говорю я снова,
Только слова не те:
— Люди – первооснова
Сущего в Воркуте.
Градов П. Прямо в тундре вековой // Заполярье. – 1983. – 26 нояб.
Прямо в тундре вековой,
где простор безбрежный,
вижу город молодой,
весь в сугробах снежных.
Воркута уже не та,
как о ней и слышал.
Изменилась Воркута,
стала краше, выше.
Думал я, что в Воркуте
весь народ богатый,
но ведь в вечной
мерзлоте,
значит, мрачноватый.
Здесь начало всех начал –
труд, притом тяжёлый,
Но я мрачных
не встречал,
здесь народ весёлый.
Очень искренний народ.
Ну, а в смысле дружбы
сто очков он даст вперёд
всем районам южным.
Город славен день за днём
трудовым дерзаньем,
воркутинским угольком,
северным сияньем.
От сияний стал светлей
край полярной ночи,
но сияний всех милей
воркутинок очи,
А ещё в той стороне,
словно оленёнок,
по душе пришёлся мне
каждый воркутёнок.
Ткач М. Посреди Печорского бассейна//Высокие широты. Воркута, 2007, с.253-254
Посреди Печорского бассейна,
Между Воркутою и Интой
Место есть с названьем тихим – Сейда,
Со своею жизнью непростой.
Там стоит геологов контора,
К ней ведут дощатые мостки.
Речка есть, вдоль берега которой
Разбросали лодки рыбаки.
В декабре над каждой белой крышей
Будто флаги белые – дымы,
В знак признанья власти, покорившей
Всех, Ее Величества – зимы!
Там, в твоей печи огонь не тухнет,
Мы сидим с тобой, слегка пьяны…
Если б только стены этой кухни
Были памятью наделены!
И о чем мы там ни говорили,
И откуда брались те слова…
Даже странно – за полночь варила,
Будто рано утром, голова.
О поэтах, женщинах, о счастье,
И о том, что есть добро и зло…
Свет горел. И только кошке Насте
В эти ночи крупно не везло.
И пустел давно остывший чайник.
Уходил я в сумрачный рассвет,
Унося тепло, и на прощанье –
Люсе с Юлькой от тебя привет.
Я садился в проходящий поезд,
Спал на полках кочевой народ…
…Ни стихи
И никакая повесть
Тех ночей вам больше не вернет…
Ткач М. Не каждый день твоя большая почта//Высокие широты. Воркута, 2007, с.255-256
Не каждый день твоя большая почта
Тебе приносит чьи-нибудь стихи…
Ты вскрыл конверт, он лопнул, будто почка,
И дал листки во власть твоей руки.
Давно ли ты поднял друзей, знакомых,
Чтоб погасить нелепый мой пожар.
И на ветру у здания горкома
Ты на прощанье руку мне пожал.
Я так и вижу, как до поворота
Ты долгим взглядом проводил меня.
Но если б сцену эту видел кто-то,
Он вряд ли что-то мог бы в ней понять.
Прохожего ничто бы не коснулось…
Мои следы поземкой замело…
Что в этот миг во мне перевернулось?
Что в этот миг в тебе произошло?.
А после… Впрочем, интереса мало
В ночах без сна, в больничной маете.
Не раз круги давал я у вокзала,
Решив возникнуть снова в Воркуте.
Но… время – доктор.
Скоро уж полгода,
Как «изгнан я из рая» за грехи.
Здесь, на Днепре весенняя погода.
Я даже иногда пишу стихи.
Работаю. Все меньше трачу нервы.
Спокойней становлюсь день ото дня…
Так и не стал я главным инженером,
Но это мало трогает меня.
Теперь уже сорваться не боюсь я,
Вот только ночью изредка кольнет,
Что где-то есть на свете Юлька с Люськой,
Да вот тебя порой недостает.
Да иногда ворвется в память Трусов –
Большой, шажищи метра полтора,
И на него глядит Лариска с грустью…
Но это – по ночам. А по утрам
Меня в себя берет огромный город,
А он огромен, что ни говори:
Который Ткач, Стахорский здесь который –
В такой толпе попробуй разбери!.
Прости меня, старик, за эту помесь
Стихов, самокопанья, мелочей.
Я прав в одном: что ни стихи, ни повесть
Не возвратят нам сейдинских ночей…
Будь здрав и хладен. Подчиняй рассудку
Ненужные движения души,
Трудись, пиши, питайся трижды в сутки
И на меня обиды не держи…
Жизнь коротка. Премудрость тут простая,
Мы ходим все по лезвию ножа…
Ты верь мне, Димыч,
Я не опоздаю
Вот так же руку
На ветру
Пожать.
Каганцов М. ГУЛАГа дети, мы – одна семья…//Высокие широты. Воркута, 2007, с.384
***
ГУЛАГа дети, мы – одна семья.
А Воркута – очаг наш исторический.
Еврей, друзья, не просто русский – я,
Рожденный в Коми, я – еврей комический.
И выросли со мной в одном бараке
Комические немцы и поляки.
Каганцов М. В Воркуте часто снежный буран такой…//Высокие широты. Воркута, 2007, с.385
***
В Воркуте часто снежный буран такой,
Что не видно вокруг дальше метра.
Слабя крепкий мороз, как пургеном, пургой,
Выпускает Природа ветры.
Каганцов М. Эта белая ночь над моей Воркутой…//Высокие широты. Воркута, 2007, с.386
***
Эта белая ночь над моей Воркутой –
Словно первая ночь и невеста с фатой!
И на простыни белой небес, посмотри,
Появились кровавые пятна зари.
Апекишев В. Воркута//Апекишев В. Конопатая. Стихи. – Воркута, 2006, с.60
Под крылом часовые
Летят пояса.
До тебя перелета
Четыре часа.
Показалась внизу
Снеговая фата.
Это значит – уже под крылом
Воркута.
Здравствуй, город белоснежный!
Пусть порой ругаю климат,
Твой простор необозримый
Полюбился неспроста.
Заполярное безбрежье,
Как фата моей любимой,
Чистота моей любимой,
Дорогая красота.
Я с тобой поделюсь и теплом, и судьбой.
Надо мною звезда,
Подо мною забой.
И летят самолеты,
И мчат поезда,
Это юность нас снова
Приносит сюда.
Вот зима отшелестела
Надо мною платьем белым.
Тундра молода и смело
Стелет зеленью листа.
Знаю, ночь бывает белой,
Знаю, жизнь бывает смелой.
Я с тобой душой и телом,
Моя пристань, Воркута!
Москва – Воркута Юрий Лорес
Там с шапки полярной бежит молоко,
а может быть, звезды.
И станет под утро тепло и легко
уснувшим, замерзшим.
И млечные звезды по небу плывут,
и воздух с озоном.
Нас в дачную зону вагоны везут.
В какую нам зону?