влюбленный волк уже не хищник что это значит
Влюбленный волк уже не хищник что это значит
Прочитала: «Влюбленный волк уже не хищник, влюбленный волк уже пушистик». Волки, это что, правда? волк хищник
А ведь о волчьей верности и любви не мало поэм и стихов сложено и даже если только полоаина из всего правда то человек просто ничтожество по сравнению с волками
так а как они ведут себя, будучи влюблены?
Не станет волк шакалом жить,хоть в клетке век меня держи.А злобный взгляд для твари всякой,для близких лишб тепло души.
Пушистиком он будет с любимой волчицей. Для остальных он останется волком. Может, еще более жестоким.
Конечно. Но если раньше он думал только за себя, то теперь ему надо думать за двоих. И защищать двоих. И мясо свежее любят тоже двое.
а потом трое-четвер-пятеро-шестеро.
Обязательно. А если он станет пушистиком, то все это семейство будет голодным и долго не проживет.
так пушистик же с той, что вторая ))))
Но пусть только попробует ее кто-нибудь обидеть. Клыки на шее в один момент сомкнуться.
Влюбленный волк любит до конца и никогда не разлюбить, у волка только одна любовь
Смотри обложку Пинк Флойд ))) Энималс ))
ну тады энто. по чашечке кохвею за нового роццтвенника 
В природе все твари которые имеют клыки-хищники,без значения любит не любит
Для объекта влюбленности он не опасен. Но вегетарианцем он не становится.
волк только с волчицей пушистик. а так всегда волком остается
Влюблённый волк, а особенно семейный настоящий хищник. Так как ему нужно добывать добычу вдвойне.
Ну а тема хищника в любовном союзе для меня лично дикая. Не понимаю о чём вы спрашиваете.
Они дураков не любят.
И заносчивых.
И злых.
И бездушных.
И эгоистов с самомнением и пальцами веером.
И жестоких.
ВОЛК Из лесу вышел на дорогу волк. \ Двустволка рявкнула, и тихо лег лохматый. \ Узнав, что на волков теперь лимиты, \ охотник его в чащу уволок. Константин КУЗЬМИНСКИЙ «У Голубой лагуны». Том 5A Из поэмы «ГОВОРОВО»,посвященной Алику Гиневскому\ПОСЛЕДНИЙ ВОЛК
ВОЛК О ты, что барашков нежней, резвее козленков, \ Белее и слаще млек_а_, но горше полыни. \ Ты ходишь у окон моих, а ко мне не заглянешь; \ Лишь зазришь меня, и бежишь, как теленок от волка. Николай Гнедич 1813 ЦИКЛОП\ФЕОКРИТОВА ИДИЛЛИЯ, ПРИНОРОВЛЕННАЯ Б НАШИМ НРАВАМ
ВОЛК Вышел в путь и Франциск: волк охотился близко \ от стены монастырской, от кельи Франциска, \ и возникло чудовище в дикой пещере, \ пасть огромную злобно, несыто ощеря. Рубен Дарио. Перевод А. Шараповой Волчьи доводы
ВОЛК а штаны наполнялись облаком\ и смотрели из прорези оком\ и кого-то тащили волоком\ и галдели голодным волком Константин К. Кузьминский Сайт КК ТРИПТИХ Г. Г. ИМ. СВ. КАСЬЯНА\ (с послесловием “не для публикации” и возможным комментарием) \вся ты мокрая вся ты маркая
ВОЛК А я\ В виду имею то, что не скрывается\ давно уж, к сожалению, Князь\ Мира сего! \ Что Отец лжи\ прекращает лгать, \ что Змий-соблазнитель\ ленится нас соблазнять, \ что Волк предвечный сбросил\ шкуру Агнца! Тимур Кибиров «Да он и не скрывается! » — все чаще
ВОЛК Мы мчались на Сером Волке\ По топким и тайным тропам, \ И древних елей иголки\ Шатер свой склоняли к нам. Поликсена Соловьева 1911 СЕРЫЙ ВОЛК\А. Блоку
Цитаты и высказывания о Волчьей Любви
Любить многих может любой пес, а одну — только волк
Волчья взаимность и любовь бесценна, их инстинкт это искренность правды в чувствах, которые они не скрывают!
Гнев волка не удержим, любовь неповторима, верность бесконечна.
Настоящий мужчина как вол: либо один, либо с одной волчицей навсегда, а бегать за овцами-удел баранов
Любовь волков как Лунная соната-даётся раз, и умирает навсегда
Волчья взаимность и любовь бесценна, их инстинкт это искренность правды в чувствах, которые они не скрывают!
Если ты хочешь, чтобы кто-то остался в твоей жизни — никогда не относись к нему равнодушно.
Самые красивые глаза у того, кто смотрит на тебя с любовью. И совсем не важно карие они, голубые или зеленые.
Волки постоят за себя и за любимую волчицу
Удачная на днях была охота,
Легко нашел я логово волков.
Волчицу сразу пристрелил я дробью,
Загрыз мой пес, двоих ее щенков.
Уж хвастался жене своей добычей,
Некоторые говорят, что волки не умеют улыбаться. Они просто не видели настоящих волков
У волков нет правил поведения. Они им не нужны. Волкам, чтобы быть волками, не нужны никакие правила.
Мы с тобой живучие волки. А сердце, наверное, болит от крепкого кофе…
Вытри слёзы, ведь волки не плачут, не к лицу им притворяться людьми
В волчьей стае нет понятий «присяга», «клятва» или «расписка». Они есть только там, где всегда ждут предательства друг от друга.
Тот, кто считает, что волк может быть только злым, никогда не пытался заглянуть в его глубокую, свободную и честную душу.
Влюблённый волк уже не
История красива, но грустна,
Не ждите здесь счастливого финала,
Не ждите здесь борьбы добра и зла,
Добро бороться и проигрывать устало.
I
В краях далеких, где резвится ветер,
Где воздух пахнет вольною судьбой,
Давнымдавно жил там один на свете
Красавец одиночка волк степной.
Он жил один, вдали от целой стаи,
И не нуждался более ни в ком.
Его за это даже презирали,
Везде считая зверя чужаком.
А он гордился тем, что был свободен
От чувств и предрассудков, от других
Волков, что были по своей природе
По рабски слепы в помыслах своих.
Тяжелый взгляд наполнен благородством,
Чужих законов волк не признавал,
Жил по своим. Так гордо и с достоинством
Смотрел врагам в глаза и побеждал.
Волк становился все сильнее с каждым годом
И одиночества свою печать хранил.
Была терниста и трудна его дорога,
Но милости к себе зверь не просил.
И этой доли был он сам избранник,
Он выбрал путь, и сам хотел так жить.
Среди чужих не свой, среди своих изгнанник,
Готов был жизнью за свободу заплатить.
II
Зверь вышел как-то утром на охоту
И вкус кровавой жертвы предвкушал,
Ведь хищника жестокую породу
Бог для убийства слабых создавал.
Пронзительным и острым волчьим глазом
Охотник вдруг оленя увидал.
Расправив грудь и выгнув спину разом,
К еще живой добыче побежал.
Но не успел достигнуть своей цели,
Последний вздох олень издал в чужих клыках.
Своим глазам сначала сам он не поверил:
Волчица серая стояла в ста шагах.
Она была как кошка грациозна,
И вместе с тем по-женски не спеша
Трофеем наслаждалась хладнокровно
Безжалостная хищная душа.
Один лишь взгляд, да и того довольно,
Не понял сам, как навсегда пропал.
Забилось сердце зверя неспокойно.
Забыв про все, он за волчицей наблюдал.
Она была пленительно красива,
Свободная охотница степей.
Держала голову свою так горделиво.
С тех пор все мысли были лишь о ней.
III
Матерый злился на себя, не понимая,
Что так влечет его? Он потерял покой.
И чем взяла его волчица молодая?
Боролся с чувствами, боролся сам с собой.
Он не любил и никогда не думал,
Что существует нечто больше, чем инстинкт.
Потерянный ходил он в своих думах,
Пытаясь ту охоту позабыть.
Но как волк не старался все едино,
Обречены попытки были на провал.
Забыть не смог. И так неумолимо
Сердечный ритм все мысли заглушал.
Однажды он сказал себе: Ты воин!
Чего хотел, всегда имел сполна.
Так и сейчас возьми, чего достоин,
Какая б не была за то цена!
Цена была большаяно об этом дальше
Быть вместе им пророчила судьба
Но плата за безумство счастья
Порой бывает слишком велика
IV
Волк и волчица так похожи были,
Две одиноких родственных души
Всю жизнь брели среди камней и пыли
И, наконец, судьбу свою нашли.
Они дыханием одним дышали
И мысли все делили на двоих.
Чего завистники им только не желали,
Но что влюбленным было до других
Им море было по колено,
Да что там море Целый океан!
Бескрайние просторы неба
Клал волк возлюбленной к ногам.
Им было больше ничего не надо,
Друг друга только ощущать тепло.
Всегда повсюду вместе, рядом,
Всем вопреки, всему назло.
На свете не было и никогда не будет
Столь преданно смотрящих волчьих глаз.
Поймет лишь тот, кто до безумства любит
И так же был любим хотя бы раз.
V
А дальше было все предельно просто,
Все точки жизнь расставила сама.
Но по порядкуОсень
Осталась в прошлом,
Взамен нее пришла зима
Степь занесло и замело снегами,
Повсюду были заячьи следы.
И с солнца первыми холодными лучами
Ушла волчица в поисках еды.
В то утро волк проснулся не от ласки,
Не от дыхания возлюбленной своей.
Вскочил, услышав звонкий лай собаки,
И голос человека, что еще страшней.
Охота началась. Завыла свора,
В погоню за волчицей устремясь,
На белоснежном чистом фоне
Смешались клочья шерсти, кровь и грязь.
Она дралась как одинокий воин,
Бесстрашно на куски рвала врагов.
Соперника подобного достоин
Не был никто из этой стаи псов.
Они волчицу взяли в тесный круг
И в спину подло свои клыки вонзали.
От волчьей смелости пытаясь побороть испуг,
Охотники добычу добивали.
А человек за сценой наблюдал,
Ему хотелось крови и веселья,
Он ради смеха жизни клал
Без малой доли сожаленья.
VI
Все лапы в кровь матерый гнал по следу.
Душа кричала: Только бы успеть!
Он так хотел подобно ветру
К любимой на подмогу прилететь.
Но не успел
Своею грудью он закрыл лишь тело
И белоснежный оголил отчаянно оскал.
Вдруг, человек, взглянув в глаза ему несмело,
Оставить волка своре приказал.
Охота кончилась, и свору отозвали,
Оставив зверю щедро право жить.
Но только люди одного не знали,
Что хуже участи и не могло уж быть.
Такую боль в словах не передать,
И не дай Бог ее почувствовать кому-то.
Волк жизнь свою мечтал отдать,
Чтоб для любимой наступило утро.
VII
И вот опятькак прежде одинок
Все снова стало на круги своя.
Свободой обреченный степной волк
Без воли к жизни, без смысла бытия.
Померкло солнце, небо стало черным,
И в равнодушие окрасился весь свет,
С тоской навеки обрученный,
Печали принявший обет,
Зверь ненавидел этот мир,
Где все вокруг напоминанье,
О той, которую любил,
С кем вместе жил одним дыханьем,
С той, с кем рассветы он встречал,
И подарил всего себя,
Ту, что навеки потерял,
И память лишь о ней храня,
Зверь звал ее, молил прийти,
Но слышал эхо лишь в ответ
Забытый всеми на пути,
И жизнь ушла, и смерти нет
Так еще долго в час ночной
Уставший путник слышал где-то
Вдали печальный волчий вой,
По стЕпи разносимый ветром.
***
Летели дни, недели, годы,
Пора сменялася порой
Слагались мифы, песни, оды
О том, как волк любил степной.
Прокомментируйте!
Выскажите Ваше мнение:
Вакансии для учителей
Третий курс
— Это твой кот! — надрывался Рон, крича во все горло на стоящую рядом с ним Гермиону на руках с Живоглотом. — Я знаю, что это он сделал!
— Рон, Глотик не виноват! — не менее разъяренно ответила гриффиндорка. — Когда это произошло, он все время был со мной!
— А что это тогда? — мальчик потряс перед лицом подруги сжатой в кулаке испачканной простыней.
— В чем дело? — спросил только что вошедший в гостиную Гриффиндора Гарри.
— Рональд свою крысу потерял, — раздражение Гермионы все больше и больше выплескивалось наружу.
— Ну так что же это?! — младший сын четы Уизли все еще отчаянно жестикулировал с простыней в руке.
— А что это? — спросил Гарри, отняв ладони от ушей — так громко друзья кричали друг на друга.
— Рон, видите ли, считает, что Живоглот съел Коросту, — отрывисто произнесла Гермиона. — А простыни, — она махнула рукой в сторону красного Рона, комкающего их, — по мнению Рона, — доказательство.
— Каким образом? — Гарри пока что было не понятно, почему его лучший друг так думает, за что был награжден суровым взглядом Гермионы. Хотя, кто еще мог «расправиться» с Коростой?
— Гляди, — развернул Рон простыню. Поттер увидел на ней несколько капелек крови и, кажется, кошачьи волоски.
— В конце концов, это естественный процесс! — голос девушки стал дрожать. — Нет ничего удивительно в том, что Глотик съел ее, ведь он кот, а она крыса!
— Вот и не выпускала бы этого маленького уродливого плоскомордого кота, раз такая умная! — почувствовав послабление Гермионы, Рон принялся атаковать с двойной силой.
— Значит, твоя крыса может разгуливать, где ей заблагорассудится? — оторопела девушка.
— Да, она же не опасна ни для кого! — уши у Рона стали еще краснее. — А вот ты со своим котом вечно мешаете ей нормально жить!
— Рон, тебе не кажется, что. — начал было Гарри, видя лицо Гермионы.
— Нет, не кажется, — рыжий гриффиндорец отвернулся от друзей и вышел из гостиной, громко хлопнув портретом, что вызвало недовольное ворчание Полной дамы.
Гарри только успокаивающе погладил Гермиону по спине.
— Спасибо, — она шмыгнула носом и тоже покинула башню Гриффиндора. Гарри пожал плечами и сел в свое любимое кресло рядом с камином. Отблески пламени играли на стеклах его очков, отчего перед глазами у Мальчика-Который-Выжил появлялись разноцветные блики, то угасая, то вспыхивая еще сильнее.
Гермиона оказалась перед дверьми библиотеки. Эта величественная зала, занимавшая почти четверть первого этажа, ежедневно принимала у себя десятки школьников. И все искали в ней что-то свое: одни — рецепты зелий, другие — интересные заклятия, третьи стремились просто почерпнуть как можно больше знаний, остальные находили здесь покой и душевное равновесие. Среди сотен старинных книг и мягкого света факелов все чувства будто отступали, а им на смену приходило лишь одно — жажда знаний. Но, подобно приливам и отливам, всему свое время. Вот и расстроенная гриффиндорка на этот раз пришла сюда вовсе не потому, что хотела узнать что-то новое. Гермиона искала здесь гармонию — с самой собой и всем миром, с Роном, с родителями, с преподавателями. Она подошла к самому ближнему из стеллажей и достала первую попавшуюся книгу, а после опустилась на скамейку. Гриффиндорка бережно положила книгу на стол, провела ладонью по обложке: «Легенды и мифы Древнего Рима». Гермиона пожала плечами — странно, что маггловская литература есть в библиотеке Хогвартса, даже несмотря на ее объемы. Гермиона сразу вспомнила, как в обычной школе они изучали древнеримскую и древнегреческую литературу. Кажется, тогда она прочитала все мифы и легенды двух этих древних цивилизаций. Самыми любимыми у нее были сказания, связанные с истоками всех событий. Ведь все величие и могущество просто так не появляются, все откуда-то берет начало. В греческой мифологии — миф о сотворении мира, а в римской — легенда о капитолийской волчице. Последняя всегда напоминала ей о том, что при должном усердии получиться может все, что угодно; что нет никаких преград, все способны достичь максимального результата, который поначалу кажется невозможным и поистине недостижимым. Но стоит только приложить усилия.
Гермиона погрузилась в чтение, вновь и вновь переживая судьбы Ромулуса и Ремуса [1] и восхищаясь человечностью волчицы. Удивительно, насколько тонкая грань пролегает между человеком и животным — только переступи ее, и твой мир мгновенно поменяется от загадочных глубин океана до сверкающих звезд Вселенной.
— Гермиона? — кто-то ощутимо тронул заснувшую девушку за плечо, отчего та подняла голову и уставилась на разбудившего ее человека.
— Профессор Люпин! — встрепенулась девушка, тут же стремясь придать себе надлежащий вид. — Я, видимо, заснула. Сколько сейчас времени?
— Ничего, Гермиона, с каждым может случиться, — по-доброму усмехнулся профессор. — Сейчас около восьми часов вечера.
— Боже мой, я сколько же я проспала! — гриффиндорка явно была взволнована, ведь она упустила целых два часа драгоценного времени. — Спасибо, что разбудили меня, профессор, мне нужно срочно бежать!
— Подожди, пожалуйста, — мягко остановил ее Люпин. — У тебя болезненный вид. Все хорошо?
— Да, профессор, — девушка резко приобрела обычную невозмутимость. Однако проницательному профессору не нужна была легилименция, чтобы понять: с мисс Грейнджер явно не все в порядке. Обычно она не засыпает, читая что-то в библиотеке, это известно всем.
— Я думаю, что нам все же лучше пройти в мой кабинет, — сказал профессор и обронил, направляясь к одному из книжных стеллажей: — Я всего лишь дам тебе шоколад.
— Профессор, не стоит, я.
— Мисс Грейнджер, позвольте мне самому справиться с этой задачей, — вмиг посерьезнел Люпин.
— Да, конечно, — потупилась девушка, встав из-за стола. — Извините.
— Идем, Гермиона, — преподаватель защиты от темных искусств, взяв какую-то книгу, подтолкнул девушку в направлении выхода. Спустя несколько минут они уже шли по коридорам Хогвартса и поднимались по волшебным лестницам, которые испытывали ловкость не одного поколения учеников школы чародейства и волшебства Хогвартс. В окна барабанил весенний дождь, и свист все еще холодного ветра шумел в ушах, повергая учеников и преподавателей в меланхолическое настроение.
— Профессор, разве мы уже подошли по программе к оборотням? — тишину нарушила Гермиона, рассмотрев книгу в руках профессора Люпина. Витиеватая надпись на фолианте гласила: «Ликантропия и ее ипостаси в волшебном и маггловском мирах».
— Нет, — Люпин переложил книгу в другую руку и прибавил: — Это я заранее хочу подготовиться к урокам.
— О, профессор, это так здорово, что у нас наконец-то преподает человек, который ответственно берется за дело и прорабатывает все мелочи, — отвечала Гермиона. Однако от ее внимания не укрылось, что преподаватель ЗОТИ как-то поспешно ответил на ее вопрос, да и в ответе звучало. оправдание. Заметила она и то, что преподаватель сменил тему:
— Ты справляешься со всем по программе, у тебя нет никаких трудностей при выполнении домашнего задания?
— Нет, профессор, мне понятен весь материал, — Люпин получил кивок от одной из лучших учениц третьего курса. — Но у меня есть к вам вопрос, не касающийся вашего предмета.
— Что же, я к твои услугам, Гермиона,— разрешил профессор, быстро взглянув на мисс Грейнджер.
— Почему вы не позволили Гарри сразиться с боггартом? — неожиданно для учителя спросила гриффиндорка.
— О, — лицо профессора прояснилось, — тебе лучше поговорить об этом с Гарри. Я уже растолковал ему все и объяснил; честно говоря, я удивлен, что он не рассказал тебе.
— Хорошо, — снова кивок, — спасибо, профессор.
— Проходи, Гермиона, — преподаватель ЗОТИ приглашающим жестом распахнул дверь. — Даю слово, что только накормлю тебя шоколадом, и сразу же отпущу.
— Спасибо, профессор! — гриффиндорка улыбнулась и направилась в глубь кабинета, не заметив сидящего рядом с преподавательским столом темноволосого студента. А на столе красовались все признаки недавней, вероятно, теплой беседы и занимательного разговора: неполные чайные чашки, вазочка с мятными пряниками из Сладкого королевства, только что исписанные свитки пергамента и два пера, хранившие следы только что прерванной работы. Собеседники, очевидно, жарко спорили, закусывая свои аргументы пряниками и позабыв об этикете: крошки были рассеяны по всему столу, а парочка даже грустно плавала в чернильнице.
— Профессор, вы нашли ее? — взволнованный молодой человек, похоже, тоже совсем не обратил внимания на Гермиону, кинувшись к своему преподавателю.
— Да, Теодор, — Люпин добродушно улыбнулся и совсем тихо прибавил: — Мы с тобой позже обсудим все это.
— Профессор? — оторопелая Гермиона стояла неподалеку от говоривших; ее взгляд был полон удивления, что не представлялось неожиданным: нечасто увидишь слизеринца, не только с уважением беседующего с профессором Люпином, но и проводящего с ним свое свободное время! Гермиона, похоже, даже знала этого студента: перед ней был Теодор Нотт, один из прихвостней Малфоя. На одном из уроков Хагрида они надели капюшоны и изображали перед Гарри дементоров, стараясь его напугать и застать врасплох, подкрепляя свое «выступление» стандартными противными шуточками. Мерзкие слизеринцы!
— Что такое, Гермиона? — также удивился Люпин и тут же спохватился: — А, вы, вероятно, не знакомы друг с другом. Гермиона, это Теодор Нотт, студент Слизерина, мы с ним. занимаемся дополнительно во внеурочное время. Теодор, это Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, одна из лучших учениц вашего курса! Держу пари, что ты слышал о ней.
— Как же, слышал, — иронично сощурился слизеринец. — Слухи о знаниях мисс Грейнджер доходят и до нашего отсталого подземелья.
— А до башни Гриффиндора долетают ваши грязные помыслы! — вспылив, ответила Гермиона.
— Ошибаешься, Грейнджер, мы не настолько громко думаем, что начинаем портить и отравлять жизнь другим ученикам, — ядовито ухмыльнулся Нотт.
— Вам и думать не надо, чтобы отравлять кому-то жизнь, — девушка явно не была намерена проиграть в этом своеобразном противостоянии.
— У некоторых жизнь такая, что и отравлять не надо, — молодой человек чеканил каждое слово. — Хуже уже не станет.
— Да что ты знаешь о жизни? — брови Гермионы изогнулись.
— Что я знаю? — неожиданно вспылил студент. — Да что ты знаешь об этом, Грейнджер!
Он резко развернулся на каблуках и выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью. Слегка обеспокоенный профессор Люпин поморщился и, выйдя из ступора, в который его поверг жаркий, но недолгий, так странно оборвавшийся спор учащихся, нервно произнес:
— Гермиона, вот, держи шоколадку,— и он протянул ей плитку в красивой обертке, с которой ехидно улыбались садовые гномы.
— Благодарю, профессор, — отрывисто сказала Гермиона и уже на выходе бросила через плечо, явно пристыженная: — Простите меня за это недоразумение.
Профессор покивал удалившейся ученице и, с минуту померив шагами класс, уселся за стол. Он распахнул принесенную из библиотеки книгу, подперев голову обеими руками, и принялся за чтение. Часы тикали, и спустя полчаса профессор глубоко вздохнул и открыл ящик стола. Через некоторое время кабинет Защиты от Темных Искусств наполнил шорох, какой бывает, когда открываешь приличных размеров плитку молочного шоколада с цельным фундуком прямиком из Сладкого Королевства.
Небо было совсем темное. Его трехмерная всепоглощающая чернота плотно окутывала Гарри и Гермиону, притаившихся в достаточно высоких кустах, чтобы скрыться от посторонних глаз. Тишина давила на уши, отчего все шорохи и трески казались громче; они резали слух, делая ожидание невыносимым, а время как будто остановилось, издеваясь над третьекурсниками. Однако для Рона оно действительно остановилось, когда он увидел исчезнувших Гарри и Гермиону в больничном крыле. Его друзья, воспользовавшись маховиком времени, отправились спасать Сириуса и Клювокрыла, те самые «две невинные жизни».
Наконец из Воющей хижины выскользнули знакомые силуэты: Гарри и Сириус, на которых опирались раненый Рон, Гермиона, с помощью волшебной палочки левитирующая Снейпа, и профессор Люпин, контролирующий Питера Петтигрю. При виде Сириуса и Петтигрю Гарри дернулся, однако Гермиона удержала его, сердито шепнув:
— Нам нельзя вмешиваться!
— Там Петтигрю, — рявкнул Поттер.
— Нет, Гарри, только хуже будет! — правила путешествий во времени, казалось, немного вразумили Гарри, однако ненадолго. Пока друзья препирались, профессор Люпин превратился в оборотня, затеяв драку с огромным лохматым черным псом, так же известным как Сириус Блек, а Петтигрю сбежал. Гарри из прошлого подобрал увесистый камень и швырнул его в оборотня, дав собаке возможность оправиться для новой атаки. Люпин отвлекся от Сириуса, обратив свою узкую морду к мальчику. Внезапно Гермиона, дернув настоящего Гарри за рукав, сложила руки рупором и завыла, как раненый волк на луну.
— Ты что делаешь? — попытался остановить ее Гарри.
— Спасаю тебя! — вспыльчиво бросила Гермиона и снова завыла.
— Спасибо, — поблагодарил подругу Поттер, увидев, что оборотень теперь не намерен раскромсать тело Гарри из прошлого. Однако. — Теперь он бежит сюда.
— Да, глупо получилось, — признала Гермиона и в который раз за сегодня поторопила гриффиндорца: — Бежим!
И, словно в ответ на ее отчаянные мысли, свершилось чудо. Атаки оборотня не последовало, и Гарри с Гермионой отбежали на безопасное расстояние. Обернувшись, они увидели, как оборотня атакует какое-то другое существо; его не получалось разглядеть — Люпин пытался разорвать его тело когтями. Когда спаситель отбил атаку оборотня, брови Гермионы поползли вверх. Оборотень дрался с себе подобным! Девушка замерла, наблюдая эту ужасную схватку, мучительную и нерасторжимую потому, что силы в ней были равны. Гермиона не могла не подумать о том, откуда взялся второй оборотень. Не может такого быть, что оборотни просто так разгуливают по территории Хогсмида и Хогвартса! Хотя Люпин ведь может. И тут у нее в голове возник кабинет профессора. Около двух месяцев назад там она увидела слизеринца, дружелюбно беседовавшего с Люпином, относящегося к нему с уважением. Он ждал, пока профессор найдет книгу об оборотнях. Оборотни. Теодор Нотт. Может ли такое быть? Нет, наеврное, не может.
— Гермиона, бежим! — прикрикнул на застывшую гриффиндорку Гарри. — У нас скоро закончится время!
— Да, да. — потрясенная увиденным, а позже и додуманным, Гермиона побежала рядом с Гарри.
— Гарри, — через несколько минут спросила она, запыхавшись, — а ты не думал, откуда там взялся второй оборотень?
— Нет, — отрывисто бросил Гарри. — Сейчас главное — Сириус. И нам нужно найти Клювокрыла!
События понеслись на друзей, словно снежный ком, с головой погружая их в снег и совсем не предоставляя возможности вынырнуть. Отыскав гиппогрифа и приведя его к озеру, Гермиона увидела, как Гарри создал безупречного Патронуса, вдохновленный спасением жизни своего единственного родного человека — крестного, перенесшего бессчетное количество тягот для того, чтобы по-отечески обнять крестника.
Солнце палило нещадно. Отражаясь в, казалось, незыблемой глади Черного озера и в бесчисленном множестве окон Хогвартса, оно слепило каждого, кто поднимал глаза. Свет всегда приманивал живых существ, давал им надежду, направлял по верному следу. Люди тянулись ко всему светлому, что было в их жизни, какой бы темной не была их натура. В человеке всегда шла, идет и будет идти борьба между светом и тьмой, легкостью и правильностью, необходимостью и желанием. И порой, когда кажется, что просвета уже не будет, ты находишь такого человека, который являет собой истинное противостояние двух начал. И, видя в нем явную победу яркого света, надежда приходит и к тебе.
С высоко поднятой головой Гермиона Грейнджер прошествовала в кабинет своего уже бывшего профессора по Защите от Темных Искусств. После того, как о Люпине открылась правда, все отвернулись от него, что, в принципе, было неудивительно. Оборотень, преподающий в школе — что может быть абсурднее? О чем думал директор Дамблдор, принимая его в школу? Быть может, о равенстве всех людей, ведь все мы — одинаковы?
— Добрый день, Гермиона, — неожиданно услышала мисс Грейнджер, едва зайдя в кабинет.
— Здравствуйте, профессор, — кивнула гриффиндорка. — Вы, получается, пока что не отдали карту Гарри?
— Я собираюсь сделать это сегодня, — улыбка появилась на лице Ремуса, — ведь я теперь больше не учитель, а просто старый друг его отца.
— И правда, — согласилась Гермиона. Немного помолчали. Потом же девушка спросила: — Профессор Люпин, ведь отец Гарри, мистер Блек и Питер Петтигрю знали о том, кто вы такой?
— Да, Гермиона, — осторожно начал Ремус, переложив для уверенности пару свитков на столе, — они знали.
— Вероятно, им стало это известно в самом начале вашего обучения? — предположила третьекурсница.
— Да, — удивление отразилось на лице Люпина, — но почему ты сделала такой вывод?
— Я уверена, что именно это вас и сплотило, — солнце осветило лицо Гермионы, — и именно поэтому они и стали анимагами. А для того, чтобы научиться этому, требуется довольно много времени.
— Честно говоря, Гермиона, — на лице Люпина появилась добродушная усмешка, — ты самая спокойная и логичная девушка из всех, что я знал. Ты очень похожа на Лили, — тихо добавил бывший профессор ЗОТИ.
— Спасибо, — Гермиона смущенно потупилась. — Я просто хотела узнать, как же они вас разоблачили.
— О, когда мы стали дружить, то Джеймса и Сириуса очень волновало и беспокоило, куда же это я пропадаю каждый месяц, — начал Люпин, встав из-за стола, — и однажды эти безумцы решили в очередной раз нарушить школьные правила, устроив ночную экскурсию по Запретному лесу. В ту ночь они оба увидели, как мадам Помфри отводит меня в Воющую хижину. А после Джим и Сириус, по их словам, просидели там всю ночь, слушая мои вопли и шум, который я производил, ведь тогда еще не было Волчьего зелья. Ранним утром, когда мадам Помфри препроводила меня в больничное крыло, чтобы я пришел в себя после тяжелой ночи, они пришли ко мне и все рассказали. Именно тогда и возникла торжественная клятва о шалости. И никто из них не выдал мою тайну, унеся ее с собой в могилу, — тень пробежала по лицу Люпина, перемешиваясь с улыбкой воспоминания прошлых счастливых лет.
— Они сказали, что нет ничего плохого в том, что я оборотень. Мне просто не повезло, — продолжал Ремус. — Джим говорил, что ему тоже не повезло: в некоторых кабинетах были планшеты только для правшей, а он был левшой. Сириус же сказал только одну фразу: «Ты просто оборотень, а не белая ворона во всем семейном гнезде». Они действительно сделали все возможное, чтобы я не чувствовал себя изгоем, оторванным от жизни, лишенным возможности нормально общаться, говорить всю правду людям, которые заслуживают доверия. Честно говоря, — Люпин прекратил мерить шагами комнату, — это бесценно, — то, что они сделали.
— Помощь по своему существу бесценна, — тихо сказала Гермиона. — Но у вас ведь не было ее со стороны человека, находящегося в таком же положении, как и у вас. У вас не было опыта, что страшнее всего.
— Очень проницательно, Гермиона, — заметил Ремус. — Мне действительно не хватало этой помощи. И я понимаю теперь, насколько она важна для человека, и готов оказывать ее любому, кто попросит меня об этом.
— Но ведь вы и помогаете, — фраза была произнесена с нажимом.
— Всем студентам, кто обратится ко мне.
— Профессор, — резко сказала Гермиона, — в школе ведь есть еще один оборотень, кроме вас?
— Хм… Что ж, да, есть — нехотя подтвердил Люпин. — И я помогаю ему.
— Мне каежтся, я знаю, кто он.
— Раз ты пришла к этому самостоятельно, — профессор уселся за стол, — то должна понимать, что ни в коем случае нельзя разглашать подобную информацию. Ты можешь сломать жизнь этого паренька своими собственными руками, — профессор сцепил пальцы, поставив на них подбородок, — не делай этого.
— Вот и хорошо. И еще, Гермиона… Гарри и Рон не должны знать.
— Мне все понятно, профессор, — кивнула Гермиона, — просто хотела убедиться в своих предположениях. — Ремус кивнул. — Я, наверное, пойду. До свидания, профессор Люпин. Счастливого пути.
— До свидания, Гермиона, — задумчиво проговорил Люпин, смотря вслед девушке. — Береги себя.
[1] — имена Ромул и Рем в латинском варианте.
Четвертый курс
Суматоха в замке по поводу проведения Святочного бала была сравнима лишь с колебаниями щупальцев Гигантского кальмара в брачный период. Студенты Хогвартса сходили с ума: по всему замку летали записки, из каждого угла слышался смех, всенепременно связанный с предстоящим событием. Некоторые учителя махнули рукой на учеников, часы напролет думающих о том, как же хорошо играет ее партнер в квиддич и какая изящная походка у его спутницы. Другие же зверствовали в еще большей степени, чем обычно. К таким относились, естественно, МакГонагалл и Снейп. Последний по отношению к своим слизеринцам вообще проявлял чудеса муштры: во время подготовки к балу в подземельях царили спокойствие и легкий дымок фирменного слизеринского пренебрежения. Студенты змеиного факультета ходили с подчеркнуто спокойными лицами, ничего не выражающими. Профессор зельеварения разразился необычной для него многолосвной речью о том, что Слизерин — единственный, по выражению профессора, «адекватный факультет в Хогвартсе, лишенный особо знаменитых студентов, каждый день норовящих установить рекорд по количеству нарушенных правил». И совершенно неважно, что таких факультетов в Хогвартсе на самом деле три. Слизеринцы прекрасно поняли своего декана, и тихо-мирнопоприглашали друг друга на бал. Все остались довольны. Кроме Крэбба и Гойла, конечно, которые шли на Святочный бал в сопровождении друг друга. Да и то, только для того, чтобы поесть.
Однако были и такие люди, которые вообще не проявили ни малейшего интереса к предстоящему мероприятию. К таким как раз и относился Теодор Нотт. Вообще посмотреть на него, так он просто ангел во плоти, по каким-то причинам оставшийся тайной для человечества, принявший облик заурядного аристократа-слизеринца: тонкие черты лица, высокий рост и чуть вьющиеся волосы чернильно-синего оттенка, невозможно контрастирующие с голубыми глазами. Невозможно — потому, что голубоглазые брюнеты считаются своего рода людьми, обладающими генетическим уродством. Своеобразные ошибки природы. Собственно, природа не так уж и старалась, создавая Нотта: аристократический нос совершенно портила неуместная горбинка, а подбородок был безвольным. Тонкую черную бровь рассекал неприятного вида шрам, придавая всему Теодору специфический облик. В противовес всем Ноттам, Теодор был очень медлительным человеком. По сути, он был единственным слизеринцем, у которого были плохие отношения с деканом. Снейп просто-напросто ненавидел медлительных людей; его раздражало, что прежде, чем что-то сделать, Нотту необходимо основательно подумать, взвесить все «за» и «против», рассчитать дальнейшие вариантны возможного развития событий. Он был абсолютно не способен быстро найти выход из сложившейся ситуации, в незнакомой обстановке терялся. «Решительный» — это совсем не про него. Многих это раздражало и выводило из себя, однако нельзя сказать, что Теодор был неинтересным молодым человеком. Когда кто-то особо распалялся, и причиной тому был Нотт, то на его лице появлялось выражение «ах-как-плох-сей-мир — и — как-я-хотел-бы-сделать-его-лучше-и-благороднее», что неизменно способствовало смирению возмущенных с образом жизни Теодора.
Однако в спорах слизеринец оживлялся, его невозможно было узнать. Все его напускное, видимо, спокойствие куда-то пропадало, а на смену ему приходили вспыльчивость и смекалка, приправленные острой иронией, не всегда ласкающей ухо оппонента. А если же дело касалось его хобби — волшебных шахмат, чтения и квиддича — пиши пропало. Теодор становился настолько активным, приобретая веселость и благодушное расположение духа, что многие слизеринцы язвили, будто его распределили не на тот факультет. Теодор в такие моменты становился центром внимания, создавал шумную кампанию из ничего — романтическое одиночество явно не его стихия. В хорошем настроении Нотт иногда даже показывал дорогу первокурсникам, а в особо радужном — даже объяснял домашнее задание, исправно тренировался и вообще был сама любезность. Возможно, это было второй причиной, по которой Снейп недолюбливал Теодора. Но декан находил в нем настоящего помощника — Нотт был достаточно ответственным, чтобы поручить ему незаметно приглядыватьза, например, Драко Малфоем, и в случае чего незамедлительно сообщить о происшествии профессору зельеварения. Но поситинеНотт раскрывался, когда командовал кем-либо. Он обожал это занятие всей душой, однако его приказы чаще всего выполнялись домашними эльфами в Нотт-мэноре или же шахматными фигурками.
Возвращаясь к вопросу о бале, следует отметить, что Теодор Нотт вовсе не был обделен женским вниманием и отсутствием приглашений. Однако, отказывая, он больше уподоблялся Гарри, когда его пригласила огромнаяпятикурсница со Слизерина, чем Малфою, раздающему отказы направо и налево с таким видом, будто он отказывает в помиловании или предоставлении индульгенции. А что, довольно неплохая реклама для Драко. Искупи свои грехи — потанцуй с Малфоем. Едва Нотту приходила в голову подобная мысль, он тут же кривился, явно сетуя на комментарии Драко по поводу его «будущих жарких танцев с Пенси», ибо родители совершенно точно не удосужились объяснить ему, что такое «половое созревание».
И все же Теодор пошел на бал. И даже в сопровождении, причем не уподобившись Греббу и Гойлу. За пару дней до Святочного бала на сдвоенной трансфигурации с КогтевраномНотт попросту обернулся к сидящей сзади него девушке и попросил ее составить ему компанию. Та, хоть и удивилась, но согласно кивнула, ответив: «С радостью, Тео!» А потом она противно захихикала вместе с подругой, и в который раз слизеринец отметил, что куда важнее не миловидность и привлекательности девушки, а ее манера общаться, думать и жить — короче, внутренний мир. Однако смех сзади оборвался, когда девушки стали обсуждать приближающееся событие, мешая Нотту и Розье вникать в методику трансфигурации отдельных частей тела. Но и в этом был свой толк — Теодор услышал имя девушки, с которой пойдет на бал — Патриция Эмбер. Что ж, раз она коверкает его имя, елейно называя его «Тео», то и он будет звать ее «Пат».
— Это не Грейнджер, — растерянныйРозье провожал взглядом Гермиону, особенно красивую сегодняшним вечером. Одетая в небесно-голубое воздушное платье, она, казалось, была совсем невесомой — так легко чемпион Дурмстрангакружил ее в танце. Весь зал веселился; студенты Хогвартса, Шармбатона и Дурмстранга, что называется, «объединились», лихо отплясывая под музыку незабвенных Ведуний. Однако не все принимали участие в танцах: это были в основном четверокурсники, разбившиеся на группки по факультетам, состоявшие в основном из молодых людей. Слизеринцы — Малфой, Нотт, Розье и Мальсибер — сидели за небольшим столиком, которых было полно по всему Большому залу. Расположены они были так, чтобы не мешать танцующим. Слизеринцы вполне были довольны месторасположением — никто здесь не подслушает и, что более важно, не позарится на их запасы Огневиски. — Не может такого быть.
— Кому какая разница? — Мальсибер пожал плечами и, оглядевшись, украдкой выпил несколько глотков согревающей жидкости. Слизеринца разобрал кашель, но ему удалось быстро справиться, после чего он добавил: — Она все равно грязнокровка.
— Неизвестно, насколько она грязная на самом деле, — пьяная ухмылка озарило лицо Драко. — Я бы и не прочь проверить.
— Никогда ты не думал о чести, — буркнул Нотт.
— Ты что, слишком трезвый? — зашумел Мальсибер, а одновременно с ним заговорил и Малфой: — У грязнокровок нет чести, Нотт.
— Я не о ее чести, — выплюнул последнее слово Теодор, — а о твоей. Что скажет папочка Люциус, когда узнает?
— Он не узнает, — запил свои слова Малфой.
— Потому что ты этого не сделаешь? — с надеждой переспросил Розье.
— Да нет же, — привычно для всех растягивал слова Драко, — я умею скрывать. И не только я, да, Тео? Кажется, именно так тебя называет твоя дражайшая когтевранка?
— Не такая уж и дражайшая, — спокойствие звучало в голосе Нотта. — Тем более, я даже не знаю, где она. Ты сделал глупый выпад, Драко.
— Хватит занудствовать, — раздражение у Малфоя скрывать не получалось; он явно был задет, что Нотт урезонил его, — посмотри лучше на Грейнджер. Неужели тебе не хотелось бы?
— Нет, — все так же спокойно ответил Теодор. — У меня есть когтевранка.
— Так почему ты не с ней? — поинтересовался Мальсибер.
— Потому что Драко потащил нас сюда, чтобы рассказать что-то важное, — терпеливо объяснил Нотт. — И все молчит.
— Я выпить с вами хотел, — начал оправдываться Малфой, что было совершенно нехарактерно для него в общении с однокурсниками, — а потом дальше идти танцевать. Так что пойдемте.
Слизеринцы поднялись и медленно потянулись в сторону танцующих, пытаясь найти глазами своих партнерш. Трое из них, справившись с задачей, помчались в гущу толпы наверстывать упущенное, а Нотт остался. Он вернулся за столик и прокручивал в голове сегодняшний разговор. Совершенно бессмысленный гогот по поводу того, что Поттер и Уизли не умеют танцевать, а рыжая Уизли пошла на бал с Лонгботтомом, гадкие замечания насчет того, может ли Дамблдор обещать МакГонагал продолжение банкета после пары часов танцев, красота Грейнджер. Красота? Грейнджер? Два практически антонимичных слова, по мнению Драко, в одном предложении. Нотт не был солидарен с Драко в этом вопросе. Особенно потому, что Гермиона думала точно так же, как и Люпин. Нотт был в этом уверен. С другой стороны, кто ж ее разберет, как часто говорят о Грейнджер Поттер и Уизли. Хотя профессор Люпин не стал бы просто так предупреждать его, намекая именно на нее. И ведь не выдала его. Это было прекрасно известно. В таком случае Нотт уже учился бы в Дурмстранге или хотя бы выслушивал нотации Дамблдора и наставления декана. Значит, в ней есть не только превосходный ум по части учебы, она и в жизни кое-что понимает. И Грейнджер на самом деле красива. Когда причешется.
Нотт устало зевнул, еще раз посмотрел на светящуюся от счастья гриффиндорку в руках Крама, оценившего ее достоинства, и нашарил под стулом Драко почти пустую бутылку Огневиски. Надо попробовать, ведь говорят, что изрядная доза этого напитка, поднимая бодрость духа и туманя рассудок, придает земному существованию достаточную привлекательность, чтобы заставить вас лечь спать.
Пятый курс
Дыхание сбилось, бежать дальше совсем не было сил. Но нужно было. Гарри сказал, что «если мы не успеем, то попадутся все». Гермиона, отчаянно пытаясь добежать до башни Гриффиндора, все более снижала скорость. Однако бежала она уже достаточно долго, чтобы скрыться от Инспекционной дружины. Ее путь пролегал через восьмой этаж, где находился кабинет прорицаний, чтобы запутать и сбить со следа преследующих. Гермиона спустилась на седьмой этаж, где уже через два поворота должен был показаться портрет Полной Дамы, но. Девушка резко врезалась в Крэбба. Тот грубо встряхнул ее, словно тряпичную куклу, и поволок в обратную сторону, к Выручай-комнате, где все и началось. Гриффиндорка изо всех сил брыкалась, пыталась достать палочку, но безуспешно. Тупое, совершенно монолитное выражение лица Крэбба с гнусной ухмылкой на нем не предвещало ничего хорошего. К удивлению Гермионы, он потащил ее через какой-то потайной ход, неизвестный ей. А значит, он был неизвестен и близнеца Уизли. Крэбб нарочно закрыл ей глаза, чтобы Гермиона не видела, где они находятся. Через толстые как сардельки пальцы огромного слизеринца Гермиона успела разглядеть абсолютно пустой портретный проем, а после — темнота. Очевидно, это какой-то ход в стенах, причем совершенно не освещенный. Крэбб убрал руки с лица Гермионы, споткнулся, а гриффиндорка, воспользовавшись моментом, изо всех сил ударила его локтем в лицо. Слизеринец взвыл, отпустив свою пленницу, а та со всей мочи понеслась в сторону выхода и. врезалась в слизеринца во второй раз за сегодняшний день. И снова всеми силами она пыталась освободиться, сбросить с себя грубую хватку, но не тут то было. Она закричала, а слизеринец, лица которого разглядеть не удалось, поспешно зажал ей рот рукой.
— Хватит, не брыкайся! — зашипел на нее студент, вытащив палочку и направив ее в ту сторону, откуда прибежала Гермиона. Ей подумалось, что он, скорее всего, думает, будто она бежала еще вместе с кем-то, а потому не вняла просьбе слизеринца, продолжая отчаянные попытки высвободиться.
— Я же сказал! — почему-то шепотом говорил он. — Я ничего тебе не сделаю. — От удивления гриффиндорка даже перестала сопротивляться. Но кто, в самом-то деле, поверит слизеринцу?
— Остолбеней! — вскрикнул он, направив палочку в сторону показавшегося из-за поворота Крэбба. Тот упал навзничь, не успев и рта раскрыть. Да, реакция у нападающего была отменная. Гермиона, раскрыв рот, наблюдала за тем, как Крэбба отволакивают к стене, сажают его, на минуту оживляют, а затем корректируют ему память! Причем так, что он будет считать, что вовсе не видел и не гнался сегодня за Гермионой Грейнджер, что не видел, как его оглушил Теодор Нотт. Тем временем последний справился с огромным слизеринцем и подошел, наконец, к до смерти пораженной девушке.
— Почему ты это сделал? — слова вылетали так медленно, будто время постепенно останавливалось, сила притяжения перестала действовать, а по лицу Нотта вообще невозможно было определить, действуют ли на него законы физики.
— Ты сама знаешь, почему, — пожал плечами слизеринец, усевшись рядом с Гермионой и прислонившись к стене. Та спешно отодвинулась от него.
— А ты наверняка понимаешь, что я тебе не верю, — здравая мысль, не находите? — гриффиндорец в здравом уме никогда не поверит слизеринцу.
— Даже если тот его спас? — саркастически усмехнулся Нотт.
— Ну да, как же, «я спасу его, и он будет мне должен» — вот и вся ваша пресловутая философия, не так ли?
— В некоторой степени ты права, — Теодор пожал плечами, — но в нашем случае должен тебе я.
— То есть ты помог мне только из-за обостренного чувства долга? — язвительно осведомилась Гермиона.
— А чего ты оскорбилась? — урезонил ее Нотт.
— Умоляю тебя, оставь всю эту чепуху, — нотки легкого раздражения и усталости играли в его голосе, он махнул рукой. Гермиона только пожала плечами. Неуверенность и растерянность очерчивали ее позу.
— Гермиона! — послышался вопль Рона, открывшего потайной ход с другой стороны. Послышался топот ног. Очевидно, Уизли искал ее. И нашел.
— Что нам делать? — запаниковал Теодор. Вся его неуверенность и медлительность мешали ему сосредоточиться, чтобы принять единственно верное решение. Выход подсказала Гермиона:
— Когда Рон будет совсем близко, я пошлю рядом с тобой Петрификус Тоталус, и мы с ним уйдем, — шепнула гриффиндорка. — Ты только не шевелись, если не хочешь провести тут пару часов без движения.
— Х-хорошо, — промямлил Нотт.
— Будь здесь же в восемь вечера, — бросила через плечо Гермиона, встав у стены так, чтобы Рон сразу же увидел, как она посылает заклятье в нападавшего. — Мы явно не закончили разговор.
— Не опаздывай, Гермиона, — кивнул Теодор и потер глаза. А Грейнджер от удивления чуть не забыла о плане. Не каждый день слизеринцы называют ее по имени.
— Так можно узнать, зачем ты меня спас? — скептично спросила Гермиона, скрестив на груди руки. Спустя пятнадцать минут после назначенного времени она стояла у самого выхода из потайного хода. Нотт опоздал. Намеренно или случайно — не важно, оба варианта вполне себе слизеринские. Теодор выглядел усталым, был явно взволнован. Гриффиндорка же вела беседу в наступательном, атакующем характере. Она не боялась слизеринца, хотя тот явно был сильнее ее, причем в магическом плане тоже. Однако Гермиона была спокойна — пока Нотт сообразит, что делать, она успеет добраться до своей спальни. В Лондоне.
— Не думай, что из особо благородных побуждений, — улыбнулся Нотт.