где ты так научился драться
В поисках приключений
Чашечку кофе?
Спасибо.
Вы местный?
Я давно отсюда уехал.
Сильно здесь всё изменилось, да?
Да, всё меняется.
Не будете возражать, если я плесну капельку виски в ваш кофе? Что скажете?
Это было бы здорово.
Тогда садитесь вон там, будьте как дома. Я всё принесу.
Спасибо.
— Чем могу служить, ребята?
— Чем можешь служить?
— Это что ещё?
— Прочтите, пожалуйста.
. Принять участие в испытании на умение и силу среди лучших бойцов 4-х концов света.
Это что, приглашение?
Джорджи! Взгляни-ка на это!
сюжет: Жан-Клод Ван Дамм
авторы сценария: Джин Куинтано и Пол Монс
Давайте, идите!
режиссёр Жан-Клод Ван Дамм
Эй, клоун.
— Вон с моей улицы.
— Одну минуту.
Эй, Дюбуа.
Ты что, больной на голову, что ли? Пора повзрослеть.
Оденься поприличней и работай на меня.
Я ни на кого не работаю.
Жаль, Дюбуа, очень жаль.
Ты парень талантливый, но дурной. Ну, как хочешь.
Мне пора деньги делать. Поехали.
Дюбуа, я хочу, чтобы ты и твои дети убрались с улицы.
Ты понял, Дюбуа? Заканчивай!
Проваливай, парень!
Слезай, а не то мы тебя стащим!
Хватайте его!
Вот псих, да?
Да.
А ну, вернись, тебе говорят!
Вернись!
Слезай оттуда, Дюбуа!
Ты что тут делаешь?
— Туалет ищу.
— Здесь его нет, проваливай.
Куда он делся?
— Взял?
— Там ничего нет.
Не может быть. Ведь сегодня.
— Там пусто, шеф. Так что извините.
— Пусто?
Пусто.
Не может быть.
Ну, что я вам говорил? Мы теперь богачи!
Теперь мы сможем купить уважение.
И чего бы нам не захотелось, мы это получим.
— Отныне и навсегда.
— Отныне и навсегда!
— Билли.
— Да, шеф?
Купи нам еды, настоящей еды. Иди.
Будем праздновать!
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я так наелся.
Иди, ложись. Всем спать.
Дюбуа!
Деньги, клоун, или он умрёт.
Тише, тише, мальчишка здесь ни при чём.
Заткнись и давай сумку!
Ты слышал, Дюбуа? Шевелись.
Пересчитай!
Никто не смеет красть у меня. Никто.
Билли!
— О, Билли.
— Ничего страшного, всё будет в порядке.
Но копы во всём обвинят тебя, Крис.
Крис! Крис! Они убьют тебя!
Уходи отсюда! Быстрее!
Рэд, теперь ты тут главный. Что бы ни случилось, я вернусь.
Клянусь Богом, я вернусь.
Сюда, быстрее!
Взять их!
Дюбуа! Я найду тебя и убью!
Дюбуа! Дюбуа!
Проверить выходы и док! Он где-то здесь!
Проверить груз! Проверить груз во всех ящиках!
— Что это?
— Это там, возле складов!
Твоя мать ещё
Где ты так научился драться
Поднявшись на третий этаж, зашел в свой кабинет. Сразу схватил трубку внутреннего телефона и набрал отдел кадров. Ответ раздался после первого гудка:
— Здравствуйте, Игнат Алексеевич!
— Добрый день! Лариса Ивановна, Вы после моего отъезда в Китай принимали кого-то в штат?
— Да! Менеджера ВЭД. Нам повезло так быстро найти такого хорошего специалиста. Уже две недели у нас работает. Очень толковая девушка и в коллектив сразу влилась.
Это ей вряд ли поможет!
— Еще кого не будь? — решил уточнить я.
Значит все-таки она!
Я всегда все тщательно обдумывал, когда принимал решения. В данной ситуации, все было четко и ясно — ее необходимо уволить. Без промедлений! Но… она довольно прочно засела у меня в мозгах. Сейчас я руководствовался не голой логикой и понимал, что делаю ошибку.
Связался со службой безопасности.
— Досье на нового менеджера ВЭД.
Через три минуты передо мной лежала коричневая папка, в центре которой значилось — Никитаева Мирослава Сергеевна. Красивое имя! Я нетерпеливо открыл и уставился на недавнюю незнакомку. Она! Глаза оказались голубыми. Заставил себя перестать глазеть. Пробежался по большей части информации, собранной на нее. Ничего необычно, обычная жизнь обычной девушки. Но наткнувшись на одну деталь биографии, в бешенстве сбросил папку со стола. И совершил вторую ошибку, потому что уже не мог остановиться. Мне нужно было еще раз ее увидеть. Посмотреть в глаза.
— Оксана, пригласи ко мне нового менеджера ВЭД, — сказал я в трубку своему референту.
Подошел и присел на корточки перед злополучной папкой, которая при падении, открылась на станице с цветной фотографией.
Б***ь, ОНА БЫЛА ЗАМУЖЕМ!
«Все! Это был последний раз, когда Лариса уговорила меня выйти с ней на перекур!» — в который раз мысленно пообещала себе, вернувшись на свое рабочее место. Я попыталась сосредоточится на документе, который обрабатывала накануне, но впустую. Порше карера 2013 года выпуска! Эту машину узнаю из тысячи. Я вообще-то не сильно разбираюсь в машинах. Могу только марку определить по значку. Но мой муж Олег именно эту просто обожает, иногда напоминая мне маленького ребенка. Даже заставка на домашнем ноуте гордо демонстрирует нам черного зверя. Что ж, должна признаться, в живую этот автомобиль реально обалденный. Но меня беспокоило саднящее волнение, возникшее как раз перед знакомством с металлической красавицей.
Так! Нужно срочно успокоится! Хватит нервничать! Меня официально приняли неделю назад. Ничего плохого просто не может случится! С работой я справляюсь. Коллектив хороший. Да и ко мне, по крайней мере, те, кого я знаю, относились не плохо. Конечно, как и везде, кто-то тебя раздражает, а кого-то ты. Но здесь это не выносилось наружу, так же, как и все личное.
— Слава! — отвлекла меня от тупого разглядывания монитора сотрудница Катя, положив на место трубку внутреннего телефона. — Тебя Игнат Алексеевич вызывает к себе!
Семь пар женских глаз в ту же секунду уставились на меня. Как-то сразу дискомфортно стало! Молчание длилось секунда пять. Помогла все та же Катя:
— Наш генеральный директор, — искренняя ей благодарность скончалась в зародыше.
Крутившийся на языке вопрос «Зачем?», в прямом смысле проглотила. Ну как я могла забыть, как зовут генерального? Дура!
Медленно подымаясь на злополучный этаж, я пыталась вспомнить, что о нем слышала. Однозначно пока только одно — Игнат Алексеевич уже точно от татуировался у меня в памяти. А дальше… ни-че-го. Первый раз в жизни я пожалела про отсутствие банальных сплетен.
— Слава, наконец-то! — Оксана, даже выскочила из-за своего стола и потащила меня в сторону кабинета. — Ты такая медленная. А Игнат Алексеевич сегодня не очень…
— Стой! — не дождавшись продолжения, заартачилась я. — Оксана, что означает «не очень»?
— Слава, в каком бы он ни был настроении — он всегда справедлив, — с таким туманным напутствием, она, предварительно постучав, открыла передо мной дверь кабинета генерального директора компании.
Я несмело вошла. С надеждой успокоится, начала считать шаги: раз, два… дверь за мной захлопнулась, три, четыре, пять, шесть… приглушенный стук каблуков, семь — подымаю глаза и застываю… Сидящий за столом мужчина не был моделью с журнала. Не был даже эталоном мужественной красоты. Его можно было бы смело назвать обычным, вот только существовало одно увесистое «но», которое напрочь сметало все рядовое примененное к этому человеку. Звериный магнетизм. От него непроизвольно шли мурашки по коже.
И спустя несколько минут, когда гендиректор, наконец-то, соизволил посмотреть на меня, ощущение возникло, будто тысячи вольт тестостерона прошли сквозь тело. Между ног моментально повлажнело. Он осмотрел меня с ног до головы и в упор уставился в глаза. Я была на сто процентов уверенна, что мое состояние было замечено. По сцепленным челюстям и слегка сведённым бровям было понятно, что ему это не понравилось. А я не могла с собой ничего поделать. Лицо горело, сердце вылетало, руки тряслись. Но глаз от него не отводила, он не отпускал! И вдруг все разрушилось. Стоило ему только открыть рот и произнести:
В моих глазах легко можно было прочесть непонимание, обиду, да и слезы были уже на подходе. Резко развернулась и побежала. Но когда только успела приоткрыть дверь, как та с громким хлопком вернулась на место. По обе стороны от моей головы возникли руки, упирающиеся в проем, а сзади, очень близко, но, не прикасаясь, нависло тело гендиректора. Все недавно испытываемые ощущение вернулись в десятикратном размере. Я замерла, боясь даже пошевелиться. Шеи коснулось горячие дыхание, вызывая табун взбесившихся бабочек в низу живота. Непроизвольно вырвался стон. В тот же момент он укусил меня у основания шеи и, не отпуская зубами кожу, потянул на себя. Эротичность этой ласки свела с ума. Реальность осталась где-то там. Ощущение его тела за собой, влажность поцелуя взамен укуса, медленное движения языка вверх и шумный вздох, поглощающий мой запах — вот моя действительность на данный момент. Молниеносное движение его руки и вот мы уже стоим лицом друг к другу. Легкое давление на подбородок костяшкой пальца, заставило встретится глазами. Я никогда не видела в глазах такого голода. Попыталась сделать шаг назад, но он, нежными до сих пор руками, грубо обхватил мои бедра и впечатал в свои, приподняв над полом. Его размер и степень возбуждения зашкаливали. Именно это стало спусковым механизмом для медленно наступающей паники.
Как я перестал бояться уличной драки
За пять лет я прошел десять турниров по засечному бою, о котором рассказывал в предыдущей своей статье. Сделал я это не ради медалей, хотя два третьих места я все-таки отхватил. Причина была гораздо прозаичнее: всю жизнь я до ужаса боялся драки, особенно драки с несколькими противниками. И решил, что именно полноконтактные соревнования, где тебя от души лупят трое профессионалов, помогут мне побороть страх. Мои турниры отгремели, и вот пять важных вещей, которые я понял своей отбитой головой.
Как избавиться от страха
Страх насилия и боли — это естественная реакция человека на опасность, ведь если не бояться физической боли и повреждений, можно засунуть руку в камнедробилку — мол, а чего, прикольно же? Этот страх защищает нас от излишних травм, но он же, если он гипертрофирован (а именно так у меня было с детства) мешает эффективно действовать — не только на улице, но и вообще в жизни.
С самого детства, при обострении ситуации вокруг меня, я ощущал неприятное сжимание сфинктера, как говорят в народе — играло очко. Появлялась слабость в ногах и смятение в душе, а затем ступор — я начинал смотреть на ситуацию как бы со стороны, и ничего не мог предпринять, тупо ожидая, когда это наконец кончится и от меня отстанут.
Конечно, в своих мыслях я представлял как наваляю обидчикам, или круто и с юмором отвечу на их слова, но, в реальности все снова происходило по старому сценарию.
После десяти турниров, полных боли и легких повреждений — вроде разбитых кулаков, ссадин на лице и шишек на голове — страх никуда не делся. Но исчезли его отрицательные последствия — ничего уже не играет, и нет слабости в ногах. Теперь я могу волевым усилием преодолев мандраж, бросить себя в бой. Я по прежнему смотрю как бы кино со стороны во время турнира — просто теперь я бегаю, бью и уклоняюсь от ударов и именно контролируемый страх позволяет мне это делать быстрее и сильнее. Ведь получить по голове до сих пор очень не хочется.
Во время турниров я столкнулся с таким понятием как «выгорание психики». Причем столкнулся практически лбом. Один из турниров был частью дня боевых искусств в нашем городе. Мы выступали вслед за каратистами, а они затянули соревнования, и поэтому в бой мы пошли на час позже.
Весь этот час я ходил взад-вперед в коридоре, мысленно готовясь к соревнованиям и в итоге настолько устал психически, что сил не было вообще ни на что. То есть странное состояние — физически ты бодр и весел, хоть сейчас в бой, а внутри — щемящая серая пустота и одна только мысль: «Я сейчас выйду, меня ударят, я упаду, и все закончится». Стоит ли говорить, что именно так все и произошло?
После этого я понял, что нужно что-то менять. Я придумал принцип «десяти минут» и применял его на засечке. Пока наш инструктор Рудияр не командовал переодеваться и разминаться к бою (а это обычно происходило именно за десять-двадцать минут до реальных сходов) я отвлекал себя от мыслей о турнире любым доступным способом — рассказывал друзьям анекдоты, шутил, ржал как конь над их шутками — в общем балагурил как мог, перебивая всякую попытку психики сосредоточится на соревнованиях. Так я, человек обычно довольно молчаливый и осторожный в общении, научился, когда надо, быть болтуном и трепачом-балагуром. А что поделаешь, психика дороже.
Самое же забавное, что через несколько лет после «изобретения» этого принципа, я выяснил, что придумал велосипед — наш известнейший боец Федор Емельяненко, в том числе и за невозмутимость прозванный японцами «Последним Императором», перед выходом на бой — играет в карты и рассказывает анекдоты, балагуря с тренером и своей командой в раздевалке.
Как провести последние десять минут перед боем
Рудияр дает команду, мы переодеваемся и начинаем разминаться. Теперь уже не до анекдотов, страх снова начинает подкрадываться из глубин психики. Именно в этот момент я использую свою «технику пустой головы». Не помню, где я ее взял, скорее всего модифицировал что-то из психологической подготовки на тренировках.
В таком режиме можно пробыть как раз десять минут. Дольше — можно перегореть, так же, как от ожидания. Еще лучше задать про себя какой-нибудь словесный ритм. Стихи или песню, или молитву, если вы религиозны. Этот ритм не даст страху подчинить вашу психику.
Ваш капитан очевидность: соревнования веселее драки
После десяти турниров и пяти уличных драк стоит сказать, что разница между ними огромна. Очевидно, потому что любая драка начиналась с очень неприятных эмоций — неожиданного негатива в мою сторону от очередного персонажа. И уже после обмена ударами всегда остается адреналиновая волна, которая начинается во время противостояния, и не сходит еще долго после него. Нашим волосатым предкам она помогала долго бежать от саблезубого тигра или за вкусным мамонтом, но я-то не волосатый и не предок, и для меня это дополнительная нагрузка на психику. И как вишенка на торте, в дополнение к адреналину появляется сожаление — зачем я вообще пошел этой дорогой или связался с этим человеком.
Другое дело соревнования — ты прекрасно знаешь, что тебя там отпинают. Ты едешь к старым и проверенным товарищам, с четкой целью — получить люлей и закалить психику. Ты приезжаешь, тебя жестко метелят, и после этого начинается самое классное.
Приходит состояние умиротворения и легкости, так как переживания, которыми ты терзался перед соревнованиями, ушли, задачи ты выполнил, опасности избежал и теперь мир изменился — как будто на видео вместо 360 качество стало 1080. Краски ярче, эмоции — чище, еда вкуснее, а шутки — смешнее. Кажется, за этим же ощущением послевкусия экстремалы лезут в свои горы или ныряют в глубины морей. Мир реально становится немного другим. Хотя бы на несколько часов после соревнований.
После турнира драку воспринимаешь как что-то не страшное
Этот психологический эффект я заметил еще во времена занятий славяно-горицкой борьбой (об этом я рассказывал в статье про правила зимней драки). Там мы часто устраивали схвалку-сцеплялку, где довольно качественно метелили друг друга в толпе. После этого, идя домой и наблюдая вокруг компании сомнительных и неприятных личностей, я не испытывал привычного страха быть избитым — ибо чего бояться, если тебя только что от души метелил десяток друзей.
Этот же эффект, но гораздо более сильный, появлялся после соревнований. Накал эмоций во время боев и между ними настолько силен, что конфликт на улице становится чем-то неважным, мелким, как комар, пищащий над ухом, и ты познаешь всеобщее, глобальное спокойствие. И даже во время реальных конфликтов, когда приходится драться на улице, а они были уже после того, как отгремели десять турниров, ты чувствуешь все то же спокойствие. Просто накатывает волна эмоций, ты лупишь негодяя, и после этого возвращаешься в свое обычное состояние.
Конечно, после трех лет, проведенных без турнирной встряски, эффект слегка подрастерял остроту, но он все равно остался, позволяя мне воспринимать уличный конфликт как что-то неприятное, но при необходимости возможное, то есть можно считать, что мое желание перестать бояться драки, исполнилось.
Где ты так научился драться
Преподаватель баллистики подполковник Кениг решил сократить путь к выходу из училища и пошел через зал для фехтования. Сюда он редко заглядывал, ибо упражнения со шпагой нелепы человеку, привыкшему рассчитывать траектории огромных чугунных ядер. А ядро сшибет с ног слона, не только человека со шпагой или чем-то еще колющим-рубящим в руках.
Зал был почти пуст, лишь в дальнем углу упражнялся высокий, атлетического сложения юноша. Под мокрой от пота и прилипшей к широкой мускулистой спине рубашкой бугрились мышцы. Плечи у юноши были массивные, налитые здоровой, уверенной силой. Он раз за разом повторял один и тот же прием, оттачивая каждое движение до ювелирного изящества. Выпад – поворот рукояти – укол… Выпад – поворот – укол…
Кениг поморщился. Высокий и сутулый, с взлохмаченными волосами и ястребиным носом, он сейчас напоминал большую хищную птицу, готовую броситься на первую попавшуюся жертву. Впрочем, внешность вполне соответствовала характеру. Злой и язвительный, наделенный острым аналитическим умом, Кениг не давал спуску ни кадетам, ни коллегам. С его легкой руки многие преподаватели получили обидные клички, директор нажил язву желудка, а кадеты то и дело подвергались взысканиям. Он был из числа многих иностранцев, приехавших в Россию, как сказал впоследствии Лермонтов, «на ловлю счастья и чинов». Процесс европеизации, начатый еще Петром I, все еще не был завершен, почти на всех высших командных должностях стояли иностранцы, и они же представляли преподавательский состав в академии и во всякого рода высших училищах. Кенига злили и раздражали остатки патриархального боярского быта, которые выплывали исподволь то там, то здесь, и он боролся с ними со всей яростью и энергией холерического темперамента.
Да, внешне он был похож на ястреба, но юноша, упражняющийся со шпагой, меньше всего походил на мышь или зайца. Поразительнее всего было то, что восемь лет тому – при поступлении в кадетский корпус – это был очень худенький, болезненного вида мальчик. Но в слабеньком тельце таилась несокрушимая воля. В то время как его сверстники еще нежились в постелях, этот странный кадет уже до изнеможения упражнялся в гимнастическом зале, а когда товарищи старательно разучивали правила игры в светские карточные игры, он в пустой комнате читал вслух стихи, ибо от рождения был наделен некоторым косноязычием. И в то же время успевал быть первым в науках!
Кениг продолжал хмуриться. Ему неприятно было видеть, что самый талантливый ученик занимается никчемным делом. Пусть ему только восемнадцать лет, возраст, в котором кровопролитные дуэли имеют едва ли не первостепенное значение, но ведь у него и глубокий ум, которому старики могут позавидовать!
Юноша обернулся на стук шагов, вытянулся в струнку.
– Вольно, – сказал Кениг. Он хотел было пройти мимо, но что-то мелькнуло в памяти, заставило остановиться. – Погодите, – сказал он медленно, – ведь сегодня вы получили офицерский чин. Вы уже не кадет, подпоручик Засядько. Ваши товарищи, которые едва-едва вытянули на прапорщиков, закатили пир горой. А вы? Тычете шпагой ни в чем не повинное чучело. Словно бы ничего особенного не случилось! Да поймите же – вас выпускают из училища подпоручиком! Вспомните, князь Михаил Илларионович Кутузов тоже окончил артиллерийское училище, но был выпущен лишь прапорщиком. А каких вершин достиг! На днях назначен директором артиллерийского училища в Петербурге.
Засядько спокойно смотрел в лицо преподавателя баллистики. Глаза юноши были ясные, чистые. Был он наделен той мужественной красотой, которая так редко встречается среди изнеженных дворянских сынков, прирожденных горожан. «Из казацкого рода, – вспомнил Кениг. – Сын главного гармаша Сечи».
– Что же вы не отвечаете? – спросил Кениг, стараясь придать голосу суровость. – Хоть вы и подпоручик, но разговариваете с подполковником!
Засядько снова вытянулся. Кениг недовольно поморщился, махнул рукой:
– Вольно, вольно. Нечего показывать свою фигуру… надо заметить, неплохую. И грудь у вас уже широка, как наковальня. Давайте лучше присядем, юноша. Возможно, я вас больше не увижу. Да что там «возможно»… Наверняка не увижу. Хочется поговорить напоследок…
Удивленный Засядько сел рядом с подполковником на подоконник. Кениг внимательно и грустно рассматривал юношу. Силен, красив, но в черных, как маслины, глазах, несмотря на кажущуюся открытость, что-то есть еще, глубоко затаенное.
– Скажите, почему вы не на пирушке?
Молодой подпоручик неопределенно пожал плечами:
– Н-ну… я не люблю пить.
– Послушайте, Засядько, постарайтесь быть со мной откровенным. Ведь вы мой лучший ученик. Надеюсь, вы и сами замечали мое особое отношение к вам?
– Замечал, – улыбнулся Засядько. – Вы меня гоняли по предметам больше всех.
– Потому что люблю ваши ответы. Вы отвечаете умно, смело, оригинально, обосновывая свое мнение. Часто спорите с авторитетами. У вас острый ум, Засядько. Но не только острый, ибо можно до конца дней остаться салонным острословом, но и глубокий. Теперь вы уходите, а я так до конца и не разобрался в вас. Мне хочется, если позволите, задать один несколько необычный вопрос… Вот вы – первый ученик в кадетском корпусе. И по знаниям, и по фехтованию. Никто этого не отрицает. Но почему вы так рветесь… и куда? Вы буквально изнуряете себя занятиями и тренировками. Другие видят только парадную сторону и завидуют: ах, какой талантливый, как ему все легко дается! Но я знаю цену подобной легкости. Вы можете надорваться. Советую соразмерять силы. Если нет какой-то сверхцели, то не лучше ли вести более размеренную жизнь?
– А если есть? – спросил Засядько.
– Что? – не понял Кениг.
– Тогда Боже благослови… Но откуда у вас, такого юного, сверхцель? И как вы ее конкретно представляете?
Юноша помолчал, испытующе посмотрел на преподавателя:
– Человек… должен жить в полную силу. Так мне говорил отец. Он должен делать наибольшее, на что способны его руки, сердце и голова.
– Все хотят быть полезными государю и Отечеству, – напомнил Кениг.
– Хотеть мало, – ответил Засядько серьезно. Он поставил шпагу между колен, погладил эфес. – Что хорошего в пирушке? Напьются, пообъясняются друг другу в вечной любви и дружбе. Наутро сами себе покажутся противными.
– Так уж и покажутся?
Засядько двинул плечами:
– Ну, не обязательно. Для иных это будет веселым и забавным времяпровождением.
– Не все же время можно работать, – возразил Кениг.
– Не все, – подтвердил Засядько с сожалением.
Кениг осторожно заметил:
– Возможно, вы не пошли из-за стесненности в средствах… В таком случае, Саша, позвольте мне так вас называть, располагайте моим кошельком. Получаю я немало, а много ли надо одинокому человеку? Как я слышал, у вас небогатые родители.
Засядько ответил просто:
– Это верно. Мои родители денег присылать не могут. Но я не пошел на пирушку по иной причине. Просто… вспомнил пирамиды.
– Что. Что?! – переспросил Кениг. Ему показалось, что он ослышался.
– Пирамиды, возведенные неведомыми строителями Египта. Десятки веков стоят в пустыне, а люди все не надивятся. Да и поистине это величайшее из семи чудес света!
– Что-то я не понимаю ваших иносказаний.
– Это не иносказание. Строители пирамид были обречены на каторжный труд. Им было не до пирушек. Зато творения их рук уже не одну тысячу лет удивляют мир. А что осталось от тех, кто не строил пирамид, а проводил жизнь в пирушках? Ни-че-го.