вне правового поля что значит
Как идентифицировать человека в правовом поле. РФ или Естественное право?
Чтобы развеять миф, встряхнуть мозги поколению наших бабушек и дедушек, послушайте, что вам о самоидентификации говорит Греф:
Весело Греф глумится, в надежде, что его наполненные умными терминами слова не подлежат расшифровке. А может он намеренно раскрыл смысл всех действий верхушки власти. Сейчас разбираться будем не с этим вопросом.
Договор оферта с РФ
Какая оферта скрывается за получением паспорта гражданина Российской Федерации? Вот о чем сейчас, с картинками, я вам поведаю.
Этот договор, с коммерческой компанией РФ называется Закон о паспорте гражданина Российской Федерации. Полностью процедура выдачи регламентируется вот этим нормативным актом:
«Приказ МВД России от 13.11.2017 N 851 «Об утверждении Административного регламента Министерства внутренних дел Российской Федерации по предоставлению государственной услуги по выдаче, замене паспортов гражданина Российской Федерации»
Находим в этом «квази»-правовом документе строку 93 и видим следующее:
Теперь форма 1-П заявления, уже подготовленная для всех ваших данных. Вот она:
Когда вы заполняете такую форму, вам сотрудник МВД или МФЦ может предложить заполнить пункт 18. Эти служители не имеют права заставлять вас в обязательном порядке ставить там подпись. Однако, настоятельно рекомендуют.
Теперь вспомните, когда вы заполняли эту форму, вы вообще думали, что за документ вы подписываете? Если бы человек настоял на своем, и отказался, то сотрудники пригласили бы 2 понятых и составили акт, о вашем отказе подписывать навязываемый документ.
Почему так? Да потому, что мой соратник в г.Иркутск мне лично передал информацию. О том, как действовала начальник МВД, куда он обратился за заменой паспорта, который не отвечает требованиям ГОСТ. Про ГОСТ вообще отдельная тема.
Он собственноручно на бланке 1-П зачеркнул пункт 18 отчего и поднялся весь шум. Как же они забздели, когда он им всю нормативную базу, что я выложил выше, привел. Его даже умоляли, иначе у главы МВД будут проблемы. Представляете? Умоляли подписать.
Теперь о сути использования паспорта
Получая такой документ, вы соглашаетесь с тем, что когда вы его предъявляете, то за вас принимает решение доверенное лицо. Например в случае, когда человек приходит на избирательный участок, и заносит данные своего паспорта в книге регистрации, чтобы получить бюллетень. Подписью он заверяет, что перестает быть человеком в поле Естественного права.
Автоматически включается положение о том, что пришедший на «избирательный участок» человек признает себя не человеком, а лицом недееспособным, в отношении которого коммерческая компания РФ, являющаяся его опекуном будет принимать решения самостоятельно.
Она не обязана будет вас уведомлять и предоставлять вам достоверную информацию, потому, что вы не способны мыслить и рассуждать как человек, и в этом вы сами расписались. Ведь вы больше не человек, а ФИЗИЧЕСКОЕ ЛИЦО!
А в отношении ЧЕЛОВЕКА действует совершенно другая юрисдикция. У человека нет обязанностей, у него есть права и в зависимости от того, как человек сам себя идентифицирует, то к нему и применяют соответствующую юрисдикцию. В отношении бесправных ФИЗЛИЦ, кто ходит и отдает свой ГОЛОС, действуют заКоны РФ. Кто не голосует, в отношении его заКоны РФ не действуют.
Вот таким образом люди и попадают в ситуацию, из которой выбраться практически невозможно. Жизнь же показывает, кто хочет, тот узнает как идентифицировать человека в правовом поле, и выходит. Кто не желает, тот ищет причины и отговорки. Либо просто с поломанной волей и доживает остаток жизни. Выбор за каждым!
В заключении, ролик Марии Каменской, про то, как истолковывается первый Кон Мироздания. Предлагаю изучить его. Где он, как используется и для чего:
Право и сила. «Вне» правового поля
Из показаний Л. Развозжаева (23.10.2012):
Ты сейчас вообще вне правового поля, никто не знает, где ты, сегодня – ты, завтра – безымянный холмик.
Нормативное предписание не выпрыгнет из себя, свернувшись трубочкой не примется лупить нарушителя. На митинге либерала несёт не закон. Должное покоится. Движение исходит от иного.
Закон, как известно, конкретизируется в под-законных актах. В подзаконных актах мы вместе с должным как бы спускаемся с небес абстракции на грешную землю – туда, где холмики.
Должное остается в-себе, как бы ни претворялось оно «в жизнь» – в смысле «перегибов», пре-ломлений, нарушений, искажений. Хотя со стороны сущего эти нарушения совершаются во имя должного же. Например, применение силы (закон вам опишет, какая это сила, в каких условиях она может применяться). Всё должно быть «по закону», но должное как-то сопрягается с сущим, закон входит в тело нарушителя:
Один (полицейский) становится позади либерала, другой – спереди; первый хватает либерала за ногу либо путем подставления собственной подсекает. Стоящий спереди (полицейский) подхватывает падающего на него либерала и, зафиксировав его, держит, покамест стоящий сзади (полицейский), взяв ноги либерала в свои руки, не будет готов двигаться. Далее оба (полицейских) несут нарушителя куда полагается…
Так вот, это – не дело закона, тут уже механика, техно-/ социо-логия права. Презренная материя берется «за скобки». Закон не таков! Должное воротит нос от сущего и тем самым именно в качестве права оно допускает (косвенный умысел) свое иное.
Техника берест своё. Нормативная технэ-тивность (в отличие от технической нормативности) «рулит». По мере прогресса правовая форма всё более уходит в-себя. В былые времена правоприменение в модусе действия с телом входило в право на уровне под-законных актов – «Обряд како обвиняемый пытается» 1762 года.
Со стороны должного мост, полагающий выход вовне, в то самое «вне» правового поля – абстрактность должного; онтологическим холмикам «правоприменения» – логические холмики в «умном» месте, в самой абстрактности права.
И со стороны сущего выбрасывается навстречу мостик – конкретность в лице (и не только) живого правоприменителя, право пользуется его руками и, если надо, ногами.
Закон, как свет или логос, входит в иное (меональное [5] ) – меонизируется, меон, в свою очередь, озаконивается; если это иное – человек, который поставлен «у власти», про него можно сказать: в нем закон – воплощается. – Я здесь закон! – говорит мент-в-законе (правоприменитель?). Иное закона (восприемлющее в себя закон) – это не только сознание исполнителя (правопримирителя), не только психика с её uber и unter; иное выступает всем существом человека «у власти», тут уж ничто человеческое не чуждо.
Сила закона, воля («не хочет») закона, отдалённость закона, ощутительная власть закона – всё это закон заимствует у своего протеже.
Однако заимствование не без перегиба: как Луна иной раз затмит солнце, так и человек-у-власти может поменяться с этой властью местами.
Один такой право-применитель, приревновав свою власть к власти закона, что лежит у него в канцелярии в шкафу, решил проверить – в чем, в конце концов, сила: в нём ли самом или в этом законе.
«Прежде всего его поразило следующее обстоятельство. Как только он сбросил с себя помпадурский образ, так тотчас же все перестали оказывать ему знаки уважения…Второе поразившее его обстоятельство было такого рода. Шел по базару полицейский унтер-офицер (даже не квартальный), – и все перед ним расступались, снимали шапки. Вскоре, вслед за унтер-офицером, прошел по тому же базару так называемый ябедник с томом законов под мышкой – и никто перед ним даже пальцем не пошевелил. Стало быть, и в законе нет того особливого вещества, которое заставляет держать руки по швам, ибо если б это вещество было, то оно, конечно, дало бы почувствовать себя и под мышкой у ябедника.
В правовом государстве правовое поле скрадывает материю: мы видим только правоотношения (а что не видно, то и не считается), мы знаем только то, что следует или должно быть «по праву»; если же что-то и происходит «не так», то все равно этот эксцесс правореализации переводится на язык права – «злоупотребление должностными полномочиями», «превышение должностных полномочий». «Превышение должностных полномочий» на языке техники может означать, например, в хрюкалку и под микитки. Но когда я говорю «превышение должностных полномочий», я словно на французском языке говорю. Мы потому и «видим», потому и «знаем», что находимся по отношению к предмету на расстоянии (теле-видение, кстати, буквально означает видение на расстоянии, а по телевизору мы всё видим, всё знаем), мы «видим» здесь, а само «видимое», само «знаемое» располагается – в пространстве или во времени – там. Если бы вы вышли отсюда туда – из «знания» в самый предмет, вы и перестали бы «знать»; став с предметов за одно, исчезли бы за горизонтом «знания», за вас теперь бы другие «знали». Другие сказали бы по-французски:
— Он стал жертвой превышения должностных полномочий…
Право, это – язык; внеязыковая, невыразимая в языке материя не считается, а значит, и не существует.
Правовое (= языковое) поле есть своего рода гравитационное поле черной дыры: мы, наблюдатели, видим правоотношения, разворачивающиеся в судебном процессе, в исполнительном, «исправительном», производстве. А что скрывается за ними, материю «исправления», мы видеть не можем, пока остаемся по ту сторону «видимого», в «форме созерцания» это нам не дано. Космонавт бесконечно завис над черной дырой. Все идет по закону: «исполнение наказания»… А из «космического» путешествия возвращается лысый, без зубов «доходяга»…
И права остались неприкосновенные, и человек что-то отдал государству.
В самый закон, впрочем, иногда прорывается материя – словно языки пламени, но лишь бледной тенью, не обжигая. Например, в статье о приеме в исправительное учреждение вновь прибывшего осужденного (ст. 79 УИК РФ) мельком упоминается о карантине. Это уже не «специальная превенция», а вещь вполне осязаемая, нелицеприятная для тела. Хотя и о карантине сказано как-то беззубо, между делом (как бы есть более важные дела – та же «превенция»). А о «комплексной санитарной обработке», например, ни слова. Здесь уже уровень более глубокой конкретизации – подзаконной: нисхождение права в царство Аида…
Так же, в другой статье, словно обмолвка по Фрейду, для непосвященного буквально режет слух: «осужденные независимо от их согласия не могут быть подвергнуты медицинским, научным или иным опытам, связанным с испытанием лекарственных средств, новых методов диагностики, профилактики и лечения заболеваний» (часть 3 ст. 12).
Запрет не рождается просто так, на пустом месте; как будто законодатель, встав с утра не с той ноги, возьми да и выдумай новое «нельзя». «Нельзя» как инобытие некоего «можно» непременно существует.
«Нельзя» (запрет) – не пустота, обволакивающая некое «можно» (дозволено), hiatus, но живая (творческая), пульсирующая пустота – меон. Отсюда, из этого «можно» (как-никак, но имеют же медики доступ к телу заключенного), мы словно ощущаем тяжелое дыхание потустороннего – «нельзя» (так и чешутся руки придумать какую-нибудь новую «диагностику»).
Конечно, из своей головы депутаты ничего выдумать не могли. «Не дырка, а свистит». Депутаты как дети: слушают, что взрослые говорят и на свой лад перенимают. Под-линный законо-датель, если хотите, законодатель-в-себе чувствуется в «Инструкция внутреннего распорядка исправительных учреждений» – выразитель воли непосредственной, «бессознательной», воли, выраженной также в стенах «исправительного» учреждения, в ясном взоре тюремного «медика», под черепной коробкой которого шевелятся мысли о «новых методах диагностики».
Тоталитаризм нашего времени вытекает из самой «природы вещей», поскольку вещи берутся непосредственно (и в том числе такая вещь, как человек в своей телесности), не счастья ножа, а материальной истины ради; не в черных рубахах, а в белых халатах и на носу – очки.
Присела я на лавочку.
Дрожу, гляжу на лекаря:
Грудь фартуком завешена,
В другой ручник – и кровь на нем,
Так тихо стало в горнице…
Поп трубочкой помахивал,
Не шелохнувшись хмурые
Сказал священник лекарю,
Когда злодей у Дёмушки
(Кому на Руси жить хорошо, Крестьянка, глава IV).
Государство может расслабиться, предоставив самой технике «диктовать».
Закон слишком абстрактно и поверхностно схватывает реальность, можно сказать, скользит по поверхности – внутрь не проникает.
«Режим в исправительных учреждениях – установленный законом и соответствующими закону нормативными правовыми актами порядок исполнения и отбывания лишения свободы, обеспечивающий охрану и изоляцию осужденных, постоянный надзор за ними, исполнение возложенных на них обязанностей, реализацию их прав и законных интересов, личную безопасность осужденных и персонала, раздельное содержание разных категорий осужденных, различные условия содержания в зависимости от вида исправительного учреждения, назначенного судом, изменение условий отбывания наказания» (часть 1 ст. 82 УИК).
– Как плоско, как безжизненно!
– Терпенье, друзья. Дойдем-таки до настоящих вещей! Вот оно, вот:
«Медицинский работник проводит наружный осмотр осужденных, результаты, а также особые приметы записываются в амбулаторную карту осматриваемого».
– Чудо! После всех этих конституций и законов такая глыба. Уж не экзистенциалистская какая вещица?
– У меня в руках вещица, которая не хуже Тошноты схватывает глубины бытия. Это – Инструкция внутреннего распорядка исправительных учреждений…
«Настоящие Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений на основании УИК РФ регламентируют и конкретизируют соответствующие вопросы деятельности исправительных учреждений».
Для либерала превыше всего – Конституция, действующая непосредственно высшая сила, с ее Человеком. Для нас выше то, что ближе к «земле», к реальности. Поэтому «Инструкция внутреннего распорядка исправительных учреждений» глубже и, стало быть, выше и законов, и конституций, и международных норм. Нет, мы не обольщаемся, что нашли предел, дальше которого некуда.
Нет, не всё бытие исчерпано этими «правилами». Как ни читал я Инструкцию между строк, как ни «вживался» в ее «дух» – про парашу, например, так и не узрел. Молчание говорит.
Рукописи не горят. Пройдут века, конституция и гражданский кодекс – эти альфа и омега либеральной свободы – безвозвратно канут в Лету, а она останется, и наши далекие потомки будут изучать нас, наше «общественное бытие» по этой Инструкции.
Среди прочего сужденные обязаны (пункт 14):
— проходить медицинские осмотры и необходимое обследование с целью своевременного обнаружения инфекционных заболеваний, а также медицинское освидетельствование для выявления фактов употребления алкогольных, наркотических и сильнодействующих (токсических) веществ, получения телесных повреждений;
— быть вежливыми между собой и в обращении с персоналом ИУ и иными лицами, выполнять их законные требования;
— по установленному образцу заправлять постель, следить за состоянием спальных мест, тумбочек и вещевых мешков в помещениях отрядов, где хранятся их личные вещи, наличием прикроватных табличек, соблюдать правила личной гигиены, иметь короткую стрижку волос на голове, бороды и усов (для мужчин).
Заметили, чем дальше в «лес» от Конституции, т.е. чем конкретнее становятся правоотношения, тем больше «дров» правоприменения и вольнее себя чувствует правоприменитель? Кто-нибудь слышал о такой обязанности – «иметь короткую стружку волос на голове»? Хотя нет, вру, помнится, был такой руководитель, в одном государстве в Африке, с характерной фамилией, – тоже любил, чтобы в этом отношении был порядок.
Вот если бы в Конституции так прямо и прописать:
1. Все граждане (мужеска пола) обязаны соблюдать короткую стрижку волос на голове.
2. Все граждане, а также постоянно проживающие на территории РФ лица без гражданства и иностранные граждане, обязаны соблюдать правила личной гигиены…
«На свободе» человек не дан государству непосредственно. Оболочка правовой личности, в которой находится тело, мешает государству устанавливать непосредственные – относящиеся к телу – обязанности, вроде обязанности иметь короткую стрижку на голову. Другое дело – в тюрьме.
Заключение есть снятие правовой личности и непосредственный доступ к телу.
Что есть в праве такого, что позволяет примененному наказанию быть тем, что оно есть (неправовым, «материальным»)? Абстрактность, формальная определенность, статичность. Этой своей стороной должное соприкасается со «своим другим» – неправовой материей, чреватой движением.
Нисхождение права в неправовую материю – конкретизация закона вплоть до Инструкции внутреннего распорядка и живого закона в лице «гражданина начальника».
Потенция насилия – в самом праве. Сила – инобытие формализма.
«Объектом» наказания в правовом смысле (или осуждения) является правовая личность, а не материальный носитель ея. В частности, в случае лишения свободы «на определенный срок» личность приостанавливается в «лице» данного человека, временно изымается из «гражданского оборота», поскольку свобода, возможность распоряжаться собой – conditio sine qua non социальной личности (не путать с объектом государственной психиатрической экспертизы). Вот этот акт изъятия личности, или временного поражения в человеке его правого лица, и есть правовой акт осуждения. Но и с материальным носителем правовой личности что—то происходит в тюрьме[13].
Что бы ни происходило с преступным организмом у государства «в гостях» (лишение свободы на определенный срок), ничего этого нет, если форма не проявляет. Есть только то, что оформлено. Вырабатывается специфически цивилизованное отношение к реальности – потустороннее, как у строителя Интеграла по эту сторону «Зелёной стеной» («Мы» Замятина).
Прежде государство («неправовое») тоже подходило к человеку непосредственно, но не скрывало этого.
«Есть-ли-ж исподлежащих к пытке такой случится, который изобличается во многом злодействе, а он запирается, и по делу обстоятельства доказывают его к подозрению, то для изыскания истины употребляются нарочно: 1-е. Тиски зделанныя из железа, в которых кладут злодея персты и свинчивают от палача до тех пор, пока или повинится, или же не можно будет больше жать перстов и винт не будет действовать. 2-е. Наложа на голову веревку и просунув кляп и верят так, что оной изумленным бывает: потом простригают на голове волосы до тела, и на то место льют холодную воду только что почти по капле, от чего также в изумление приходит»[14].
Рационализация жизни, в том числе в государстве, в правоприменительном хозяйстве, не снимает этой непосредственности, «пассионарности» технологов права былых времен. К подлежащему право-применению подручному телу по-прежнему подходят творчески, но это не находит выражения в праве, значит, этого нет. Время от времени фиксируются «нарушения» – post festum. Актуальных нарушений нет! Ибо не прописано в праве, како обвиняемый пытается. Он не пытается – нет такого следственного действия, оперативного мероприятия. Это – нарушение. А раз это нарушение, этого не может быть!
Приводить обвиняемого в «изумление» посредством выстригания на макушке волос и литья на неё холодной воды по капельке – вся эта материя для нас пропадает, поскольку правовая форма соответствующего технического отношения между государством и телом ее не улавливает (вместо этого абстрактные «исполнение наказания» да «режим содержания»). Человек, мы знаем, «сидит», но что при этом с ним происходит – это уже чепуха, она отсеивается решетом формы.
В былые времена, когда самообман еще не находил почвы в практике людей, закон (приговор суда тоже в известном смысле закон, поскольку имеет законную силу) и исполнение (приговора-закона), форма (наказание как осуждение, или наказание в правовом смысле) и содержание (материя наказания), право-отношение и техно-отношение не стеснялись друг друга[15].
Пример «вне права лежащих целей» использования правового осуждения:
«Исправление» – отношение не правовое, а непосредственное, техническое, как применение «принудительных мер медицинского характера». Правовое отношение возможно лишь между правовыми же (= свободными) субъектами, а заключённый – объект «исправительного» воздействия (как «невменяемый» – медицинского, лечильного). Именно по этой причине правовое государство не может «исправлять» человека раньше времени; оно вынуждено сидеть в засаде, ждать.
Т.е. со стороны наказующего («государства») и его агентов (вирника с конём) наказание есть прибыток, актив. Для общества, наоборот, убыток, пассив, но абстрактно (как и само общество отдельно от образующих его индивидов – абстракция). Конкретно, экзистенциально убыток – для человека, отдельно взятой части общества, индивида, который вкладывается в «дикую виру», для «головника», непосредственно виновного, – которыми общество живет и страдает. Отдельно взятый, он на самой своей шкуре познаёт и лошадиный рот, и государственную пасть.
Деньги, как и всё остальное, в чем выражается долг перед государством и его агентами (овёс) – не наказание (процесс), а результат (овеществленный процесс). Наказание, со стороны наказуемого, есть «обязанность» (не всегда правовая) претерпевать страдание (то или иное, в широком смысле). Со стороны наказующего, это – право. Право наказывать.
Объект преступления – общественные отношения. Не сама по себе жизнь, не сама по себе телесная целостность, не само по себе имущество, а общественные отношения по поводу этих вещей или в связи с их охраной. Поскольку же на страже этих «отношений» стоит государство, постольку, грубо говоря, всякое преступление направлено против государства. Всякое преступление, преступление как таковое есть попытка общественногопереворота: преступник сам захотел стать обществом, стать законодателем, причем не важно, что на сей счет думает этот «заговорщик» (как это иногда бывает в России с иными «угонщиками» самолетов). Преступление есть разрешение себе того, что может, что вправе (делать) лишь общество (как тотальность, т.е. государство), значит вызов обществу, акт конкуренции с самой тотальностью (государством, покушение на его исключительное, монопольное право). Понятно, что украсть или изнасиловать общество (государство) не может, но общество только потому не может украсть или изнасиловать, что для него в этом нет никакого смысла: оно возьмет, что ему надо, не прячась, не нападая из-за угла.
Что можно обществу, то преступнику нельзя. Всякое преступление, преступление как таковое есть нарушение монопольного права общества (государства). Два закона на одной территории не могут вынести друг друга. «Или я, или он (преступник)», – говорит государство, обращаясь к публике, и в его словах чувствуется ревность.
Лишение свободы на определенный срок. Среди множества неопределенных «других» (не-я) общество схватило вот этого. Вот этот поражен в «своей» свободе на определенный срок. Он уже не никто, уже не может «затеряться» среди других, среди не-я. Он – «Полуехт, Ермолаев сын, Дорофеева, ростом высоковат, лицом плосколик, на бороду немного сколковат, нос на левую сторону маленько кривоват»[19].
Из массы не-я, как из куска мрамора, вырезается с отсечением всего лишнего corpus delicti, в который входит и «субъект преступления», который резцом следователя прихвачен к времени и месту. Куда же запропастилось не-я, ведь преступник им был? Не-я вышло из тела вот этого, схваченного, и разбежалось в разные стороны ногами других.
Конститутивным моментом бытия абстрактного человека является переход, переключение с одного не-я на другое (когда одно из них оказалось вот этим и было схвачено государством). Как в компьютерной игре: вас «убили», и вы щелкаете «мышью», чтобы пройти («миссию») заново. Общество кончило жизнь (или свободу) в этом – не беда: абстрактный человек легко перепрыгнул, как обезьяна с одного дерева на другое, с этого не-я на другое, на другие.
Наказывается само преступление. А преступник – его олицетворение, страдательное орудие в руках государства: человек «сидит» государству, или государство «сидит» им в тюрьме. Как человек, зацепив головой о дверной косяк, иногда бьет кулаков в ответ – наказывает…Так и государство (естественно, «бессознательно») бьет по человеку, чтобы преступление, им совершенное, перестало быть… Метафизически, наказание есть снятие преступления.
Ответственность предполагает свободу. Призывают к ответу лицо, но при этом вожделенно смотрят на то, что за лицом – на имущество (либо ответственность обращается на самое лицо, но тогда она перестает иметь правовой характер), так как лицо есть не что иное, как обособленное имущество, выступающее в гражданском обороте самостоятельно. Эта самостоятельность имущества и есть лицо.
Делает ненадежной собственность всех остальных, т.е. объект преступления не вещь и не человек, а общественное отношение, а в конечном счете – государство («кесарь» которому полагается отдавать «кесарево»), которое охраняет стабильность этих отношений («правопорядок»).
[1] Ильин И.А. Понятие права и силы (Опыт методологического анализа) // Собрание сочинений в 10 т. Т. 4. – М.: Русская книга, 1994. – 622с. С. 12, 15.
[2] См.: К. Маркс. Критика Готской программы.
[3] «В волевом акте, в решении, принимаемом под напором объекта, но субъективно, совершается акт единства субъект-объекта, их отождествление, каким вообще является жизнь. Это есть синтетическое единство свободы и необходимости» (Булгаков С.Н. Философия хозяйства. – М.: Институт русской цивилизации, 2009. – 464 с. С. 270-271).
[4] Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. – М.: Юридическая литература, 1974. – 352 с. С. 82.
[5] Меон, или иное данного сущего, не есть просто его отсутствие, а «утверждение факта оформления предмета», данного сущего. Меон есть момент «иного» в сущем, «не-сущее есть необходимое слагаемое в жизни сущего же» (Лосев А.Ф. Философия имени. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1990. – 269с. С. 53), «необходимый иррациональный момент в самой рациональности сущего, и притом момент диалектически-необходимый» (54).
[6] Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву //Сочинения. – М.: Худ. лит., 1988. – 687с. С. 78.
[7] Салтыков-Щедрин М.Е. Помпадуры и помпадурши // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 10 томах. Т. II. – М.: Правда, 1988. С. 148-149.
«В самом деле, идея права у нас вовсе не существует или очень смутно; она смешивается с признанием силы или совершившегося факта. Закон не имеет для нас другого смысла, кроме запрета, сделанного власть имущим; мы не его уважаем, а квартального боимся. » (Герцен А.И. Письма в будущее. – М.: Сов. Россия, 1982. – 480с. С. 286).
[8] Гессен С.И. Философия наказания // Логос. – М.: Тип. Т-ва А. А. Левенсон, 1912-1913. – Кн. 1 и 2. – С. 183-232. С. 188.
[9] Гессен С.И. Там же. С. 216-217.
[10] Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства. – М., 1908. – 1000 с. С. 341. Курсив мой. – А.В.
[11] Гессен С.И. Философия наказания. С. 220.
[12] Гессен С.И. Там же. С. 217.
[13]«Возвращаясь к проблеме законных наказаний, тюрьму со всей имеющейся в ее распоряжении исправительной технологией следует переместить в точку, …где право опрокидывается и выходит за собственные пределы, – где контрправо становится действенным и институциональным содержанием юридических форм» (Фуко М. Надзирать и наказывать. – М.: AdMarginem, 1999. – 480 с. С. 328).
[14] Обряд како обвиняемый пытается (справка, представленная императрице Екатерине ΙΙ Тайной канцелярией, 1762) // Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. – СПб: Равена, Альфа, 1995. С. 721.
[16] «Вирой назывался платёж в княжескую казну, взыскиваемый за убийство человека. Кроме того было полувирье, когда кто кому отрубит руку или выколет глаз» (Беляев И.Д. История русского законодательства. С. 179).
[17] Согласно Уставу Ярослава о вирных уроках, «вирник получал содержание от той общины, в которую посылался для сбора вир. Содержание его так определялось в уставе: «Вирнику взяти 7 ведер солоду на неделю, да овен, или полоть, или две ногаты, а в середу куна, оже сыр, а в пятницу тако же, а куров ему по двое на день, а хлебов 7 на неделю, а пшена 7 уборков, а гороху такожъ. ; а кони 4, а овёс коним сути на рот» (Беляев И.Д. История русского законодательства.С. 217).
[18] «Даже если бы гражданское общество распустило себя по общему согласию всех его членов (например, если бы какой-нибудь населяющий остров народ решил бы разойтись по всему свету), все равно последний находящийся в тюрьме убийца должен был бы быть до этого казнен, чтобы каждый получил то, чего заслуживают его действия, и чтобы вина за кровавое злодеяние не пристала к народу, который ненастоялна таком наказании; ведь на народ в этом случае можно было бы смотреть как на соучастника этого публичного нарушения справедливости» (Кант И. Метафизические начала учения о праве // Сочинения в 6 т. Т. 4. Ч. 2. – М.: Мысль, 1965. – 478 с. С. 258).
[19] Сергеевич В.И. Юридические древности. Т.1. Кн. 2. Население. Гл. 1. Несвободные. II. Кабальные холопы.