васак сюни кто такой

Васак Сюни

Васак Сюни (ок.387 год — 454/455 гг.) — князь Сюника с 409 года, после смерти брата Вагинака. Марзпан Армении ок.442—451 гг., также марзпан Иберии. Представитель древнеармянского рода Сюни. В 449 г. был вызван персидским царем Ездигердом II в Ктесифон наряду со спарапетом Варданом Мамиконяном и другими виднейшими армянами, где их заставили отречься от христианства и принять зороастризм. Попытка персов насадить зороастризм в Армении вызвала в том же году восстание, которое возглавил вернувшийся к христианству Вардан Мамиконян. Васак Сюни поначалу тоже участвовал в движении и взял под свое командование треть войска повстанцев; но он был сторонником соглашения с персами и после обещанной Ездигердом амнистии перешел на сторону персов и возглавил проперсидскую партию среди армянской знати. Он разорил Араратскую долину, затем укрепился в Дербентском проходе и привлек на свою сторону (и сторону персов) иберов и ряд кавказских племен. На стороне персов участвовал в Аварайрской битве, где погиб Вардан Мамиконян. Однако он проявил явную неспособность умиротворить Армению и прекратить продолжающееся восстание; был вызван в Ктесифон, где царь обвинил его в пособничестве восстанию и разорении Армении и приговорил к смерти. Умер в заключении.

См. также

Источники

Полезное

Смотреть что такое «Васак Сюни» в других словарях:

Васак Сюнийский — Васак Сюни 2 й Марзабан Армении (Персармении) 442 451 Предшественник: Мигр Шапух Преемник … Википедия

Сюни — (арм. Սիւնի) армянская фамилия, связанная с исторической областью Сюник (арм. Սյունիք, Սիւնիք). Сюни древнеармянская династия, правители области Сюник до второй половины XII века Известные носители: Васак Сюни (ок.387 год … … Википедия

Сюни (династия) — Исторически Сюник Сюни … Википедия

Васак — Վասակ 2 й Сюникский царь с 998 до 1040 г. Предшественник: Смба … Википедия

Васак Ишханик — (ум. ок. 892/893[1]) сюзеренный князь Сюника[2]. Был пленен в вместе с другими армянскими князями[3] отправлен в ссылку в середине 850 гг. арабским военачальником Бугой. В годы его отсутствия с согласия Ашота Багратуни его престол занимал Васак… … Википедия

Васак Габур — Монастырь Севанаванк построенный супругой Васака Габура Мариам в 874 году Васак Габур (букв.: «мягкий, нестойкий»[1]) (ум. ок. 859 г … Википедия

Ашот Сюни — Ашот Сюни[1] (арм. Աշոտ Սյունի) сюзеренный князь Сюника около 892 909 гг. Биография … Википедия

Сюник — У этого термина существуют и другие значения, см. Сюник (значения) … Википедия

Аварайрская битва — Дата 26 мая или 2 июня 451 Место Аварайрское поле, провинция Васпуракан, гавар Артаз, на берегу реки Тхмут (современная территория северо западного Ирана) Итог … Википедия

Источник

Вспомним героев древности

12 февраля (дата для 2015 года) в Армении отмечают Вардананк — День милосердия и национальной дани героям. Это день памяти воинов павших в битве с персидской армией на Аварайрском поле. Несмотря на поражение армянских войск во главе с Варданом Мамиконяном, воины одержали духовную победу.

Никто не может с уверенностью сказать, что какие-либо события в мире оценивает объективно. Если наблюдатель со стороны и его никаким боком те события не касаются, вначале он сможет быть объективным. Но в ходе изучения материалов событий, у наблюдателя складывается свое мнение и отношение к конкретным участникам событий.

Так сложилось, что летние каникулы я проводила в глубинке Армении, Сисиане – это Сюник: одна из древних провинций независимого и крупного когда-то государства Великая Армения, а в 987—1170гг. независимое Сюнийское царство. В раннем детстве я принимала участие в празднике Сурб (святой) Вардан. Помню было много цветов и мы несли их куда-то; были песни, танцы, игры – что может запомнить ребенок? Изучая Аварайское сражение, мы читали в учениках: неизвестно где могила спарапета (главнокомандующего) Вардана Мамиконяна. Я спросила у своего дяди (брата мамы): какому Вардану посвящен тот праздник в Сисиане? Он ответил: Вардан один, он и есть спарапет Вардан Мамиконян. У меня возник вопрос: почему в Сюнике точно знают и помнят, где могила Вардана Мамиконяна, а в других областях Армении никто не в курсе?

Вот события в их хронологическом порядке.

После падения царской династии Аршакуни в 428 году Армению разделили на две части: западная (меньшая) часть Армении вошла в состав Восточной Римской империи (Византия), а восточная – в состав персидского государства Сасанидов. Византийская часть Армении управлялась куропалатом (губернатором), армянином по происхождению, с ограниченной властью. Персидская часть управлялась марзпаном (правителем). Марзпан обладал верховной властью, но не мог нарушать вековые привилегии армянских нахараров (князей), каждый из них был полунезависимым правителем в собственном княжестве и имел свою небольшую армию.

Сначала персы предоставили Армении значительную автономию. Должности марзпана, спарапета (главнокомандующего) и азарапета (ведавшего экономикой) оставались в руках армян. «Великим судьей» в стране был армянский католикос (глава христианской церкви), сборщиками налогов были армяне. Страна переживала культурный подъем, связанный с деятельностью просветителя Месропа Маштоца, восстановившего армянский алфавит, а значит и письменность. Строились церкви и школы, распространялась грамотность.

Персидский шах Ездигерд II в 447 году нормализовал отношения с Византией и решил ужесточить политику в отношении Армении, чтобы в случае войны с Византией, христиане-армяне не стали для христиан-византийцев союзниками. В Армению был направлен представитель царского двора Деншапух, который провел перепись населения, обложил народ тяжелыми налогами, отнял у армян должности великого судьи и азарапета и отдал их персам, а также издал эдикт с требованием отказаться от христианства и перейти в зороастризм. Экономика Армении оказалась в руках персов. Налоги стали взимать и с церкви, чего раньше не было.

В ответ на это в 449 году в Арташате собралась вся знать и высшее духовенство Армении – собор, который вежливо, но твердо отверг требования персов. Армяне понимали, что принятие зороастризма равносильно ассимиляции и полному уничтожению армянского народа.

Ездигерд II был в гневе и вызвал марзпана Васака Сюни, спарапета Вардана Мамиконяна и многих нахараров (князей) в свою столицу Ктесифон. Шах думал, что достаточно заставить верхушку знати принять зороастризм и остальные автоматически перейдут в новую веру.

Нахарары прибыли ко двору, но им не оказали должного внимания, как это было прежде. Историк Егише подробно описывает, как обычно шах принимал нахараров Армении:
«А в прежнее время был обычай. Когда прибывала ко двору армянская конница под началом у какого-либо знатного полководца, [царь] высылал навстречу мужа и спрашивал о благополучии мира в стране Армянской, и повторял это же дважды и трижды, и сам делал смотр отряду. И, прежде чем наступало ратное дело, почитал даже самое их прибытие достойным великой благодарности, и перед своими сопрестольниками и всеми вельможами воздавал хвалу всем [прибывшим] и напоминал о заслугах их предков и рассказывал о доблестях каждого мужа».

Ездигерд II потребовал от армян на рассвете с восходом солнца упасть на колени, приветствуя «великолепное светило» (почитание солнца и огня важные элементы зороастризма), иначе:
«. в вашу страну пошлю несметное войско со слонами, а жен и сыновей ваших велю отправить в Хузистан (провинция Персии), а церкви и то, что вы называете часовнями, разорю, снесу и предам разрушению. А если кто воспротивится, тот погибнет под ногами слонов, кончит лютой смертью».

Шах остался доволен и щедро одарил их. Они покинули Ктесифон, но два сына Васака Сюни остались в заложниках шаха. Подобное в те времена было обычным делом: заложники были гарантом выполнения требований шаха.

Вместе с армянами шах отправил 700 магов (жрецы зороастризма), чтобы обратить в зороастризм весь армянский народ. Когда армянские нахарары, возвращаясь из Ктесифона вместе с магами, достигли селения Ангх в области Багреванд, крестьяне во главе с Гевондом Иереем изгнали из селения магов, которые собирались превратить церковь в зороастрийское капище. То же произошло в городе Зарехаване. Восставший народ стал по всей стране разрушать капища.

Так началось восстание, давшее начало массовому движению «Вардананк», в честь Вардана Мамиконяна, объединившего весь народ: дворянство, духовенство и крестьянство.

Васак Сюни был также марзпаном Иверии (Грузии). Восставшие заключили союз с Грузией и Албанией. Соседние народы решили общими силами свергнуть иго Сасанидов. Организаторы восстания обратились за помощью к гуннам и Византии.

Однако византийский император Маркиан (450—457гг) не оказал поддержки и более того: сообщил о готовящемся восстании персидскому двору. Не оправдались надежды восставших и на помощь гуннов. Армяне должны были опираться на свои силы, состоящие из регулярных войск и ополчения.

Васак Сюни заметил настроение некоторых нахараров, которые были не прочь выступить на стороне шаха в надежде заполучить области восставших князей. Именно этих нахараров он оставил у себя в центре страны, в Араратской долине, чтобы следить за их действиями.

В апреле 451 года для подавления восстания Ездигерд II послал большое войско, которое вступило в Армению через области Гер и Зареванд и направилось в глубь страны, разоряя все на своем пути.

В мае регулярная персидская армия под командованием Мушкана Нисалавурта, включая полк «бессмертных», 15 боевых слонов и наёмные отряды из варварских племен подошла к городу Маку и стала лагерем к юго-западу от него, у реки Тхмут, на Аварайрской равнине, в провинции Васпуракан, на юго-востоке от горы Арарат. К ним присоединился Васак Сюни с нахарарами противниками восстания.

Против них выступило армянское войско, большую часть которого составляло народное ополчение: в том числе женщины, монахи, старики.

В полдень 26 мая 451 года началось кровопролитное сражение. Вардан Мамиконян разделил войско на три части, основные силы которого вступили в бой со слонами и полком «бессмертных». Битва была ожесточенной, обе стороны понесли большие потери. Вардан Мамиконян пал смертью храбрых.

Остатки армянской армии скрылись в горах и вели партизанскую войну. Командующий персидской армией в своих донесениях шаху отмечал, что все карательные действия приводят не к подчинению, а к разорению страны, что противоречит учению зороастризма. Он обвинил Васака Сюни в притворном вероотступничестве и неспособности прекратить кровопролитие. Васак был арестован и отправлен в Ктесифон, где над ним состоялся суд.

Персидский шах Ездигерд II отказался от насильственного обращения армян в зороастризм, восстановил в Армении самоуправление, вернул привилегии местной знати и христианскому духовенству.

Армянская церковь причислила Вардана Мамиконяна и 1036 воинов-героев павших вместе с ним на Аварайрском поле к лику святых. Ежегодно, в четверг за восемь недель до праздника Святой Пасхи отмечается Вардананк (Святой Вардананц).
Таким образом, на Аварайрском поле армия Вардана Мамиконяна выполнила свою основную задачу: армяне отстояли право быть христианами.

Куда делось тело Вардана Мамиконяна?
Какова роль Васака Сюни в Аварайрской битве?

У армянских историков разные мнения и ответы на эти вопросы. Большинство утверждает, что Вардан Мамиконян похоронен на Аварайрской равнине. Однако народ Сюника каждое второе воскресенье июля в селе Ангегакот отмечает праздник Сурб Вардан и уверен, что могилы Вардана Мамиконяна и Васака Сюни находятся в часовне близ села.

Церковь канонизировала спарапета Вардана Мамиконяна и воинов погибших в Аварайрском сражении два века спустя и тогда вышла отредактированная версия летописи Егише «О Вардане и войне армянской». Имя Васака Сюни автоматически превратилось в синоним предательства.

Беря за основу книгу Егише, на вопрос о роли Васака Сюни официальная историография отвечает, что марзпан предатель и виновен в поражении армянских войск на поле Аварайра, потому что перешел на сторону персов.

Однако историк Мовсес Хоренаци не так категоричен в оценке действий Васака Сюни. Переводчик книги Мовсеса Хоренаци: «История Армении» в примечании к ней пишет:
«Интересно, что Мовсес Хоренаци в своем отношении к Васаку совершенно не отдает дани той ненависти и презрению, которыми в различной степени, но одинаково проникнуты историки V в. Егише и Лазар Парпеци, подробно описавшие восстание 451 г, и изменническую деятельность Васака, хотя, конечно, наш автор должен был быть прекрасно осведомлен об этих делах».

Вардан Мамиконян, Васак Сюни и Мовсес Хоренаци были в числе первых учеников Месропа Маштоца, восстановившего армянский алфавит. Положительно отзывался о Васаке историк Корюн: «когда в 405 году Месроп Маштоц открывал школы в Армении, молодой Васак был одним из его сопровождающих». («Житие Маштоца» (443—450гг))

Некоторые западные ученые считают, что Егише вымышленный автор, а по мнению других он жил в IX веке. Полемика началась в 1893 году, когда востоковед Фредерик Конибер обнаружил два рукописных фрагмента книги Егише. В них отсутствует три десятка предложений, которые есть в книге: «О Вардане и войне армянской», хотя один из листов не удалось расшифровать полностью – лист сильно поврежден. Именно несоответствие текста рукописных листов и книги вызвало сомнения в достоверности излагаемых в книге событий. Возможно речи, письма и указы в книге появились после канонизации. Есть надежда, что с помощью компьютерных программ удастся прочесть и другие найденные фрагменты рукописи.

Ныне историки выдвигают версию, что на самом деле лидером движения был не Вардан, а Васак. У армянского историка Парпеци сохранилось письмо, которое Васак написал спарапету Вардану, призывая его вернуться, после того как тот, собрав своих людей, бежал в Византию. К тому времени Васак уже договорился с аланами и гуннами, готовыми присоединиться к армянскому войску. Как правитель, Васак не мог сам возглавить движение – это могло привести к гибели страны.

Эпизод, когда нахарары вызванные к царскому двору притворились, что сменили веру, вызывает сомнение в предательстве Васака. Они вернулись в страну в сопровождении магов и восставший народ стал по всей стране разрушать капища. «Разоряли и разрушали их строения, поджигали и сжигали дома служения огню.» (Егише)
Зороастризм проник в Армению задолго до этого и Васак к насаждению чуждого культа не причастен, как ему приписывают. Капища были построены еще при шахиншахе Шапухе (Шапур III, 385-388 гг – дед Ездигерда II).

Более полутора лет длилось противостояние: с сентября 449 по май 451 года. Все это время Васак Сюни пытался примирить стороны. Ездигерд II к этому времени проиграл новую войну с эфталитами и по совету Васака Сюни, издал указ, облегчающий налоги и аннулирующий требование вероотступничества. Так от восставших отошли грузины, албанцы и некоторые окраинные армянские области. Однако остальные не поверили и были настроены на битву.

Вспомним, что сыновья Васака Сюни остались в заложниках шаха и Васак Сюни собрал возле себя ненадежных нахараров, которые в любом случае могли выступить на стороне персов. Видимо Васак Сюни решил сам выступить в битве против восставших, чтобы контролировать ненадежных нахараров и помогать Вардану Мамиконяну.

После битвы Васаку Сюни удалось вывести тело Вардана Мамиконяна. Он сам или его воины похоронили Вардана в селе Ангегакот.

Остатки армянской армии еще сражались в труднодоступных горных районах. Мушкан Нисалавурт в своих донесениях шаху обвинил Васака Сюни в неспособности прекратить кровопролитие. По требованию шаха Васак был доставлен в Ктесифон, где над ним состоялся суд.

У Васака Сюни обнаружили письма к византийцам, князьям Грузии, Кавказской Албании и другим лицам с призывами помочь восстанию. На суде Васака Сюни обвинили в том, что после Аварайрской битвы он предал многих проперсидски настроеных князей: выманивал их из укреплений, арестовывал и казнил. Васака обвинили в причастности к поражению персов под Зарехаваном.

Ездигерд II приговорил Васака к смерти. Васак Сюни умер в заключении в 455 году.

Однако персидский шах Ездигерд II не был счастлив: Армения была разорена, приток налогов и воинов оттуда резко сократился. Пример Васака Сюни показал, что под давлением силы переход в зороастризм был притворным, он вынужден был разрешить армянам исповедовать христианство.

После канонизации спарапета Вардана Мамиконяна и воинов погибших в Аварайрском сражении вышла отредактированная версия летописи Егише «О Вардане и войне армянской». Возможно, тогда в книге Егише появились речи, письма, указы и предложения, где вина в этих бедах возлагалась на Васака Сюни. Это выясняют ученые института Матенадаран, изучая найденные фрагменты рукописи Егише.

Вспомнить героев древности нужно и для того, чтобы вернуть герою Васаку Сюни доброе имя.

Народ Сюника не забывает могилы героев: Вардана Мамиконяна и Васака Сюни, хотя они расположены в труднодоступном месте. В прежние времена известных людей хоронили в таких местах, чтобы оградить их от осквернения иноземцами – с недобрыми намерениями в Армении их побывало несметное число. Есть надежда, что благотворительная организация займется благоустройством окрестностей и сооружением достойной часовни, удобной для посещения туристов.

Источники: Егише «О Вардане и войне армянской».
Эрна Ревазова «Распятый росчерком пера».

Источник

Клеймо Васака

Ашот Сагратян

Армяне – сенаторы Российской империи

Армяне Прибалтики сохраняют свои обычаи и культуру

Отделить зерна от плевел

Диаспора объединяет армянскую молодежь СНГ

Клеймо Васака

В Н И М А Н И Е! «100 известных армян, проживающих в России-2012»

Рафаил Зинуров: Я восхищен армянским народом

Памяти Флоры Мартиросян. Последнее интервью любимой певицы

Культура всегда объединяла Россию и Армению

Кто прокладывал тропы тысячелетий? Мысль живая. Но только ли она водила рукой летописцев? Может, в темных уголках души человеческой ворочалось и нечто, нам доселе неведомое. Пролистывая ход событий в родной истории, пестрящей трагическими страницами противоборства с врагами отечества, невольно обращаешь внимание и на борения с самим собой, ибо Всевышний вложил в каждого из нас частичку сущности, дав ей весомое обозначение – совесть. Жертвенность и героизм, свойственные народу нашему, не должны, по трезвому размышлению, затмевать правду, какой бы горькой она ни оказалась. Только здравый взгляд на собственную историю, позволяет объективно судить о том, насколько верна и правдоподобна история твоих исторических соседей. Настоящим прокладываем новую стезю к самопознанию.

Каменное ложе вырубленной в скале кельи располагало к раздумьям.

Ворочаясь на домотканом карпете, инок Тадевос в который уже раз за последние годы брал в руки то список с рукописи историка Егишэ «Слово о войне Армянской», то упоминание историка Лазаря Парбеци о том же – противостоянии молодой христианской Армении зороастризму, пустившему за тысячелетия в Персии мощные корни.

Шах персидский повелел: «Чтобы никто не смел у меня ходить в христианах, в противном случае предам мечу, огню и виселице».

Что тысяча и тридцать шесть воинов полегли вместе с предводителем своим, Варданом Мамиконяном, вписав имена свои в сонм святых мучеников веры Христовой, как всякий армянин, знал и он.

И все же не раз ловил себя на мысли, что высокий слог повествования, исполненный гордости за тех, кто, живота не щадя, вышел против превосходящих сил персов, переполнял гордостью и его, чем-то едва уловимым беря за живое, заставлял то и дело вчитываться между строк. В искренности автора дышащих воодушевлением строк не сомневаясь, Тадевос скорее наитием, нежели умом улавливал, что в жестком перечне событий дня битвы на реке Тгмут, как ему казалось при каждом новом прочтении, крылась некая категоричность, пугающая откровенной неприязнью к князю Васаку Сюни… Егишэ писал, что у народа было «единое сердце и единое дыхание». Тень позора пала лишь на одно имя: в изменниках значился только он, владетельный князь…

Что-то не вязалось в этих писаниях, что-то важное.

Со слов Егишэ выходило, что, уцелев в той битве, он проник в Тизбон и был свидетелем унижений и очевидцем жестокой расправы шаха Йездигерда II над Васаком Сюни. Иначе откуда бы мы знали о том, что «день за днем приводили его на большую площадь и кидали, как падаль, и глумились над ним, ибо теперь он был не больше, чем забава для всего люда… Хлеб и тот выклянчивали и приносили ему слуги, верность хранившие …Претерпев такие удары судьбы, стал он чувствовать, как ослаб и занемог, осознал, что чрево его воспалилось, и поражены внутренности, и что тучность сошла. Биением пульса улавливал, как закопошились черви в ранах его и проползли вниз в ноздри его и уже жестоко изъязвлены губы, порвались связки жил на руках и вывернулись назад пяты ног его».

Что-то не вязалось в этом с правдой. Коли для армян был он изменником, то в глазах шаха он должен бы вырасти в героя. Ему обласканным быть, а не казнимым, да к тому же вселюдно.

Ужели сам Егишэ не видел противоречия в том, что писал на одной странице и о чем поведал на другой?! По чьему наущению писано такое?! И почему никто из историков наших по сю пору не заметил столь вопиющего кощунства?! Поверили на слово, потому что история отодвинута от нас в тьму веков?! Неужто никто до него, Тадевоса, не заметил несуразицы, там навороченной?!

Преисполненный сочувствия к мученику, перенесся мысленно в шахову столицу и Тадевос. И предстала та картина и его глазам…

…Вывели Васака Сюни на площадь Тизбона облаченным в дорогие одежды, при всех наградах. Вкруг головы почетная повязка, поверх нее – золотая. Пояс на нем кованого золота был, инкрустированный жемчугами и каменьями драгоценными, в ушах серьги, ожерелье на шее и соболя на плечах.

Сперва на глазах у отца с младшего, Нерсика, живьем содрали кожу, а старшего, Бабика, онемевшего от истошных криков брата, забили камнями. Затем вынесли рубаху смертника…

Шах Йездигерд, восседая на троне, специально по случаю вынесенному на площадь, впился в князя паучьей ухмылкой. Едва он повел бровью, как дворецкий начал срывать с него один за другим знаки отличия. И уже через минуту предстал тот пред всеми без каких бы то ни было покровов.

И – странно! – в ту минуту, как отметил про себя Тадевос, не испытывал князь никакого чувства стыда! Надо же, унижаемый перекинул его, это чувство стыда, на совесть мучителей своих. Словно время для него остановилось в зените славы, ибо он да Всевышний ведали, за что на муку пошел он такую…

Воздух над площадью дрожал от зноя. Комок боли, застряв у Тадевоса в горле, мешал дышать. Как мог такой человек оказаться изменником? Будь он таковым, разве не обласкал бы его шах, не приблизил бы к себе, не облек бы большей властью к той, что имел Васак Сюни до злополучной битвы на поле Аварайра?! А ведь марзпан Васак отвечал перед шахом за охрану Аланских ворот, фактически правя Арменией и Южной Грузией, пользуясь доверием даже гуннских племен.

Что-то и в самом деле не вязалось…

Мысли путались, но видение то Тадевосу было, и он, как воочию, убедился: во благо родины и не на такое решаются. «И разве не принял на себя грехи людские Иисус, идя на Голгофу?!» – вскинулось в сознании.

Горечь прозрения осела на губах.

Солью какой исторической памяти будет разъедать раны пережитого время? Вопросы напрашивались сами собой, но поделиться ими с настоятелем Тадевос не решался. Прежде для себя надо было уяснить – что к чему. Идти против сложившегося мнения, да еще и закрепленного в сознании народа нежеланием давать имя это чадам своим, удерживало от поспешных выводов. Умозаключение, сделанное им, еще ничего не значит. Нужны веские доводы, а у него ничего, кроме двух обвинений – одно другого нелепее.

По историку Егишэ, угрозы персидского шаха и впрямь звучали пугающе: «Да будут заперты и опечатаны двери храмов, да будут изъяты в шахскую казну по описи и счету священные сосуды, да умолкнут звуки псалмов и да прекратится чтение их пророков».

Уловив слабость духа родовитых князей-нахараров, Католикос армян Осеп I Вайоцдзореци отправил гонцов к правителям христианских государств с просьбой: «Не дайте погибнуть островку веры Христовой в море огнепоклонников». Да только возвращались гонцы к пастырю своему в печали: главы церквей и правители соседних стран словно оглохли…

Возмутились армяне, и Арташатский национально-церковный собор, созванный в 449 году Католикосом по настоянию Васака Сюни, внука не знавшего поражений Андовка, дал довольно дерзкий ответ всесильному правителю: «В делах государственных мы подвластны тебе, но что до веры, остаемся с Христом. В вере нашей никто не волен нас поколебать: ни ангелы, ни люди, ни меч и ни огонь, и мы не дети, чтобы лгать тебе, а все в нас нерасторжимо с Богом, с Которым нет способа порвать и уйти прочь – и ныне, и присно, и во веки веков».

Потом померкло солнце над полем Аварайра: 26 мая 451 года сошлись 200 тысяч персов и 66 тысяч армян, включая женщин и детей с рогатинами и цепами…

Народ, ведомый ратниками, шел на смертный бой.

Думы, тяжелые думы морщили чело Тадевоса. Что-то опять не срасталось. Воинов-армян пало на поле брани всего тысяча и тридцать шесть. Вардан и его дружина. В таком противостоянии, да еще с боевыми слонами у персов?! Их потери не превысили 3 тысяч… Если Егишэ не напутал, тому должно быть объяснение.

Пролистнув страницы истории взаимоотношений удельных князей-нахараров с шахом, Тадевос вычитал, что 15 апреля 450 года, перед Пасхой, знать армянская побывала в гостях у шаха. Прибыв в Тизбон, гости диву дались: встречать их никто не вышел. Мрачили предчувствия, да и уходящие вдаль пальмы загоняли взор в тупик. Казалось, крепостные стены шаховой столицы, надвинувшись, вот-вот сомнут их. Объяснение тому выявилось на приеме. Возмущенный дерзостью собора, Йездигерд осерчал на них.

Дабы не лишиться головы, прикинувшись верными вассалами, нахарары на словах отреклись от веры Христовой, и шах отпустил их с миром и подарками. Только сыновей Васака Сюни оставил у себя – погостить, набраться опыта в делах государственных.

Мрак, окутавший повествование, понемногу стал рассеиваться. Все вроде вставало на свои места.

Вызывало недоумение одно лишь обстоятельство: почему Егишэ, столь подробно описавший события 25 мая 451 года и сам их участник, не упоминает, что в разгар битвы, грозившей армянам полным разгромом, Васак Сюни, завидев, как Вардан Мамиконян с дружиной пали под натиском слонов, бросился к шатру Мушкана Насюлавюрта, предводителя персов, и, пустив в ход свой дипломатический дар, уговорил его пойти на перемирие.

– С чего бы нам отдавать вам победу? – спросил надменный Мушкан.

– Большую часть воинов себялюбивые нахарары наши оставили в крепостях своих – охранять их владения. А Вардан с храбрецами своими пал у меня на глазах, врубившись в твои порядки. Бог свидетель! Побьете народ, кто подати будет платить, кто гарнизоны ваши кормить будет? Думаю, шах не осудит нас. Вы и так сильнее всех…

Воображение Тадевоса разыгралось настолько, что ему привиделось, будто разговор этот и в самом деле имел место.

Не эту ли решительность в роковые минуты битвы вменят князю Васаку как измену? Правда, у тех, чьим интересам служил Егишэ, был и другой аргумент: у персов в заложниках оставались его сыновья. Возможно, этим шагом он и их надеялся спасти от неминучей смерти?!

Об этом ни слова. Как и о том, что, прознав про намерение Ездигерда камня на камне не оставить в Армении, Вардан Мамиконян решил с семьей отправиться в Византию, чтобы борьбу с врагом начать оттуда. Тогда именно Васак отговорил спарапета от этой затеи, сказав, что подобным поступком он обезглавит народное движение.

Сложив имевшие место события в целое, Тадевос более не сомневался в том, что княжеский дом Мамиконянов и велел Егишэ, летописцу рода, уже по гибели Вардана, затенить этот факт.

Как бы то ни было, а пятно позора легло на род владетельного князя Васака Сюни. Да так, что даже спустя десятилетия, историк Лазарь Парбеци, опираясь лишь на свидетельство Егишэ, закрепил в памяти потомков образ Васака-изменника.

Что все обстояло далеко не так, Тадевос заподозрил, перечитав обвинение. Фальшь таилась в самой уже манере изложения. А уже одно это давало веские основания полагать, что княжеский дом Мамиконянов пером Егишэ намеренно отводил от себя тень от неблаговидного поступка Вардана в канун битвы.

Оторвав взгляд от горлицы, слетевшей с колокольни храма, Тадевос уткнулся в пергамент и в который уже раз начал вслух читать:

«Васак прожил в родовом гнезде еще несколько лет, влача жалкое существование и проливая слезы. То и дело бия себя по лицу и осыпая бесконечными упреками, он поносил себя словами укоризны: вот и воздалось тебе по делам твоим и удостоился ты бесчестия, поскольку нарушил обет, данный на Святом Евангелии. Сподвижники Вардана пали и унаследовали жизнь вечную, что до тебя, ничтожество из ничтожеств, то влачишь ты жалкие дни свои, обуреваемый гнетущими тебя мыслями, готовя себя к жизни в геенне огненной».

Обожгла бесцеремонностью строка – «что до тебя, ничтожество из ничтожеств».

Обвинение задним умом? А своим ли?! Кому верить?! Ужели за 15 с половиной веков, с той битвы прошедших, никто даже не усомнился в правдивости писаний Егишэ?! Что это, слепое преклонение перед сединой пергамента?! Примитивное понимание патриотизма?! Неужто навет мог затмить очевидное?!

Кутаясь в тревожные мысли о князе Васаке, привидевшемся ему прошлой ночью, Тадевос не находил себе места.

Дано ли умом раздвинуть темень уже пролистанных страниц истории, он так и не уразумел, но нечто, подгоняемое выжигающим нутро жаром несправедливости, подвигло его взять в руки перо и записать правду о своих чувствованиях, до которых в обыденной жизни никому как бы и дела нет.

Память – штука коварная, либо подводит, когда остро необходима, либо водит тебя по событиям, о которых ты даже понятия не имел, но они происходили, как ни странно. И ты каким-то боком причастен был к ним уже тем хотя бы, что армянин.

В ту же минуту неведомой силой перенесло Тадевоса в Святой Эчмиадзин, где заседал Национально-церковный собор. Не один день судил-рядил он с мужами достойными, разделяя с ними тревогу за землю армянскую. Бог мой! Невероятно, но у всех, кто был там, а это и он, путешествуя во времени, отчетливо помнит, словно крылья выросли за плечами. И вознесли они молитву к Нему – окрепнуть духом и набраться силы воли, чтобы совладать с минутной слабостью, если та посетит их. А что после страшных угроз шаха нерешительность навалиться может на каждого, мало кто сомневался.

В какой-то момент осознав себя Васаком Сюни, подхваченный единым порывом собравшихся на общую молитву во спасение отечества, видел Тадевос и себя воином Христовым, осененным знамением стойкости, в которой так нуждались все в ту минуту.

От его зоркого ока не ускользнуло, что часть нахараров терлась возле главы дома Аматуни, держателя казны. Они отошли в тень и долго о чем-то шушукалась. Один из них то и дело бросал на него быстрый взгляд: ведь был он человеком, к которому Католикос особенно благоволил. О чем те нахарары шептались в тени дерев, узнают все много позже, когда ход событий обретет зловещую необратимость.

Внутренним зрением и слухом он перебирал в уме виденное и слышанное в Святом Эчмиадзине. Воздух простой догадки, что эти захотят остаться в стороне, гудел в ушах.

Слышал ли кто, как гулко бьется сердце его в мгновения смертельной опасности. Проходит минута, другая, и удары пульса падают тяжелым молотом в мозг, бия по нервам. Тело сперва наливается свинцовой тяжестью, и уже потом отпускает тебя оглушительная боль от мысли, что сыновья твои в заложниках у врага, который не знает пощады, тем более, что некоторые из трусливых князей скорее всего уже выложили перед шахом копии писем правителям соседних государств, писанные его рукой и скрепленные его печатью. А в письмах тех призывы – к императору Византии Феодосию и преемнику его Марциану с просьбой прийти на помощь, не дать армянам потонуть в бедах, на них насылаемых.

Что письма его перехвачены, Васак не сомневался: уж слишком велик был страх отдельных нахараров перед персами, да и выслужиться кое-кто горазд был при случае, не грози даже стране опасность оказаться под пятою врага.

Душа Васака Сюни медленно осмысливала происходящее.

Что казнь восточная носит ритуальный характер, известно издревле. И наречь сына Васаком, а многие отцы шли на это сознательно, разве не та же казнь, только растянутая на всю жизнь носящего имя то?!

Здравая мысль эта отогнала остальные, и теперь Васакова душа моя наблюдала зловещее зрелище, открывшееся как бы со стороны туманящему мозг взору.

Отрешенность, с которой наблюдала она происходящее, вызвала в памяти картину того утра на берегах реки Тгмут. Далеко, насколько хватало глаз, выстроилось войско персов, застив собой горизонт. Ревели слоны, которых опоили вином, чтоб рвались топтать армян без разбору, ржали тысячи возбужденных близостью битвы коней. Пики пеших воинов отблескивали в лучах рассветного солнца. Воздух гудел дыханием смерти. То тут, то там срывались с места конники и мчались во весь опор по полю, разнося приказы военачальников.

Вардан Мамиконян замер в торжественной позе, как врос в седло на боевом коне. Теперь, когда он встал во главе войска, в нем, внуке Католикоса Саака Партева, упрочившего позиции христианства на земле армянской, я, Васак Сюни, был уверен. Кто-кто, а я видел, как пытался он сдержать волнение. Вся надежда была на юношей, которых он под покровом ночи заслал в стан врага с заданием – перерезать поджилки слонам. Видать, не все с поручением справились, коли слух еще улавливал их трубный рев. Помнится, тогда они в последний раз и перекинулись доверительными взглядами…

Внутренний голос дрожал, будя в Тадевосе желание высказаться. Как исповедаться. Заглянул в колодец сознания. И что увидел в его глубинах?! Вардану досталась слава героя, павшего в битве, Васаку – позор и унижение… И немой укор Егишэ, писаря рода Мамиконянов, под страхом смерти пробравшегося в Тизбон – наблюдать за казнью человека, которого он, так и не разобравшись в подоплеке имевших место событий, безоглядно записал в предатели и изменники. Стон сожаления вырвался из груди казнимого: «Не предавал я Родины!» Да только не долетел он до его ушей, и приписал Егишэ последний его выдох каре Божьей, настигшей владетельного князя.

Венец мученика едва ли делает человека провидцем. Чего не ведаю, не скажу, но князь Васак Сюни, оживший во мне, бедном иноке, оказался прав: с 451 года после Рождества Христова редко кто в Армении и по сей день чаду своему дает имя человека, заклейменного позором.

Как легко и здорово это у историков получается!

Затворник Гегарда, сидит прозревший Тадевос в келье, рубленной братьями в скале, и размышляет долгими вечерами: за все века, над Арменией промчавшиеся, кого здесь только не перебывало. Вот и сегодня, что ни день, приезжают к святым местам – жертву во здравие ближних приносят, ленточки алые на ветвях дерев оставляют в память о своем здесь пребывании, напрочь забыв, что обыкновение это от персов в крови у нас.

Глядит и сдается ему:

не лоскутки то вовсе, а языки пламени, некогда вонзавшие жало зороастризма в плоть веры Христовой.

Источник