в каждой шутке есть доля шутки что это значит
В каждой шутке есть доля…
Народная поговорка «В каждой шутке, есть доля правды», думаю, что у всех на слуху.
Хотя, как и многие, знаю эту поговорку еще со времен СССР, но она и сегодня не потеряла своей актуальности. Тогда в чем парадокс?
А в том, что именно тогда, в советское время, я услышала еще одну поговорку, похожую на эту, но почему-то слово «правда» заменили словом «шутка» и получилось такое высказывание: «В каждой шутке, есть доля шутки». Сначала я ничего не поняла, но потом спросила себя: «Почему эти слова поменяли местами?» И стала анализировать ситуации, где применялась эта поговорка. Оказывается, именно она, а не первая поговорка, больше всего соответствовала им. Но почему? Думаю, что этому способствовали реалии того времени, а возможно что-то другое, не знаю. Ну не просто же так она возникла.
Попробую проанализировать эти поговорки, но сначала узнаем значение понятий «правда» и «шутка».
Понятие «правда» означает то, что соответствует действительности. Шутка – этоюморной текст в виде иронии, сарказма, игры слов и т. д.
Соответственно каждая поговорка имеет свое значение, то есть:
1. «В каждой шутке, есть доля правды». То есть, выражая свои мысли человеку, если я вслед говорю ему эту поговорку, это означает, что мое высказывание просто шутка и правды в ней только маленькая доля, поэтому попрошу не принимать мое высказывание близко к сердцу.
2. А если хочу донести до человека подтекст высказывания, то применяю вторую поговорку: «В каждой шутке, есть доля шутки», намекая собеседнику, что шутки здесь минимум, остальное все правда.
Не знаю, правильно я понимаю эти поговорки или нет, но с тех пор, чаще всего я почему-то применяю вторую поговорку, возможно потому, что хочу завуалировать свои мысли, чтобы никто не догадался, о чем я хочу сказать, а возможно хочу, чтобы другие знали правду и не тешили себя надеждами. Поэтому не знаю, правильно я поступаю или нет, но так требует ситуация и мой выбор.
А какую, из этих двух поговорок чаще всего применяете Вы?
5 примеров оговорок по Фрейду, которые случались у каждого
В своей книге «Психопатология обыденной жизни» известный австрийский психолог Зигмунд Фрейд описывал оговорки, обмолвки, действия на автомате и другие «странности» в речи и действиях человека. По мнению ученого, любая подобная «ошибка» не является случайной, а возникает как следствие подавления мыслей. Мы собрали самые частые примеры оговорок, которые позволят тебе лучше понимать себя и окружающих.
1. Оговорки и описки
Научным языком оговорки и описки называются «парапраксис», но в быту тебе чаще всего приходилось слышать «оговорка по Фрейду». Как говорил великий психолог, любая обмолвка может выдать внутреннее желание или страх человека, которыми он не хочет или по каким-либо причинам не может поделиться с другими людьми.
Для того чтобы правильно определить истинный смысл оговорки, нужно иметь большие познания в психоанализе, но Фрейд оставил несколько подсказок, которыми может воспользоваться любой. К примеру, если твой собеседник заменяет слово или выражение на противоположное по значению, то, скорее всего, сказанное им выдает его скрытое желание или же сокрытую злость и обиду.
Наглядными являются случаи с гостями, когда вместо вежливой фразы «Ну, приходите еще!» ты внезапно выпаливаешь: «Не приходите еще». Люди, которых ты «выпроваживаешь» подобным способом, сознательно или бессознательно неприятны тебе.
2. Шутки
В каждой шутке есть доля шутки. А если быть точнее, то в основе наших шуток лежит скрытое сходство между совершенно далекими друг от друга вещами. Но юмор часто строится на тайных смыслах, и поэтому стоит обращать внимание на то, как и о чём шутит твой собеседник.
По типу шуток человека можно выявить некоторые малоприятные черты его характера. К примеру, юмор, лишенный иронии и сарказма, чаще всего является маркером психически стабильного и здорового человека; бессмысленные шутки отпускают люди, которые получают удовлетворение от замешательства своих собеседников, а различные пошлые высказывания выдают в человеке желание заполучить внимание и интерес противоположного пола.
3. Забывание слов
Если твой собеседник никак не может вспомнить слово или выражение — скорее всего, либо его беспокоят ассоциации, связанные с ним, либо подсознательно он выражает свое несогласие с ним. Пример, который произошел с самим психологом, — это разговор с мужчиной, который долгое время не мог вспомнить латинское слово «aliquis», что переводится как «кто-то». Для него оно ассоциировалось с другими словами — «водой» (aqua), «кровью» (sanguis) и «календарем» (fastis). Разгадка была проста: в момент, когда мужчина испытывал сложности с вспоминанием этого слова, его беспокоила задержка месячных у любовницы. Его мозг старался блокировать тревожные мысли, заодно лишая мужчину возможности восстановить в памяти слово, которое ассоциировалось с беспокоящей ситуацией. Еще одним ярким примером оговорок по Фрейду считается забывание имен или памятных дат. Если ты забыл о дне рождения своего знакомого или не можешь вспомнить, как зовут твоего коллегу, это всего-навсего значит, что информация не важна для тебя.
4. Действия на автомате
Такое бывало с каждым из нас: к примеру, ты собирался выбросить в мусорное ведро фантик от конфеты, а выбрасываешь саму конфету, оставляя себя в полном непонимании на несколько секунд. Такие действия могут дать много полезной информации о том, что же человек скрывает от глаз окружающих. Вот лишь несколько примеров ошибочных действий и их возможных интерпретаций, которые помогут тебе лучше понять себя и окружающих тебя людей.
Если ты случайно сломал какую-либо вещь и не сильно расстроился, то скорее всего, твое подсознание помогло тебе избавиться от предмета, который вызывал у тебя чувство раздражения.
Если приходя в чужую квартиру, ты по инерции достаешь свои ключи, вместо того чтобы постучать в дверь, — скорее всего, к жильцу этого дома у тебя сильные чувства.
Если вместо мелкой купюры ты достаешь крупную — вполне вероятно, что ты подсознательно хочешь искупить свою вину. Но это не точно.
5. Ошибки при чтении или слушании
Бывает так, что твой собеседник слышит вовсе не то, что ты ему говоришь. Виной всему наши проблемы, которые слышатся нам из чужих уст. Когда ты зациклен на поиске решения, тебе может казаться, что окружающие люди дают тебе некую подсказку, как поступить. Вместо призыва «Пойдем!» тебе вполне может послышаться «Порвем!» И если ты воспринял эту фразу воодушевленно, то тебе стоит проанализировать свои взаимоотношения с людьми.
В каждой шутке, есть только доля шутки
Фраза «Я просто пошутил» практически никогда не означает, что сказанное было шуткой.
Очень часто психологические уколы замаскированы под шутки и мы стараемся заглушить собственную реакцию на эти словесные удары, игнорируем услышанное и забываем их как очередную шутку.
Мы не хотим верить в то, что нам сказали именно то, что сказали. Нам удобнее считать, что это была шутка.
Однако на самом деле Вам стоит верить всему, что человек говорит, а не считать сказанное очередной шуткой.
Зигмунд Фрейд однажды сказал, что шуток нет, есть «только правда».
Люди, которые говорят вам неприятные вещи или делают едкие замечания, подчеркивают тем самым, как плохо они в действительности к вам относятся.
Своими шокирующе враждебными заявлениями они открывают вам глаза на правду. Как только они замечают по вашему лицу, что вы поражены или рассержены, то тут же вставляют: «Я просто пошутил».
То есть они бьют вас, вы падаете, и они вас лишают возможности дать отпор или ответить на оскорбление, превращая свои враждебные слова в шутку.
Эти слова будут продолжать резонировать, как если бы они были физическими действиями. «Я просто пошутил» — форма садистского поведения. Человек видит какой-то ваш недостаток или что-то, что ему в вас не нравится, и смакует это, получает удовольствие от вашей проблемы, ощущая свое превосходство.
Обычные «шутки» и их подлинные значения
«Съешь еще печенье, это тебе полезно. Шутка».
Перевод: Ты толстый (толстая), поэтому перестань жрать печенье.
«Ты подрался (подралась)? Шутка».
Перевод: Ты выглядишь, как черт знает кто.
«Они тебя никогда не примут. Шутка».
Перевод: Ты не выглядишь достаточно презентабельно, чтобы там быть.
«Не сломай ногу. Шутка». (В ответ на ваше сообщение о предстоящем
лыжном походе.)
Перевод: Я так завидую тебе из-за того, что не могу поехать с тобой.
«Откуда ты это взял(а) — из мусорного бака? Шутка».
Перевод: Я терпеть не могу то, что ты носишь. Это выглядит как дешевый
хлам.
«Бьюсь об заклад, ты ограбил банк, чтобы купить эту новую машину.
Шутка».
Перевод: Где ты смог достать деньги, чтобы заплатить за эту дорогую
спортивную машину?
«Не беспокойся, обычно все устраивается, но не для тебя. Ха-ха. Шутка». Перевод: Ну и неудачник же ты!
блог Павла Евлахова руководителя Самарского филиала КРОСС
В каждой «Шутке» есть только доля шутки, даже если она – «Бесконечная»*
*текст, свободный от спойлеров**.
** насколько это было возможно
В далеком-далеком 1996 году некто Дэвид Фостер Уоллес опубликовал свой второй по счету роман Infinite Jest, про который мы не можем сказать, что он сделал его в одночасье знаменитым только потому, что ажиотаж вокруг этого произведения (не в последнюю очередь созданный его издателями из Little, Brown and Company) распалился ещё до его (романа) публикации, а репутация молодого и многообещающего писателя-интеллектуала, лауреата The Whiting Award 1987 года в жанре «фантастика» подкрепляла челлендж-эффект, которого маркетологи хотели добиться у публики: через месяц после публикации книга расходилась шестым тиражом. И действительно, роман, русское издание которого насчитывает 1279 страниц текста, только 141 из которых – сноски, написанные мелким шрифтом[1], уже одним своим объемом бросает вызов даже самому матерому читателю (здесь мы должны вас любезно предупредить, что «объем» – это только верхушка айсберга многократно и намеренно структурно уложенного текста, который отнюдь, даже при внимательном чтении и соблюдении всех предосторожностей, не имеет намерения раскрыться веероподобно, легким движением руки, а потребует методичного дробления на пригодные для употребления перорально кусочки, штудируемые «пищеварительными» циклами: прочитал-переварил-прочитал, а также дисциплинированных перебежек из начала книги в конец, к примечаниям, и обратно – к тексту).
столько уникальных слов Дэвид Фостер Уоллес использовал в своем романе из 577 608 слов
После публикации, издания книги доп. тиражами и т.д. ДФУ просыпается в писательской «сказке»: его гений признан журналистами, практически первый роман[2] встречен тепло не только критиками, но и, на удивление, снискал любовь и восхищение у публики, несмотря на (а может, и благодаря) его репутацию этакого «кирпича» в мире литературы.
«Бесконечная штука» была признана лучшей книгой года по версии журнала Time, а также включена им же в число ста лучших англоязычных романов XX века.
На международном уровне было продано более одного миллиона экземпляров романа, что частично сдержано сложностью его переводов. Так, по состоянию на 2020 год Infinite Jest переведена только на итальянский, испанский, немецкий, португальский, бразильский португальский, французский, греческий, финский, венгерский и русский языки, последние три вышли не ранее 2018 года. Однако не всем так «повезло» с переводом, например, в Испании «Бесконечная шутка» выходит одновременно с оригиналом – 1 февраля 1996 года.
А итальянцы вообще очень бережно относятся к Уоллесу, так в сети можно найти множество прекраснейших пинов с обложками романов и рассказов, изданных на итальянском языке. А итальянская Википедия не менее щедра на статьи о романах и рассказах Уоллеса, чем её англоязычная версия.
Хотя интерес к роману (и писателю) с годами и не думал утихать, настоящий бум этого интереса пришелся, как это ни прискорбно (и закономерно), на конец 2008 года, когда, выражаясь языком автора, Дэвид Фостер Уоллес на 46 году жизни «стёр себе карту», повесившись на стропилах собственного дома в Калифорнии.
Произошедшее всколыхнуло волну читательского внимания к публикациям ДФУ и породило ряд инициатив, которые в мировом сообществе читателей к настоящему моменту стали чем-то вроде традиции.
Помимо бесчисленных статей, интервью, посмертной публикации неоконченного романа Уоллеса The Pale King, выхода множества исследований и путеводителей по «Бесконечной шутке», биографий, докторских диссертаций, биографического фильма[3] о нескольких днях из жизни писателя, фильма-экранизации его сборника «Короткие интервью с подонками»[4], нескольких попыток «родить Шутку» на театральной сцене[5] и т.д. и т.п. группа активистов подарила миру совершенно невероятный проект, старт которому был дан на следующий год после смерти мастера, и который, тем не менее, даже спустя 11 лет остается актуальным[6] и теперь доступен локально, т.е., у нас – в России. Infinite Summer – международное название марафона синхрочтения, который впервые проходил с июня по сентябрь 2009 года. Курировали проект писатели, журналисты, известные блогеры, режиссёры, музыканты, издатели[7]: на практически ежедневной основе готовили различные материалы по проекту, эссе, рецензии и т.д. Материалы (на языке оригинала, разумеется) и по сей день доступны в архивах сайта. Но давайте развернемся географически и посмотрим, что же с этим творится у нас и почему отечественного читателя весь этот джаз настиг только сейчас?
Причина столько запоздалого «включения» зубодробительно прозаична: носитель великого-и-могучего увидел перевод great american novel лишь в конце 2018 года – ну, все же ему, по крайней мере, повезло больше, чем Пинчону (точнее нам с ним повезло больше, чем с Пинчоном), перевод романа Gravity’s Rainbow которого пришлось ждать без малого 39 лет. Подробная история того, как это все-таки случилось (перевелось), была рассказана непосредственно виномниками торжества, а именно Поляриновым и Карповым (а ведь это могло так и не произойти) столько раз и в таких красочных подробностях, что я едва ли смогу сделать это лучше, поэтому рекомендую прибегнуть к старому доброму способому гугления или начать с блога писателя (и по совместительству одного из двух переводчиков Infinite Jest) Алексея Поляринова), он же является автором наиболее известного в рунете эссе на тему «Шутки», которое было включено в его (Поляринова) сборник эссе «Почти два килограмма слов»[8].
Крестоносцами же проекта бесконечного чтения™ на просторах рунета стали Кирилл и –нет, не Мефодий! – Николай, несущие слово уоллесовское в наши дома по оптоволокну (и вай-фаю) через https://www.infinitesummer.ru/. Алексей Поляринов проект поддержал и рассказал о нём на своей личной странице ВК: все желающие могли присоединиться к нему с 21 июня 2020 года, но были и те, кто влился в марафон несколько позднее.
Русскоязычный проект под лозунгом «Испорти лето друзьям!» стартовал 21 июня 2020 года, подобно тому, как первопроходцы «синхроночтения» InfiniteJest делали это в 2009-ом.
Ветку ф.а.к.ю. вышеупомянутого форума «Бесконечного лета».ru к миттельшпилю 90-дневного марафона просмотрели порядка шести тысяч раз. Уникальных комментариев в понедельном табеле для отметок пользователей, желающих получить аашные значки[10], по самым скромным подсчетам на момент написания этого поста, — более шестисот пятидесяти. И, подобно InfiniteSummer 2009 года разлива (у которого есть свои странички на редите, тблр, фейсбук и т.д.), его младший товарищ уже обзавелся своим каналом, чатом и еженедельным круглым столом в формате ZOOM-конференции[11].
Один из парадоксов этой производной человеческой мысли заключается в том, что, пожалуй, вы бы вряд ли стали рекомендовать эту книгу для прочтения кому-либо из знакомых (и незнакомых тоже), будучи одолеваемы сомнениями в состоятельности такой рекомендации, вызванными опасением быть превратно истолкованным на «другом» конце – в случае, если респондент всё-таки внемлет вашему совету и таки действительно нырнет с головой в этот омут; также не внушает оптимизма перспектива разделить с Уоллесом некоторую степень ответственности за причиненные страдания, потому как «Большая шутка», по отзывам людей, её читавших, действительно умеет причинять Боль.
Это эссе следует рассматривать как попытку изобрести новый вокабулярий для описания процесса пропускания себя через мясорубку этого романа. Вопреки привычному выражению «пропустить что-либо через себя», этот частный случай подразумевает процесс пропускания себя сквозь «сито» романа. Сложно подобрать что-то более подходящее метафорически, так как, если книга сработает с вами, на выходе (из вас, разумеется) получится уже не совсем то, что было, когда вы только приступали к прочтению. И равно как и спагетти текста (или его отсутствия), пропущенного через шредер листа, больше говорит о шредере, чем о том листе, который через него пропустили, так и «выхлоп» во многом будет программирован самой книгой, возможно, больше, чем «исходником» (тут я снова подразумеваю читателя). Отсюда можно сделать смелое допущение и произвести некоторые обобщения, так как в процессе коллективного обсуждения были выявлены общие симптомы «недомогания» Уоллесом, подтверждающие теорию шредера-мясорубки: те, кто не забросил роман спустя первую сотню страниц, все же с некоторой периодичностью циклов приливов-отливов сетуют на своеобразные «плато» текста, словно у «организма» книги есть собственная ритмика: некоторые её части «проглатываются» за условные 24 часа, на другие же уходит неделя и больше.
Ещё одна фишка писателя – подписывая экземпляр книги читателям, зачёркивать нерукотворный вариант своей фамилии
может быть, стоило уменьшить количество аббревиатур, употребляемых повсеместно, скажем, вдвое? – omg; так ли много латыни должно быть в этом абзаце? – Dixi; канадский акцент? – ‘n sûr; как читатель должен разбираться с большим количеством химических наименований Веществ, часть из которых известна в реальном мире, а другая – является частью вселенной книги? – мне амбивалентно, etc…
Какой-то такой диалог между редактором и писателем можно было бы вообразить при попытке скользить беглым взглядом по поверхности текста. Но читать эту книгу бегло – как выйти на лед в очень топорно заточенных коньках: удовольствие получить вряд ли удастся, а вот отполировать поверхность своим «тылом» или разбить зубы о «лёд» можно запросто.
Визитная карточка ДФУ — даже не сноски, а его супергеройская способность ломать представление о вещах: он словно бы находится вне морали добра и зла, вне прямой, натянутой тугим канатом, между хорошо-плохо, недостатки у него – достоинства, а достоинства – недостатки. Медаль не имеет второй стороны – она одинаковая с обоих краёв, и даже уже не медаль, а лента Мебиуса – бесконечная, буквально.
Нередко, давая «оценку» творчеству Уоллеса, «цензоры» употребляют характеристику «поверхностное», в контексте «не глубокое, а лишь притворяющееся таковым, прикрываясь нарочитой сложностью». Но, возможно, приблизиться к истине позволило бы допущение, что глубина, по Уоллесу, вывернута наружу: это наносы с морского дня, рассмотренные под микроскопом. Часто его прозу сравнивают как бы с поверхностью воды или стекла, где время не движется, а буквально застыло, и история не стремится к развитию в том классическом понимании, которое обычно ждут от нарратива, – ни в глубь, ни линейно – в направлении развязки, она как будто бесконечно рассыпается по поверхности – разветвляясь горизонтально и необратимо. На деле же Дэвид Фостер Уоллес, по собственному признанию, стремился в своем творчестве сказать что-то, что он формулировал следующим образом: “I want to author things that both restructure worlds and make living people feel stuff”. Эта книга во многом о том, какого это – быть человеком: усталым, замотанным в колесе крысиных бегов в погоне за чужими идеалами, бесконечно усталым и одиноким человеком. В одной из глав романа даже есть такое предложение:
«В такие дни нужен целый новый синтаксис для усталости, – говорит Сбит. – Над проблемой бьются лучшие умы ЭТА. Перевариваются и анализируются целые тезаурусы, – с широким саркастичным жестом. – Хэл?».
Так, вот этот многостраничный роман и есть новый синтаксис и тезаурус усталости человеческого бытия. И хотя роман в последнее время подвергается нападкам со стороны некоторых представителей феминистского сообщества, которые утверждают, что он, цитирую, «сексистский» и призывают его не читать (так же, как и они) на основании того, что лично сам Дэвид Уоллес был харассером (см. историю М. Карр и её твиттер) и не отличался уважительным отношением к женщинам; с другой стороны, тут можно лишь справедливо добавить, что не к столь многим вещам он в принципе относился с уважением и, судя по комментариям и отзывам людей, близко его знавших, был он «далеко не ангел». Как бы там ни было, чтение романа представляет всю эту историю под другим углом: с одной стороны, один из главных (и немногих) женских персонажей в книге, по его собственному утверждению, был вдохновлен и посвящен его возлюбленной (той самой, которую он преследовал, не всегда, впрочем, без её на то согласия) и представляет собой некоторый, как бы назвали его представители эры фанфикшена, образ Мэри-Сью – девушки настолько привлекательной, что любой мужчина в радиусе километра попадает под действие её чар уже только от одного её голоса, в то же время интеллектуально одарённую (больше обычного), но главное здесь даже не это, а то, что, как и многих героев романа, мы видим ее глазами разных героев и за сексуализацию образа отвечают «конкретные персонажи», в то время как другие этот образ скорее романтизируют и т.д., т.е. возникает ситуация, когда заведомо предубежденные читатели трактуют литературный прием как неопровержимое доказательство своей теории, игнорируя другую часть романа. И главы, написанные от лица самой героини, подтверждают тот факт, что эта «усталость» и «зависимость», которе описываются в романе, являются не чем-то обособленно мужским, а общим – человеческим, и её внутренние диалоги, передаваемые на страницах, какого-то субъективного отчуждения у женщин, роман читавших, судя по отзывам, не вызывали.
И, ну, в общем, если противоположным концом Удовольствия считать Боль, то логично вывести из этой формулы Боль как следствие невозможности это удовольствие получать. Что, с одной стороны, делает нас зависимыми от удовольствия как попытки избежать боли, а с другой делает невозможным испытывать удовольствие вне контекста боли, неизбежной в случае его прекращения (удовольствия). То есть этот цикл бесконечен. А теперь берем и все вышеперечисленное умножаем на Одиночество. И начинаем понимать, о чем приблизительно будет этот роман.
Частным в этой истории выступают крайне натуральные подробные жизнеописания всех возможных побочных эффектов гидролиза удовольствия в боль:
— детальное описание смерти от передоза – с остановкой сердца, выпученными глазами, в самом морально неприглядном контексте;
— описание нелепой смерти, настолько гротескное, что ты чувствуешь даже какую-то неловкость за то, что испытываешь (и не особо сдерживаешь) позывы смеяться в момент прочтения этой сцены;
— абстинентный синдром, сопровождаемый галлюцинациями, непроизвольной дефекацией, недержанием, причем все происходящие настигает, как правило, в самых неподходящих для этого местах в неподходящий момент;
Инцест, мертворождение, аддиктивное поведение, нарциссизм, дистимия, садизм – каждая девиация описывается в таких мельчайших подробностях и разжевывается с такой тщательностью, что уже на основании прочитанного можно составить собственную карту психопатологических явлений. Ощущения же в процессе такие, будто тебя погружают в голову девианта, словно бы ты нечаянно словил радиоволну его мыслей: 101.7 FM «Я буду потрошить животных, пока ты это слушаешь».
В субстрате романа эти описания представлены как бы абстрактно: с одной стороны, некоторые сцены вызывают практически физическое отвращение, с другой, они написаны словно бы отчужденно, со сведенным к минимуму осуждением или рассуждением относительно категорий хорошо/плохо от автора, кроме прочего, также имеют определённый социальный контекст. А точнее, подчеркнуто не имеют его: т.е. лицо Ужаса деперсонализируется – оно не имеет пола, расы, вероисповедания, определенной ступеньки социальной лестницы, это скорее смайлик, зарисовка лица, а не лицо вовсе; безликое Ничто, которое держит поводок своих апологетов мертвой хваткой.
Стирание металлической щеткой налета внешней респектабельности распространяется не только на материальную атрибутику типа социального положения, большого загородного дома, счёта в банке на «кругленькую» сумму; этот налет снимается и с таких метафизических понятий, как интеллект, добропорядочность, забота. Действия рассматриваются не только в контексте действий, но и в контексте мотивов этих действий. А поток сознания, который сопровождает те или иные поступки. фиксируется с сейсмографическим тщанием.
Выражаясь лапидарно: Уоллес взрывает ваш мозг[13], но прежде он тщательно объяснит, как именно он собирается это сделать: сколько понадобится граммов тринитротолуола и в какой пропорции придется использовать подручные средства, если достать тротил для изготовления «взрывчатки» не удастся; оттуда он плавно переместится к расчетам времени, которое понадобится вашим мозгам, чтобы разлететься в стороны из различных отверстий черепа и распластаться мазками по поверхности стены, время и траектория будут вычислены математически (формулы смотрите в сносках); красочное описание сцены, ароматов, сопровождающих этот процесс – all inclusive. Хуже всего в этом, пожалуй, то, что с этого описания вы, скорее всего, кайфанете. И захотите ещё. Все отвратительное здесь жутко привлекательно, описания такие сочные, что, усилием воли остановив подступающую к горлу тошноту, комком продавливая её по пищеводу куда-то вниз – в область эпигастрия, с жадностью набрасываешься на оставшиеся куски снова и снова.
Ну, а теперь, когда вы окончательно убедились в том, что не стоит даже начинать чтение во избежание Привыкания или из нежелания провоцировать рецидив стокгольмского синдрома; послушайте о том, что всё-таки находят в этом романе такого по-человечески обычного и привлекательного.
У всех Великих книг есть одна общая черта: с определенного момента о них начинают больше говорить, чем на самом деле их читать. Так исключительные произведения становятся притчей во языцех: обрастают собственной мифологией, подчас находящейся так далеко от реальности, как Рапанауи от континента. Но главная проблема в том, что в какой-то момент известность произведения начинает работать против него: «репутация» некоторых книг скорее отвращает от них читателя, когда наслышанный о невероятной сложности романа потенциальный «клиент» заведомо отказывается от чтения, опасаясь заумной нудятины, и, в тоже время, книга остается у всех на слуху как эталон, который «престижно» упомянуть, но смахнуть пыль со страниц которого вовсе не тянет. Очень насыщено этот нюанс передан в одном кинодиалоге вышедшего в конце 2019-го Knives Out:
Иронизируя на постмодернистский манер, открещиваясь (отшучиваясь?) от «Шутки», можно упустить шанс прочитать реально увлекательное произведение, остроумное и в тоже время пронзительно искреннее, которое меняет само ваше представление об искренности как таковой: недаром широко известно (в узких кругах) утверждение о том, что Уоллес писал метамодернизм до того, как этот термин был придуман[14].
В некотором роде опоздавший с переводом на двадцать с чем-то лет роман приходится в 2018-2020 как нельзя кстати: визионерские предсказания Уоллеса сбываются с такой пробирающей до мурашек точностью, что, читая этот роман, то и дело ловишь волны déjà vu, впечатление от которых только усиливаются от осознания того факта, что книга была издана в середине 90-х.
Неоднократное упоминание «Радуги земного тяготения» также можно назвать оправданным в свете возможности провести некоторые параллели между романами этих двух писателей: густонаселенные книжные вселенные, «плотный» текст, некоторая закольцованность сюжета, геометрия текста (один любил окружности, другой – квадраты, но у первого есть нечто, что можно представить в качестве отсылки ко второму), двойные и тройные секретные агенты, введение в сюжетную канву обширных пластов специализированных знаний из различных дисциплин и, конечно, экспериментов по «раздвижению» границ литературный формы; в конце концов – у обоих есть камео в «Симпсонах»[15].
» data-image-author=»20th Century Studios» data-image-src=»https://leonardo.osnova.io/6ab87ec7-31b4-1aba-2497-86838c10801d/»>
Уоллес – это парень в футболке-смокинге, естественно
20th Century Studios
В этом месте должен быть подзаголовок, который собрал бы в единый «пучок» по какому-то определенному признаку некоторые субъективные тезисы о романе, которые сложно каталогизировать в привычном смысле и с которыми, однако, так или иначе сталкиваются его читатели. Я мучительно долго пыталась подобрать что-то подходящее, но выручил меня профиль Уоллеса в «прощальной» статье Д.Т. Макса, опубликованной в The New Yorker после смерти писателя: он приводит воспоминания Уоллеса из его ранней жизни о том, как его мать, играя со своими детьми, любила придумывать новые слова. В их семейном лексиконе было слово twanger, которое использовалось для обозначения чего-то, названия чегодэв вы не знаете или не можете вспомнить. Думаю, это отлично сюда подойдёт.
-> как уже упоминалось выше, мультивселенная Дэвида Фостера Уоллеса густо населена. И это не только имена, действия и характеры. Прежде всего, когда мы говорим о «Бесконечной шутке», мы имеем в виду совокупность нарративов каждого отдельного персонажа, чьи истории одновременно пересекаются в реальности романа и в тоже время в ретроспективе «прошлого» относительно книжной вселенной являются обособленными, т.е. нарративами, вставленными в один большой нарратив, к тому же, они бесконечно «консонансны» друг другу: истории одних персонажей имеют некоторый общий мотив и повторяются в историях других персонажей. Этот переливающийся узор нарративов поначалу сбивает с толку, но по мере продвижения по тексту, когда связи начинают вырисовываться уже внутри головы читателя, ловкость хитросплетения сюжетов вызывает все больше восхищения; но так как эти связи вроде бы лежат на поверхности и в тоже время маскируются под камуфляж обыденности, то дополнительное удовольствие – вычленять их из общей фактуры – как бы поглаживает ЦНС: работает как тот пресловутый пряник, который после предыдущих многих страниц насилия над собой ой как необходим. Более практичный подход состоит в том, что эта работа обостряет твое внимание, чтение становится всё более и более чутким. И этот побочный эффект просачивается сквозь мембрану, разделяющую книжную реальность и повседневность читателя: ты начинаешь видеть больше, слышать больше, писать больше. Фокус восприятия апгрейдится увеличительной линзой: иногда ловишь себя на мысли, что думаешь о вещах в категориях Уоллеса, т.е. «что бы он о них сказал, как бы их описал»[16]. И это вселяет надежду в само понимание литературы и её предназначения; Уоллес однажды произнес следующие слова: “I want to author things that both restructure worlds and make living people feel stuff”, и в этом отношении роман работает!
-> квесты – само по себе прочтение «Шутки» – это уже своего рода квест с беготней по сноскам, когда, переходя по ссылке на № 21, видишь что-то вроде «см. сноску 211», – невольно вспоминаешь детские ужастики из серии Р.Л. Стайна с их многоконцовочным разнообразием и необходимостью путешествовать в разные части книги. Интерактивность «Шутки» не выглядит искусственной, однако то, как сконструирована эта книга, работает на включение читателя в процесс на каком-то совершенно новом уровне. Отсюда и совместное чтение, но и этого читателям показалось мало, и в сети можно найти более изощрённые способы пыток развлечения: так, например, можно найти «Квест по Шутке», задачей которого является сбор ответов на всякие с виду непримечательные вопросы: типа какого цвета пижама надета на главного героя в такой-то главе и на кого он был в ней похож по мнению брата; или какими духами была облагорожена любовная записка, оставленная у прикроватной тумбочки брата героя одной из его многочисленных «протеже» и т.д.
-> диггерам тоже есть чем тут поживиться: в каждой «комнате» разложено до нескольких «ружей» и строить версии, какие их них стреляют боевыми и когда это произойдёт, – лишь одна из множества вариаций саморазвлечения;
-> следующий уровень – это игра в психиатра, когда чтецы берутся ставить диагноз автору на основании более чем тысячатрехсотстраничного анамнеза. В той или иной степени этим увлекаются все читавшие. Welcome!
-> стикеры – ещё один эстетический бонус прочтения. Подспудная выгода от окончания Большого квеста по чтению романа – похвастаться в социальных медиа красивыми картинками с книгой, которая пышно распустилась лепестками всех цветов радуги: чем больше «лепестков», тем престижнее. На форуме Бесконечного лета есть бесценная заметка авторства Андрея Н.И. Петрова о том, как клеить стикеры с максимальной выгодой для прочтения (т.е., я хотела сказать, почти единственная система, при которой есть крохотный шанс не запутаться в наклеенном). Но как решили мы с девочками в чате, можно и просто слушать сердце и клеить их туда, куда душа пожелает, главное – красота.
-> язык – пока другие гадают, кто же является центральным персонажем книги (да-да, это ещё один Квест), я бы помазала на царствование сам его язык: с амплитудой речи от академической четкости до тюремного арго. Нечто подобное – rare. Мы привыкли к тому, что книги тональны как музыкальное произведение – если, автор изначально взял курс на изящную словесность, то он будет плыть в этом направлении, даже если перед носом его корабля, несвоевременно, как прыщ, выскочит айсберг. То же самое равно справедливо для любого диалекта. Уоллес же – Лигети в своей вотчине, и его язык чувствителен к «носителю», пластичен, способен говорить за своего обладателя и, подобно воде, принимает форму сосуда; но главное – атонален относительно общей формы произведения: ритм и тембр здесь свой для каждой части. Языковая конъюнктура такова, что соотнести реплику с её владельцем становится не сложнее, чем узнать голос звонящего на другом конце линии телефонной связи.