возьми свое сердце зажги его смело отдай его людям чтоб вечно горело что значит
Возьми свое сердце зажги его смело отдай его людям чтоб вечно горело что значит
– Они были сигнальщиками. Мальчик бил в барабан, а девочка трубила в горн. Они вместе встречали каждый рассвет и провожали каждый закат. Но люди не слышали песни горна и грома барабана, не замечали, как ветер треплет пионерские галстуки сигнальщиков, не видели, как на солнце сияют глаза пионеров. Всем казалось, что девочка с горном и мальчик с барабаном сделаны из гипса. А они были живые и очень любили друг друга.
Молодой вожатый с модными усиками оглядел мальчишек в палате. Мальчишки не спали – таращились, ожидая самого страшного. Все знали, о ком идёт речь. Гипсовая девочка с горном стояла на невысоком постаменте у ворот пионерлагеря, а гипсового мальчика с барабаном не было вообще, и в асфальте темнел квадрат земли на месте исчезнувшей каменной тумбы.
– Однажды ночью, – приглушив голос, продолжал вожатый, – какие-то пионеры из нашего лагеря сбежали от вожатых, взяли камни и разбили барабанщика на куски. Утреннее солнце осветило кучу обломков. Пришли рабочие, собрали обломки и увезли на свалку. И никто не увидел, как плачет девочка с горном. Она теперь навсегда осталась одна, без своего любимого.
Мальчишки на койках пристыженно молчали. Понятно, почему: каждый из них не раз прикидывал, как расколотить гипсовую горнистку. Не со злости, конечно, а так, из праздного озорства.
– Но девочка не простила гибели мальчика. Она решила отомстить. И теперь по ночам она спрыгивает с постамента и ходит по лагерю, разыскивая тех, кто разрушил барабанщика. И если встретит в лагере кого-нибудь после отбоя, то без всякой жалости задушит каменными руками.
Пацаны лежали, изнемогая от невыносимого ужаса.
– Ну, всё, спокойной ночи, – сказал вожатый с усиками.
Он закрыл за собой дверь палаты и прошёл в свою комнату. Там его ждал напарник – слегка полноватый и кудрявый.
– Напугал их до полусмерти, – усмехаясь, сообщил вожатый с усиками. – Сочинил страшилку, что ночью гипсовая горнистка у ворот оживает, бродит по лагерю и всех душит. Мстит за барабанщика, которого раскокали.
Но кудрявый вожатый не одобрил затею усатого:
– Воспитывать страхом непедагогично.
– Зато результативно. Не будут ночью убегать из палат.
– Сомневаюсь, – возразил кудрявый. – Скорее, как-нибудь днём они разнесут горнистку вдребезги, чтобы на психику не действовала.
Усатый искренне озадачился.
– О таком повороте я не подумал, – признался он.
Кудрявый печально вздохнул.
Мальчик шёл по ночному лагерю, прячась за густыми кустами акации. Длинную безлюдную аллею ярко освещали фонари. Едва слышно шептала листва. Где-то вдали выла собака. Было тепло, однако мальчика то и дело пробирал озноб. Мальчик очень боялся, но, поправив очки, твёрдо решил узнать: остаётся ли гипсовая горнистка по ночам на своём постаменте?
На аллее мелькнула какая-то неясная фигура, и мальчик застыл. Ртутный свет фонарей слепил, выжигая все тени, и не позволял разглядеть, кто там идёт по аллее. Идёт медленно. Как-то неуверенно, словно не привык ходить. Так ковыляют лежачие больные, когда им наконец-то позволяют подняться с постели и сделать несколько шагов. Но таких больных всегда кто-нибудь поддерживает, а человек на аллее был один. Если это вообще был человек.
Мальчик за кустами попятился, повернулся и помчался прочь.
Если тьма сильнее тебя, не покидай свой дом, пока не прозвенит песня горна.
Макароны и барабаны
Олимпийские кольца укрывались даже в упругой округлости букв:
Белые полосы транспарантов были натянуты вдоль ограждения верхней палубы речного трамвайчика и по правому борту, и по левому. Правда, судёнышко шло не по Москве-реке на фоне обновлённого и величественного стадиона в Лужниках, а по Волге, и фоном были Жигулёвские горы, древние, покатые и покрытые кучерявым лесом. И вёз трамвайчик не широкоплечих атлетов-олимпийцев, а рогожные мешки с гречкой и сахаром, картонные коробки с макаронами и сухофруктами, алюминиевые бидоны с молоком – в общем, продукты для пищеблока пионерского лагеря «Буревестник». Но вымпел на мачте кораблика развевался по-олимпийски яростно.
Иван Палыч Капустин, капитан, сидел за штурвалом, больше похожим на автомобильный руль. Поверх речной тельняшки с синими полосами Иван Палыч надел чёрный китель, уже изрядно заношенный, а на голову водрузил фуражку с крабом и золотым рантом. Управлять речным трамвайчиком было не сложнее, чем автомобилем, но капитаны – везде капитаны. В любом из них было что-то властное, и потому Игорь Корзухин ощущал себя стеснённо, как школьник на экскурсии, хотя знал Иван Палыча с детства. Иван Палыч дружил с отцом Игоря, тоже капитаном, только Александр Егорыч Корзухин командовал не галошей, то есть теплоходиком типа «Москвич», а сухогрузом типа «Волго-Дон» – огромным, почти как авианосец. Игорь сидел в рубке на месте моториста, и Капустин искоса поглядывал, чтобы пассажир не взялся за рычаг, которым переводят двигатель с обычного хода на обратный, – можно запороть машину. Перед Игорем на панели темнели циферблаты: число оборотов, давление масла, температура воды охлаждения. Игорь знал, как управляют судном, и, конечно, не стал бы дёргать за рукоять: дурак он, что ли? Но Иван Палыч не доверял этому сопляку. Слишком много в юнце было выпендрёжа: и джинсы, и самодельный значок с гитаристом, и патлы.
– Чего не постригся-то перед сменой? – недовольно спросил Капустин.
– Я постригся, – ответил Игорь.
Капустин, разумеется, не понимал: когда волосы закрывают уши – это и есть самый модный причесон. Ещё Игорь отпустил усики, которые, впрочем, получились по-юношески реденькими. Ну и ладно. Летом надо успеть похипповать, ведь осенью в универе начнётся военная кафедра, где всех заставят обтесать башку машинкой под общий скучный полубокс.
Минувшей весной Игорь окончил второй курс филфака университета. После сессии студенты-филологи отправлялись на фольклорную практику по деревням Поволжья: расспрашивали старушек про забытые обряды, записывали народные песни, местные былички и диалектные слова. На филфаке по большей части учились девушки, и поездки в глубинку всегда были наполнены любовным томлением. Шаткая ограда морали качалась под напором чувств, удерживаемая лишь воспитанием и естественной робостью. С робостью Игорь справился, а воспитание надеялся преодолеть, но в июне, к величайшей своей досаде, подхватил на Волге простуду, и в экспедицию его не взяли. Фольклорную практику деканат заменил ему педагогической: надо было отмотать одну смену вожатым в пионерлагере. Что ж, и это неплохо. Вожатыми работали студенты пединститута, точнее, студентки, потому что в педе, как и на филфаке универа, девушки тоже были в большинстве. Игорь полагал, что студентки-педагогини ничем не хуже универовских филологинь, а может, и лучше, если после практики не захочется продолжать отношения.
Возьми свое сердце зажги его смело отдай его людям чтоб вечно горело что значит
«Героический год» — так называется сборник рассказов и стихотворений о 1905 годе, изданный в 1955 году Детгизом.
Стихи, революционные песни, рассказы и отрывки из романов и поэм расположены так, чтобы дать читателю полное представление о нарастании событий первой русской революции.
В рассказах М. Горького, А. Упита, А. Серафимовича, А. Неверова, отрывках из повестей М. Коцюбинского, А. Свирского и многих других запечатлены подлинные события — дни забастовок, революционные события на Черноморском флоте, баррикадные бои в Москве в декабре 1905 года.
В воспоминаниях И. Лычева «Потемкинцы», в рассказах К. Паустовского «Мужество» и Л. Островера «Последний рейс» встают перед нами народные герои — матросы «Потемкина», лейтенант Шмидт с «Очакова», машинист Ухтомский.
Первым годам революционной биографии Якова Михайловича Свердлова посвящена повесть Н. Попова «Юность Андрея».
Демонстрация на станции при высылке Алексея Максимовича Горького из Нижнего Новгорода, заботы о подпольной типографии, партийная работа в Сормове, аресты и тюрьмы — школа революционного опыта юного Свердлова.
В повести оживают годы рождения ленинской партии, и перед читателями возникают образы ее рядовых беззаветных бойцов: руководителей нижегородского комитета партии и рабочих-сормовичей, студентов и гимназистов, которые честно и смело помогали делу революции. И, конечно, ярче всех запоминается обаятельный, целеустремленный и жизнерадостный «товарищ Андрей», который чувствовал себя, как рыба в воде, в буднях подпольной работы.
Мы расстаемся в повести с Яковом Свердловым, когда он после третьего ареста выходит из тюрьмы, гордый званием члена ленинской партии. «Юность осталась позади, но это и было самое замечательное — почувствовать себя на земле Человеком».
В Детгизе в 1955 году издан однотомник повестей и рассказов Л. Пантелеева. Имя советского писателя Л. Пантелеева хорошо известно не только советским ребятам. Его знают и любят в Китае, Чехословакии и многих других зарубежных странах.
Л. Пантелееву не было и восемнадцати лет, когда он написал свою первую книгу. А. М. Горький обратил на него внимание, дружески поддержал и ободрил его.
В первых повестях Л. Пантелеев писал о том, что пережил и близко знал, о беспризорных подростках, которым советская власть помогла стать на путь честной трудовой жизни. Этому посвящена и автобиографическая повесть «Ленька Пантелеев», напечатанная в однотомнике.
Как много мудрых советов о том, как жить, как относиться к труду, к людям, находим в его рассказах «Первый подвиг», «Платочек» и многих других! В каждой повести и рассказе Л. Пантелеева мы встречаем друга, которого запоминаем на всю жизнь. Перечитывая знакомые рассказы, мы каждый раз переживаем радость встречи с друзьями. Встречи эти неизменно окрыляют бодростью, заставляют поверить в свои силы и всегда повышают уважение к трудовому человеку.
Из небольшой вступительной статьи, помещенной в однотомнике, читатель получит основные сведения о жизни и творчестве Л. Пантелеева.
Встречи советских людей с трудящимися за рубежом — всегда радостные встречи. Простые люди Польши, Венгрии, Чехословакии и других стран навсегда запомнили своих освободителей от фашистского ига — воинов Советской Армии. О многих из них передают люди друг другу удивительные рассказы. Поездки наших передовых рабочих — П. Быкова, М. Рожневой и других — в страны народной демократии — тоже верный путь дружбы и сотрудничества; наши новаторы не только рассказывают о своем труде, но и показывают на станках свои приемы работы.
Рассказы советских и зарубежных писателей об этой крепнущей дружбе народов собраны в книге «Надежда мира».
О думах, чувствах и делах простых людей Польши, Венгрии, Китая, которых вдохновляет великий пример героизма и братской помощи советских людей, вы прочитаете в рассказах Б. Иллеша «Легенда о Мише-Русском», В. Кожевникова «Живой мост», Б. Полевого «Учительница».
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Пищеблок
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Алексей Викторович Иванов
© ООО «Издательство АСТ»
Песней горна начинается рассвет,Это голос пионерских звонких лет.М. Садовский, «Песня горна». 1972 г.
– Они были сигнальщиками. Мальчик бил в барабан, а девочка трубила в горн. Они вместе встречали каждый рассвет и провожали каждый закат. Но люди не слышали песни горна и грома барабана, не замечали, как ветер треплет пионерские галстуки сигнальщиков, не видели, как на солнце сияют глаза пионеров. Всем казалось, что девочка с горном и мальчик с барабаном сделаны из гипса. А они были живые и очень любили друг друга.
Молодой вожатый с модными усиками оглядел мальчишек в палате. Мальчишки не спали – таращились, ожидая самого страшного. Все знали, о ком идёт речь. Гипсовая девочка с горном стояла на невысоком постаменте у ворот пионерлагеря, а гипсового мальчика с барабаном не было вообще, и в асфальте темнел квадрат земли на месте исчезнувшей каменной тумбы.
– Однажды ночью, – приглушив голос, продолжал вожатый, – какие-то пионеры из нашего лагеря сбежали от вожатых, взяли камни и разбили барабанщика на куски. Утреннее солнце осветило кучу обломков. Пришли рабочие, собрали обломки и увезли на свалку. И никто не увидел, как плачет девочка с горном. Она теперь навсегда осталась одна, без своего любимого.
Мальчишки на койках пристыженно молчали. Понятно, почему: каждый из них не раз прикидывал, как расколотить гипсовую горнистку. Не со злости, конечно, а так, из праздного озорства.
– Но девочка не простила гибели мальчика. Она решила отомстить. И теперь по ночам она спрыгивает с постамента и ходит по лагерю, разыскивая тех, кто разрушил барабанщика. И если встретит в лагере кого-нибудь после отбоя, то без всякой жалости задушит каменными руками.
Пацаны лежали, изнемогая от невыносимого ужаса.
– Ну, всё, спокойной ночи, – сказал вожатый с усиками.
Он закрыл за собой дверь палаты и прошёл в свою комнату. Там его ждал напарник – слегка полноватый и кудрявый.
– Напугал их до полусмерти, – усмехаясь, сообщил вожатый с усиками. – Сочинил страшилку, что ночью гипсовая горнистка у ворот оживает, бродит по лагерю и всех душит. Мстит за барабанщика, которого раскокали.
Но кудрявый вожатый не одобрил затею усатого:
– Воспитывать страхом непедагогично.
– Зато результативно. Не будут ночью убегать из палат.
– Сомневаюсь, – возразил кудрявый. – Скорее, как-нибудь днём они разнесут горнистку вдребезги, чтобы на психику не действовала.
Усатый искренне озадачился.
– О таком повороте я не подумал, – признался он.
Кудрявый печально вздохнул.
Мальчик шёл по ночному лагерю, прячась за густыми кустами акации. Длинную безлюдную аллею ярко освещали фонари. Едва слышно шептала листва. Где-то вдали выла собака. Было тепло, однако мальчика то и дело пробирал озноб. Мальчик очень боялся, но, поправив очки, твёрдо решил узнать: остаётся ли гипсовая горнистка по ночам на своём постаменте?
На аллее мелькнула какая-то неясная фигура, и мальчик застыл. Ртутный свет фонарей слепил, выжигая все тени, и не позволял разглядеть, кто там идёт по аллее. Идёт медленно. Как-то неуверенно, словно не привык ходить. Так ковыляют лежачие больные, когда им наконец-то позволяют подняться с постели и сделать несколько шагов. Но таких больных всегда кто-нибудь поддерживает, а человек на аллее был один. Если это вообще был человек.
Мальчик за кустами попятился, повернулся и помчался прочь.
Если тьма сильнее тебя, не покидай свой дом, пока не прозвенит песня горна.
Голова обвязана, кровь на рукаве,След кровавый стелется по сырой траве.М. Голодный, «Песня о Щорсе». 1935 г.
Макароны и барабаны
Олимпийские кольца укрывались даже в упругой округлости букв:
«Олимпиада-8О!»
Белые полосы транспарантов были натянуты вдоль ограждения верхней палубы речного трамвайчика и по правому борту, и по левому. Правда, судёнышко шло не по Москве-реке на фоне обновлённого и величественного стадиона в Лужниках, а по Волге, и фоном были Жигулёвские горы, древние, покатые и покрытые кучерявым лесом. И вёз трамвайчик не широкоплечих атлетов-олимпийцев, а рогожные мешки с гречкой и сахаром, картонные коробки с макаронами и сухофруктами, алюминиевые бидоны с молоком – в общем, продукты для пищеблока пионерского лагеря «Буревестник». Но вымпел на мачте кораблика развевался по-олимпийски яростно.
Иван Палыч Капустин, капитан, сидел за штурвалом, больше похожим на автомобильный руль. Поверх речной тельняшки с синими полосами Иван Палыч надел чёрный китель, уже изрядно заношенный, а на голову водрузил фуражку с крабом и золотым рантом. Управлять речным трамвайчиком было не сложнее, чем автомобилем, но капитаны – везде капитаны. В любом из них было что-то властное, и потому Игорь Корзухин ощущал себя стеснённо, как школьник на экскурсии, хотя знал Иван Палыча с детства. Иван Палыч дружил с отцом Игоря, тоже капитаном, только Александр Егорыч Корзухин командовал не галошей, то есть теплоходиком типа «Москвич», а сухогрузом типа «Волго-Дон» – огромным, почти как авианосец. Игорь сидел в рубке на месте моториста, и Капустин искоса поглядывал, чтобы пассажир не взялся за рычаг, которым переводят двигатель с обычного хода на обратный, – можно запороть машину. Перед Игорем на панели темнели циферблаты: число оборотов, давление масла, температура воды охлаждения. Игорь знал, как управляют судном, и, конечно, не стал бы дёргать за рукоять: дурак он, что ли? Но Иван Палыч не доверял этому сопляку. Слишком много в юнце было выпендрёжа: и джинсы, и самодельный значок с гитаристом, и патлы.
– Чего не постригся-то перед сменой? – недовольно спросил Капустин.
– Я постригся, – ответил Игорь.
Капустин, разумеется, не понимал: когда волосы закрывают уши – это и есть самый модный причесон. Ещё Игорь отпустил усики, которые, впрочем, получились по-юношески реденькими. Ну и ладно. Летом надо успеть похипповать, ведь осенью в универе начнётся военная кафедра, где всех заставят обтесать башку машинкой под общий скучный полубокс.
Минувшей весной Игорь окончил второй курс филфака университета. После сессии студенты-филологи отправлялись на фольклорную практику по деревням Поволжья: расспрашивали старушек про забытые обряды, записывали народные песни, местные былички и диалектные слова. На филфаке по большей
Итак, первое издание книги Павла Журбы на китайском языке почти полностью ушло из Китая в Корею. Но вслед за первым изданием книги появилось второе, вслед за вторым — третье, и так далее — вплоть до седьмого. Причем, если в первый раз было выпущено только 16 тысяч экземпляров, то в третий — уже свыше трехсот тысяч. Всего на китайском языке выпущено примерно столько же экземпляров книги об Александре Матросове, сколько и на русском.
Уже более десяти лет, как отгремели на нашей земле последние выстрелы Великой Отечественной войны. Под руководством коммунистической партии советские люди завоевали мир для себя и своих детей. Перестала литься кровь и на фронтах Кореи и Вьетнама. В этих странах мир также победил войну.
Но это не значит, конечно, что подвиги Александра Матросова, Тран Ку, Ким Чон Квора, Хуан Цзи-гуана и других героических защитников мира и свободы ушли в прошлое, стали только страницами истории.
Образ Александра Матросова, как и других героев, продолжает вдохновлять советских людей, народы всех стран мира.
Автор книги и выпустившие ее издательства получают письма от читателей со всех концов нашей страны и стран народной демократии.
Следовать примеру Александра Матросова, воспитывать в себе матросовский характер — вот чего хотят читатели.
Много писем приходит и от ребят.
«Я хочу быть похожим на Сашу Матросова, жить так же, как он, помогать друзьям, стремиться к знанию, быть преданным своей Родине», — пишет ленинградский школьник.
«Я решила, что буду во всем подражать Александру Матросову», — пишет харьковская школьница.
Эти двое ребят никогда не встречались, никогда не слышали друг о друге. Но они выразили одни и те же чувства; это чувства многих миллионов юных патриотов, читателей книги «Александр Матросов».
Приходят письма и от китайских читателей.
Коллектив пятой группы средней школы уезда Иншань в провинции Сычуань сообщает о том, как прошла у них беседа на тему «Александр Матросов». Книгу эту они обсуждали и раньше, а на этот раз решили поговорить о том, насколько успешно следует каждый примеру советского героя.
— У Матросова есть хорошее качество — искренность и выносливость, он может мужественно признать свою ошибку, требовательно относится к себе, обладает силой волн, чтобы преодолевать всякие трудности, — сказал учащийся Ху Чжы-нун. — А я? — продолжал он. — Хотя я сознаю, что учиться для родины необходимо, но во время уроков мысли вылетают у меня из головы. В дальнейшем я решительно хочу учиться у Матросова его благородному качеству — силе воли, и во время уроков буду владеть собою, чтобы быть внимательным.
Другие учащиеся также говорили о том, как пример Матросова помогает им избавиться от разных недостатков.
— Я в прошлом году плохо относился к своим товарищам, часто ругался с ними и не был почтительным к своим учителям, — сказал Чжоу Шао-сюн. — Я обязательно буду учиться у Саши. Не правда ли, когда Саша был маленьким, он также был капризным и грубым? Но при помощи товарищей он решительно исправил свои недочеты и стал великим героем.
Так говорили школьники, которые живут в одной из самых отдаленных и недавно еще самых отсталых провинций Китая.
Бессмертный подвиг совершил Александр Матросов. Юный герой и его подвиг живут в светлых делах и чувствах молодежи нашей страны и стран народной демократии, живут в их нерушимой дружбе, в совместной борьбе за мир.
Книга Павла Журбы — правдивый рассказ о жизни героя. И эта книга стала любимым другом и советчиком для сотен и сотен тысяч детей, юношей и девушек — от холодного Мурмана до знойного Вьетнама.
«Героический год» — так называется сборник рассказов и стихотворений о 1905 годе, изданный в 1955 году Детгизом.
Стихи, революционные песни, рассказы и отрывки из романов и поэм расположены так, чтобы дать читателю полное представление о нарастании событий первой русской революции.
В рассказах М. Горького, А. Упита, А. Серафимовича, А. Неверова, отрывках из повестей М. Коцюбинского, А. Свирского и многих других запечатлены подлинные события — дни забастовок, революционные события на Черноморском флоте, баррикадные бои в Москве в декабре 1905 года.
В воспоминаниях И. Лычева «Потемкинцы», в рассказах К. Паустовского «Мужество» и Л. Островера «Последний рейс» встают перед нами народные герои — матросы «Потемкина», лейтенант Шмидт с «Очакова», машинист Ухтомский.
«Бери свое сердце,
зажги его смело,
отдай его людям,
чтоб вечно горело
для общего счастья,
для общего дела!»
Первым годам революционной биографии Якова Михайловича Свердлова посвящена повесть Н. Попова «Юность Андрея».
Демонстрация на станции при высылке Алексея Максимовича Горького из Нижнего Новгорода, заботы о подпольной типографии, партийная работа в Сормове, аресты и тюрьмы — школа революционного опыта юного Свердлова.
В повести оживают годы рождения ленинской партии, и перед читателями возникают образы ее рядовых беззаветных бойцов: руководителей нижегородского комитета партии и рабочих-сормовичей, студентов и гимназистов, которые честно и смело помогали делу революции. И, конечно, ярче всех запоминается обаятельный, целеустремленный и жизнерадостный «товарищ Андрей», который чувствовал себя, как рыба в воде, в буднях подпольной работы.
Мы расстаемся в повести с Яковом Свердловым, когда он после третьего ареста выходит из тюрьмы, гордый званием члена ленинской партии. «Юность осталась позади, но это и было самое замечательное — почувствовать себя на земле Человеком».
В Детгизе в 1955 году издан однотомник повестей и рассказов Л. Пантелеева. Имя советского писателя Л. Пантелеева хорошо известно не только советским ребятам. Его знают и любят в Китае, Чехословакии и многих других зарубежных странах.
Л. Пантелееву не было и восемнадцати лет, когда он написал свою первую книгу. А. М. Горький обратил на него внимание, дружески поддержал и ободрил его.
В первых повестях Л. Пантелеев писал о том, что пережил и близко знал, о беспризорных подростках, которым советская власть помогла стать на путь честной трудовой жизни. Этому посвящена и автобиографическая повесть «Ленька Пантелеев», напечатанная в однотомнике.
Сердце
Перед тем как читать это,хочу предупредить что писал не я,а я, но 4 года назад по уши влюбленный до потери сознания наверное и судить вам не меня,а того 17-летнего школьника. Здесь есть реально смешные и нелепые сравнения. в общем хватит,публикую на свой страх и риск быть осмеянным. Приятного чтения.
Ночь приходит ко мне,
а я
вместо сна ненужного,
сижу
и голову ломаю,
рифму граня,
читайте стихи
душою простуженного.
Мне не нужно
ни славы,
ни денег.
Мы все обязаны судьбе.
Не знаю
сколько осталось
жизни ступенек,
но пока расскажу о себе.
Сам не знаю
куда попал я:
днем нет света,
ночью нет темноты.
Иду по Аду,
ноги огнем паля,
ищу тебя,
но не знаю где ты.
Не помню
улиц,
проспектов,
домов,
где сердце нечаянно выронил,
нет больше мыслей,
нет больше слов.
Я
себя
заживо
похоронил.
А сердце
ты подобрала случайно,
поставила дома
на книжную полку.
Не знаю
ненароком
или специально
воткнула в него тупую иголку.
Я плачу,
стараясь тебя отыскать,
отдай
мое сердце
назад!
Нет боли,
нет чувства,
ничего не видать –
без сердца слепнут глаза.
Мне ночью
становится страшно –
стены будто ожили,
спорят они,
смеются ужасно.
Я тону в панике,
как аквариум в иле.
Без сердца жить можно –
сколько таких бродит по улицам?
Они все
ходят осторожно,
но их легко узнать по лицам.
Просто заглянуть человеку в глаза:
если они ничем не прикрыты,
если в них винограда лоза
и шоколада черные плиты.
Знайте,
тот человек добр душой.
Знайте,
тот человек весь открытый.
Знайте,
сердище у него большой.
Знайте,
он никогда не бывает сытый.
А если
у человека темные очки на глазах
или они жиром заплыты.
Знайте,
таит он в душе страх,
им не бывают обиды забыты.
Бывают разные породы людей.
Одни
из сестер милосердия,
пыжутся,
стараются
делать мир добрей,
но это снаружи –
в них нет усердия.
Другие сами себя изнутри едят,
осуждают в какой- то вине.
Их жизнь,
понимаете, –
сущий Ад,
их защита в красном вине.
Третьи убивают обиды в работе,
они достойны уважения,
они не тонут в собственной блевоте,
вызванной душевным жжением.
Ты
вошла в мою жизнь без стука,
забрала солнце,
горы и реки.
Кем мне ниспослана эта мука?
Как она может жить в человеке?
Знаю, Господь,
ты всемогущ и добр,
но зачем
засыпаешь меня камнями,
я сейчас,
как несчастный бобр,
застрявший между подводными пнями.
Меня теперь
не радуют весны,
мне
опротивили птичьи стаи,
моя жизнь стала скучна и постна,
и меня,
как наркомана ломает.
Знаю,
от любви
убежать невозможно.
Знаю,
сердце
не собрать по кусочкам,
но я попробую
( мне ведь несложно)
отдать последние силы
этим ненужным строчкам.
Всю жизнь свою
искал ответы,
вопросы мучили меня:
зачем нам
слезы,
горе,
беды,
ведь с ними нам не видно света,
ведь с ними крошится планета
и Бог на небе сидит
нас броня.
Люди!
Поверьте,
мы все одинаковы,
у нас одни корни
и сердце одно.
Цвет кожи –
элемент не знаковый,
язык,
религия –
не все ли равно!
Я сам
неизвестной национальности:
бабушка монголка,
а отец –
цыган,
живу в виртуальной реальности
и от чувств,
рвущих сердце,
постоянно пьян.
Мне бы сейчас
повеситься с горя
и жить в Аду,
платить за грехи,
но я сражаюсь с нечистою силой
и споря,
стараюсь чтоб люди не были глухи.
Не были глухи
не в смысле слуха,
а чтобы
прислушиваться могли,
хочу чтоб страна
забыла слово разруха
и чтобы
мы с вами не рыли
друг другу могил.
Я сердце
не буду слушать,
хотя знаю –
оно не обманет,
Я
могу
все стены разрушить,
ты магнит,
который меня к себе тянет.
Я всегда рядом с тобою буду,
хоть ты
пока
не моя,
ты мне,
как кактус верблюду,
колючая,
но такая незаменимая.
Ты мне нужна,
как градуснику ртуть –
без нее он простая стекляшка.
Когда я вижу тебя
не могу спокойно вздохнуть,
а когда не вижу
мне горько и тяжко.
Видно пошла такая мода
быть подобной
во время разговора льду,
я чувствую себя горбатым Квазимодо,
влюбившимся в прекрасную Эсмеральду.
Не знаю
как с тобой заговорить,
я пробовал и так и этак,
честно скажу:
устал я слезы лить,
милая,
родная,
утешь несчастного поэта.
Быть может когда- то,
через тысячу лет
кто- то прочтет эти строки,
и с уважением скажет:
«Молодчина поэт,
выжил,
хотя мир был жестокий».
А я
тогда уж
буду лежать
в сырой и холодной могиле,
но знаю:
есть кому продолжать,
дело,
фундамент которому
тысячу лет назад заложили!
Не знаю,
люблю тебя
или нет,
но сердце,
как собака,
когда видит хозяина,
бежит навстречу тебе
и говорит мне:
«Скажи ей люблю –
это давно не тайна».
Только я не решаюсь
сделать первый шаг,
сделай ты,
любимая,
ну же,
имей в виду
я упрямый дурак,
дурак,
который,
наверное,
никому не нужен.
Пусть пройдут
недели и месяцы,
пусть пройдут
годы и столетья,
пусть все люди против взбесятся –
моей любви к тебе не истлеть.
Ей не страшны
ни жара, ни холод,
ей не страшны
ни пурга, ни вьюга,
ей не страшен
ужасный голод –
в душе моей всегда
цветут сады юга.
Я пронесу любовь
через годы,
через все девять кругов Ада,
сквозь боль,
обиду,
невзгоды,
лишь бы ты была этому рада.