в 17 веке няни мальчикам что делали

В течение многих лет родителей предостерегали от слишком частых прикосновений ребенка. В книге психолога Джона Уотсона “Психологический уход за ребенком” 1928 года написано:

Никогда не обнимайте и не целуйте их, никогда не позволяйте им сидеть у вас на коленях. Если нужно, поцелуй один раз в лоб, когда желаете спокойной ночи или здороваетесь утром. Погладьте по голове, если они сделали хорошую работу или справились с трудной задачей.

5. Некоторые бутылки викторианской эпохи назывались “убийцами младенцев”.

Одним из популярных изобретений викторианской эпохи была стеклянная бутылочка с длинной резиновой трубкой и соской на конце. Родителям не нужно было держать бутылку у рта ребенка. Удобно, можно заняться своими делами.

НО трубку было невозможно чистить, поэтому в ней размножались бактерии – переносчики кишечных заболеваний. Тысячи детей погибло от использования этих бутылок, в итоге за ними закрепилась слава убийц.

В русской глубинке, конечно, о таких бутылках ничего не знали, зато было распространено давать детишкам кусочек хлебушка, завернутый в ткань. Конечно, кусочек не менялся неделями. Слюна и дрожжи делали свое дело, и дети умирали от диареи, не получая должного лечения.

6. В древности новорожденных “засаливали” как мясо, чтобы их мягкая кожа загрубела. Младенцев окунали в соленую воду, прежде чем пеленать.

7. И пеленали их так, что пошевелиться они не могли.

В средневековой Европе пеленание младенцев было настолько плотным, что они едва могли двигать головами. Люди делали это, чтобы облегчить уход за новорожденными. Но не только поэтому. Бартоломей Английский (средневековый энциклопедист – прим. ред.) пишет в “Шестой книге”, датированной 1492 годом, что все части тела младенца настолько нежны и подвижны, что если не запеленать как следует, его внутренние органы могут переместиться.

8. А гуляли дети в клетках…

Ребенка помещали в такие детские клетки, чтобы малыш… дышал свежим воздухом. В 1922 году Эмма Рид запатентовала “переносную детскую клетку”.

До этого в 1906 году жительница Нью-Йорка, Элеонора Рузвельт, отправила свою дочь “подышать” на время обеденного сна, купив клетку для содержания кур и подвесив ее за окно своей квартиры в многоэтажном доме. Соседи, увидев это, не одобрили и пригрозили вызвать полицию.

А вот спустя 6 лет это изобретение стало резко популярным.

Всему виной авторы книг для родителей того времени, которые стали активно продвигать идею прогулок на свежем воздухе как неотъемлемую часть ухода за ребенком. В любую погоду и при любых обстоятельствах. Поэтому женщины больших городов и душных квартир нашли выход из ситуации в таких вот переносных детских клетках, по-другому они назвались “оконными кроватками”.

Тем, кто живет вдали от садов и парков, они выдавались бесплатно. К концу 1930-х годов в Лондоне клетки с детьми свисали почти со всех окон.

Источник

Прижмите ему уши и позовите кормилицу: как ухаживали за детьми в средневековье

У детства в Средние века были две главные проблемы. Во-первых, высокая смертность, оставлявшая порой вполне чадородные семьи без наследников. Во-вторых, «животное» поведение детей, искажающее и унижающее тот образ Божий, с которого, как известно было каждому благодаря Библии и проповедям, слеплен человек. Рекомендации по уходу за детьми и практики этого ухода вертелись вокруг страха постоянно подкрадывающейся к младенцам смерти и стремления укротить и облагородить то хаотичное, зверское, что проглядывало чуть не в каждом движении ребёнка и во всех его забавах.

Этот философ очень сурово относился к играм малышей. С его точки зрения, они, во-первых, должны были быть полностью посвящены будущему ремеслу ребёнка, служить упражнением. Во-вторых, когда речь заходила о командных играх, Платон строго предупреждал следить за тем, чтобы дети не вносили в правила ни малейших новшеств, соблюдая традиционные неукоснительно. Ведь иначе, став взрослыми, они, чего доброго, захотят изменить законы и обычаи, потому что привыкнут, что так можно!

Чем натереть ребёнка?

Однако Платон, по крайней мере, не давал рекомендаций о том, как пеленать младенцев. Мыслители Средневековья были гораздо увереннее в себе и своих познаниях и давали советы по уходу буквально с момента родов. Автор трактата «Телесный устав» Альдобрандино ди Сиена в тринадцатом веке советовал сразу после рождения натирать ребёнка солью и обложить лепестками роз. Вообще же в ходу были обтирания младенцев оливковым маслом — по крайней мере в тех местах, где оно не было дефицитом. Франческо да Барберино в четырнадцатом веке рекомендовал смазывать маслом даже ноздри.

Чтобы ребёнок делал поменьше звериных движений и формой напоминал взрослого человека, его очень туго пеленали, предварительно выпрямив. Вместо знакомых нам пелёнок использовали свивальники — длиные полотняные ленты, отчего младенец становился похож на мумию.

Порывы обуздать всё естественное в ребёнке выглядели, вероятно, жестоко даже по меркам Средневековья, поэтому авторы советов для матерей и нянек стремились показать медицинскую пользу подобных процедур: у младенца, мол, кости слишком нежные и органы толком не закреплены, так что руки и ноги от свободного движения могут искривиться, а органы — начать гулять по всему телу.

Бартоломеус Меттлингер в пятнадцатом веке сообщает, что материнское молоко первые две недели очень вредно для ребёнка. Немного снизить вредность может мёд, который мать съест перед кормлением, но вообще же лучше нанять кормилицу, у которой молоко идёт уже хорошее, полезное. Идеальным возрастом для кормилицы, кстати, считался возраст в двадцать пять лет — тогда женщина находится в расцвете своей силы. Что касается мёда, им рекомендовала натирать нёбо новорождённого итальянская женщина-врач Тротула. Она же рекомендовала следить, чтобы уши малыша всегда были прижаты к черепу.

Гигиена не для малышей

От простуды, вероятно, погибало немало малышей, иначе трудно объяснить рекомендации по смене свивальников, включающие в себя совет наглухо закрыть в доме окна и двери, подсесть к очагу и укрыться с головой плащом так, чтобы вокруг ребёнка образовалась как бы завеса. Хотя хаотичные движения рук и ног пытающегося размяться малыша очень пугали взрослых, находились добрые души вроде Франческо да Барберино, которые советовали позволять ребёнку дрыгать ногами сколько душе угодно — пока его моют или меняют ему пелёнки.

В крайнем случае всегда можно было протереть попу ребёнку тряпочкой, смоченной в вине. Меняли свивальники трижды в день (один из авторов осторожно советует один раз менять и ночью, хотя это не в обычае).

Если ребёнок слишком уж кричал из-за мокрых пелёнок или потому что режутся зубки, няньки вливали ему в рот немного вина. Такая практика сохранялась до начала двадцатого века во многих местах Европы. Тем не менее, Бартоломеус Меттлингер предостерегал от раннего знакомства детей с вином: оно иссушает человека, а ребёнку для роста и здоровья требуется много влаги.

Горячая вода чаще использовалась для того, чтобы «распарить кости» и придать им «красивую» форму, например, разгладить лицо и чуть вытянуть нос, чем для гигиенических процедур. Занимались этим няньки, независимо от того, что было написано (или, точнее, не написано) в трактатах о детях. Эта практика также сохранялась очень долго; более того, она была популярна не только в Европе. Улучшениями младенцев занимались буквально по всему свету.

От груди кормилицы — к служению взрослым

Тротула оставила рекомендации и по переводу детей на взрослую еду. Когда у малыша прорезывались первые зубы, следовало давать ему кусочки птичьего мяса размером с жёлудь, чтобы ребёнок, посасывая мясо, потихоньку глотал его. Эти рекомендации касались только детей из богатых семей. Напротив, крестьяне часто считались неспособными употреблять мясо; в любом случае, ежедневный их рацион состоял из ячменя и овощей. Первым прикормом для крестьянского ребёнка становились нажёванные матерью варёные овощи и кусочки ячменного хлеба.

Невозможно найти советов по приучению ребёнка к горшку. По крайней мере знатные родители даже не представляли, что малыша можно научить подобным гигиеническим процедурам. Лет до пяти-семи мамы и няни просто кротко подтирали ребёнка, если он обделался (именно поэтому мальчикам не надевали штанишек — они ходили в специальных платьицах), или, по науке, ставили им клизмы. Ребёнок считался существом грязным, неспособным уследить за собой. Именно поэтому поражались тому, на какие жертвы пошёл Бог, явившись на землю в образе Иисуса, начиная с его младенчества, а не сразу взрослым — это ведь так унизительно, быть зверообразной заготовкой человека!

От такой обязанности освобождались разве что королевские дети. Любой другой малыш по первому зову должен был бросать свои игры, прислуживать за столом или подавать какие-нибудь предметы. Также считалось нормальным давать четырёх-пятилетним малышам пугающие задания, чтобы они доказали свою любовь и почтение к родителям.

Хотя во многих исторических романах дворянские дети свободно резвятся с детьми своих слуг и крестьян на лоне природы, на практике старались следить, чтобы малыши играли только в те игры, что приличествуют их сословию — а значит, и играть можно было только с примерно своего же положения ровесниками. Это было не так уж трудно, поскольку, во-первых, семьи были многодетны, во-вторых, часто дети дворян отсылались для воспитания и обучения в семьи сюзеренов. Таким образом замок крупного феодала заодно представлял собой что-то вроде интерната для десятка-другого (а порой и больше того) детей обоего пола. Мальчики были заботой самого сюзерена, девочки — его жены.

Источник

Дворянские няни: уроки безусловной любви

Сегодня от молодых мам нередко можно услышать: «Мы воспитываем детей, как в дворянских семьях…». Под дворянским воспитанием обычно подразумевается традиция передавать ребенка сразу после рождения няне и кор­милице: няня берет на себя все заботы о малыше, а родители продолжают вести светскую жизнь. Папа и мама, пожимая плечами, ссылаются на историческое прошлое: «Дети воспитывались нянями, и какими вырастали — умными, сдержанными, благородными…». О том, как на самом деле был устроен институт дворянских нянь, мы побеседовали с Мариной Мелия, психологом и автором книги «Главный секрет первого года жизни».

Марина, какая роль отводилась няне в дворянской семье?

Принципиально иная, нежели сегодня. В свое время меня заинтересовала эта тема, я прочитала много мемуарной литературы, в том числе материалы о жизни российского дворянства и цар­ской семьи. Оказалось, что наши представления о традициях семейного воспитания того времени достаточно поверхностны, размыты, а порой и просто неверны.

До революции няни были не только у царей, дворян и купцов, но практически в каждой состоятельной семье, где мама могла себе позволить не заниматься детьми. Материнские функции брала на себя няня. Но «матерей» каждый месяц не меняют — наши пра-прапра… бабушки это отлично понимали. Задолго до разработки Джоном Боулби знаменитой концепции привязанности наши предки создали традицию, благодаря которой у детей в дворянских семьях был постоянный объект привязанности, свой надежный взрослый — няня.

В русской литературе и живописи существует целая галерея образов дворянских нянь. «Первая в списке» — конечно, пушкинская Арина Родионовна: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя…» А кому доверяет свои девичьи тайны Та­тьяна Ларина, влюбившись в Онегина? Совсем не матери: «Ах, няня, няня, я тоскую, мне тошно, милая моя: я плакать, я рыдать готова. » Наши поэты посвятили своим няням столько прочувствованных строк, что их родителям впору было бы обидеться. Дворянские няни — явление действительно уникальное. Почти у каждого известного писателя, ученого, государственного деяте­ля была своя Арина Родионовна.

Французский исследователь Жак Ферран в своей книге «Русские няни. Воспоми­нания» так определяет, кто такая русская няня: «Няни не были ни служанками, ни кормилицами, ни гувернантками, они были частью семьи, своеобразной душой семьи, посредником между родителями и детьми». Говоря современным языком, ро­дители передавали няне часть своих полномочий, причем немалую часть. Родители воспитывали детей одним своим присутствием в доме, а все остальное ложилось на плечи няни. Няня становилась для ребенка «человеком номер один» — и все в семье это понима­ли, поэтому отношение к ней было теплым и уважительным.

По какому принципу в дворянских семьях выбирали нянь?

К подбору няни подходили максимально ответственно, а в цар­ской семье поиск няни вообще считался делом государственной важности. До отмены крепостного права в кормилицы и няни брали, как правило, крепостных крестьянок из тех деревень, где народ был трезвым и добропорядочным. Выбирали женщин здоровых, спокойного нрава, приветливых, добрых, опрятных, усердных, набожных (прежде чем пригласить няню в дом, говорили с ее ду­ховником), готовых любить ребенка, пестовать его, нянчить, вос­питывать, защищать.

Для бедной крестьянки попасть в няни было подарком судьбы. Поэтому няня была кровно, стратегически заинтересована в том, чтобы «прийтись ко двору», чтобы малыш был здоров, привязан к ней, любил ее. Няня знала, что тогда ее не уволят, не оставят без поддержки в старости и болезни, что она обеспечивает себя «до гробовой доски», на всю жизнь — и не только себя, но и своих родных.

Характерный пример — история кормилицы царя Николая I Ефросиньи Ершовой, крестьянки из Красного Села. У нее были две дочери и сын, которые стали молочными сестрами и братом им­ператора. Со смертью Ефросиньи отношения Николая I с молочными сестрами не прекратились: в бухгалтерских документах Анна и Авдотья числились как дочери умершей кормилицы и по­лучали по праздникам причитавшиеся им «поздравления». Когда у Анны родился сын, император стал его крестным отцом, тем самым породнившись с крестьянской семьей.

Кормилица Александра III, уже совсем старенькая, прихо­дила к нему во дворец по определенным дням. Как пишет Илья Сургучев, «Александр Третий твердо знал, что его мамка любит мамуровую пастилу, и специально заказывал ее на фабрике Блигкена и Робинсона». У императора и няни были свои секреты, они усаживались на красный диван, разговаривали шепотом и иногда даже переругивались: кормилица якобы упрекала его за усердие к вину, он парировал: «Не твое дело», а она спрашивала: «А чье же?». По словам Сургучева, «эта мамка пользовалась во дворце всеобщим уважением, и не было ничего такого, чего не сделал бы для нее Александр. Говорили, что в Ливадии, на смертном одре, вспомнил он о ней и сказал: «Эх, если бы жива была старая! Вспрыснула бы с уголька, и все как рукой бы сняло. А то профессора, аптека…».

В чем, как Вам кажется, отличие дворянской няни от современной?

До революции нянь отбирали не как домашний персонал — горничную, садовника, камердинера, а как самого важного человека, от ко­торого будет зависеть здоровье и благополучие наследника. Обя­занностью няни было ухаживать за ребенком, окружать его за­ботой и любовью круглые сутки, день за днем, год за годом, а не так, как сегодня, когда по будням малыша «любит» одна няня, по выходным другая, по ночам третья — кто дежурный, тот и «лю­бит». Конечно, и при самом тщательном отборе бывали ошибки, но в целом установка была такой: няня — это навсегда.

Сегодня все просто: мы ищем няню для выполнения конкретной работы — для ухода за ребенком. Если няня почему-либо нас не устраивает — не проблема, агентство пришлет другую. В любом случае она для нас наемный работник, а значит, человек временный. И для самой няни наш дом — всего лишь очередное место службы. Иначе говоря, сегодня няня — это функция, работа, про­фессия — такая же, как любая другая.

Для дворянской няни забота о детях была не работой, а глав­ным делом ее жизни, ее «служением», ее судьбой. Няня появлялась в доме с рождением ребенка и, как правило, жила до глубокой старости. Именно жила, а не прислуживала. Здесь она обретала свою вторую семью, здесь все считали ее близким и родным че­ловеком — и дети, и взрослые. Она полностью посвящала себя детям, и все ее радости и горести тоже были связаны с жизнью семьи.

Преданность няни семье и детям особенно ярко проявилась в смутное время — в период революции 1917 года и Гражданской войны. Это трагическая страница в истории дворянских нянь. Большинство нянь отправилось в эмиграцию вместе с дворянски­ми семьями. А те, кто остался со своими господами, как могли помогали им, добывая для семьи уголь, хлеб, муку, картошку. Когда родители погибали или по каким-то причинам не могли забрать с собой детей, те оставались с нянями.

В эмиграции нередко дом держался только на няне: она занималась всем — и кухней, и деть­ми, пока ее униженные, погрязшие в проблемах господа пытались хоть как-то заработать. Няня — спокойная, мудрая, уравновешен­ная, терпеливая — становилась центральной фигурой в семье, якорем, который удерживал всех на плаву. Бывало, что работу находили именно няни, и тогда они содержали всю семью, кор­мили и своих воспитанников, и их совершенно не приспособлен­ных к жизни родителей. Князь Михаил Романов вспоминает, как его няня вязала шерстяные носки, а потом ехала на велоси­педе за 15, а иногда и за 30 километров, чтобы обменять их хоть на какие-то продукты и накормить домашних.

Русская дворянка Майя Дурасова так вспоминает свою няню Лукию: «В 1919 году, перед тем как покинуть русскую землю и уехать за границу, мама предложила няне остаться и вернуться в свою семью, но няня спокойно ответила: “Кто же тогда будет заниматься детьми?…” Няня жила в нашей семье с 1913 по 1941 год. В 1941 году она умерла, и отец устроил ей пышные похороны. Только после ее смерти мы поняли, что она умерла, возможно, от недоедания — она отдавала нам свои продовольственные кар­точки и отказывалась от еды, объясняя, что она старенькая и ей не нужно много кушать…».

Дворянские няни получали какое-то образование?

Совсем не обязательно, хотя в Москве и под Петербургом, в Царском Селе, существовали даже специальные учебные заведения для нянь, где обучение длилось четыре года. Программа была аналогична пяти годам лицея, к ним добавлялись курсы религиозного образования и ухода за маленькими детьми. После 1861 года в няни шли, как правило, крестьянки, мещан­ки и дворянские девочки-сироты.

А что происходило, если няня допускала какие-то оплошности по отношению к детям?

Дворянские няни, конечно, тоже не были идеальными. Но даже если няня в чем-то провинилась, сделала что-то не так, ее не вы­гоняли. Ну, одернут, поругают, пожурят — в конце концов, в семье всякое бывает. Да, «руки дырявые» — сколько чашек перебила! Ну что поделать, зато для детей она родной человек, дети к ней при­вязаны, и она искренне их любит и заботится о них, на остальное просто закрывали глаза.

Это сегодня принято увольнять нянь за любой проступок, как обычного наемного работника, и няни знают, что в одночасье могут остаться «без места», а значит без зарплаты. Есть семьи, где процесс набора и увольнения нянь практически не прекращает­ся — родители без устали ищут новую няню в надежде, что сле­дующая уж точно будет лучше предыдущей.

То есть, у дворянской няни в семье был особый статус?

Да, няня могла сидеть за одним столом с господами, ей разреша­лось заходить в комнаты, куда не допускалась прислуга. Сословных различий между няней и ее воспитанниками не существовало — отношения были самыми естественными, живыми, реальными. Да, няня могла обращаться к ребенку «Ванечка» или «барин» и на «ты», а могла и строго на «вы» — «батюшка Иван Николаич». Но при этом ей позволялось все то же, что и родителям: она за­прещала или разрешала, одобряла или наказывала. И если на­зревал конфликт между няней и ее воспитанниками, родители вставали на сторону няни — иерархия взаимоотношений соблю­далась неукоснительно.

Барские няни жили на всем готовом и при этом получали жалованье и одежду. Они ходили нарядными — и дома, и в церковь, и на прогулки с детьми. Няня занималась только ребенком, по­свящала себя только ему — никаких других обязанностей у нее не было, никто даже не пытался использовать ее на каких-то ра­ботах за пределами детской. Когда в семье появлялись еще дети, няни занимались и ими, а когда их воспитанники вырастали, няни переходили «по наследству» к их детям, а потом и к внукам. После отмены крепостного права многие няни оставались в доме своих господ — и дело здесь, конечно, не в материальной заинтересован­ности, а в удивительной преданности самих нянь и в отношениях, которые складывались у няни с семьей.

Чувствуя уважение к себе, свою нужность, свою значимость, понимая, что ей доверяют самое дорогое, няня так проникалась сознанием своего долга и высокого положения семьи, что в от­стаивании родовых ценностей порой была строже и принципиальнее своих господ. Она следила за тем, чтобы при детях никто не смел ругаться, не сказал бы ничего неприличного, охраняла детей не только от физической, но и от нравственной порчи, пресекала на корню любые «мужицкие замашки» своих воспи­танников.

Если у няни были такие широкие «полномочия», не вело ли это к конфликтам с родителями детей?

Да, сегодня, наверное, бы посчитали, что няня слишком много на себя берет. А тогда это считалось нормальным, ведь няня была для ребенка, по сути, второй мамой, с теми же правами и той же от­ветственностью, она была полноправным членом семьи, а не «временно исполняющим обязанности няни».

Порой, если представления няни расходились с родительскими, няня даже могла позволить себе спорить с господами. В книге Феррана приводится рассказ эмигрантки Надежды Корелиной о том, как ее няня Анна Ивановна «во время прогулок могла сорвать несколько морковок в чужом огороде, дома их мыла и давала деткам погрызть. Мать постоянно делала ей выговоры: “Няня, ну как же вам не стыд­но воровать, вы совершаете грех, нарушаете Божью заповедь”. — “Как так воровать? — парировала няня. — Как будто это для меня. Я взяла это для детей. Как это овощи принадлежат другому? Они принадлежат Господу Богу, а Бог не против того, чтобы их брали для детей”. И переубедить няню было невозможно».

Если родители рано умирали, именно няня зачастую становилась хранителем традиций, старшей женщиной в доме. Она могла одер­нуть воспитанника, напомнив ему о том, как было принято в семье делать то-то и то-то, как подобает вести себя дворянскому отпрыску, как поступали в таких случаях его отец или матушка и т. д.

Няня наделялась родительскими функциями, но при этом мог­ла позволить ребенку многое, и при няне он чувствовал себя рас­кованным, спокойным и умиротворенным. Родители — это «высшая инстанция», а ласка и нежность — от няни. Это няня должна была утирать слезы, утешать, прижимать к себе, кормить с ложечки, дуть на разбитые коленки, учить молитвам и рассказывать сказки.

Няне можно было рассказать обо всем, поведать самое сокро­венное, а уже потом, получив ее совет и благословение, идти на разговор с родителями. Нередко няням приходилось защищать детей от родительского гнева. Писательница Татьяна Петровна Пассек в своих воспоминаниях рассказывает о том, как няня спасала ее, когда мать, пылкая и порывистая, пыталась высечь ее прутом: «Няня бросалась за мною, умоляла мать меня помиловать, обещалась за меня, что “впредь не буду”, и, если что не удавалось, прикрывала меня своими старыми руками и принимала на них предназначенные мне удары розги… Высеченную — уносила в дет­скую, утешала, приголубливала и развлекала игрушками или сказ­кой… Вечером, укладывая меня в постель, она тихо творила мо­литву перед образком, висевшим в головах моей кроватки, крестила меня, брала стул и садилась подле… Утром, проснувшись, я встречала тот же исполненный мира и любви взор, под который заснула».

Граф Александр Сергеевич Толстой вспоминал: «…няня была насто­ящим защитником семьи, маленьким Голиафом, способным за­щитить от всех ветров и невзгод. Она всегда была рядом, когда мы в ней нуждались, и одаривала нас бесконечным теплом и неж­ностью. Няня полностью посвятила себя нашей семье… Она полу­чала мало денег, но у нее было всегда что-то для нас — маленький билетик, монетка, сладость… Она всегда брала самый плохой кусок, оставляя все нам. И когда она умерла, в возрасте 98 лет, она унесла с собой частичку русской души нашей семьи».

Общение с няней становилось для ребенка настоящей отду­шиной, когда вокруг него сжималось кольцо бонн и гувернеров-иностранцев, говоривших на чужом языке и часто применявших наказания. Князь Евгений Трубецкой рассказывал о своей няне: «…право ворчать и бранить нас она признавала только за собой. Когда бранилась гувернантка, няня моментально становилась на дыбы и делалась центром оппозиции… “Аргутан, сиссистабель, — тотчас отвечал из другой комнаты нянин бас. — Ты сначала ре­бенку благодать покажи — Дух свят, а потом уже аргутан сисси­стабель!”»

«Она любила детей до безумия и так была к нам привязана, что нас считала своей семьей и любила нас больше, чем своих собствен­ных родных», — так вспоминает свою няню Надежда Корелина. А вот что писал еще один герой книги Феррана, Николай Суворов: «Моя няня меня любила как никто другой в течение всей моей жизни. Это была тотальная, полная любовь, без интереса, не ищу­щая ничего кроме моего счастья и благополучия…».

Наверное, благодаря тому, что няни были, как правило, из простых крестьянок, русские дворяне с младых ногтей приобщались и к народному фольклору, и к русской культуре?

Да, для многих русских дворян няня была единственной близкой связью с народом. Благодаря своим простым нянюшкам, их сказкам, присказкам, притчам и прибауткам, пословицам и поговоркам дворянские дети с самого рождения слышали родную речь и пропитывались русским духом. Это на русском языке их любили, жалели, укачи­вали, убаюкивали, защищали, играли с ними и т.д. И никого не смущало, что мамка или нянька была простой, необразованной женщиной: забавляя, она воспитывала — с помощью тех самых ладушек, пестушек и песен, которые передавались в народе из по­коления в поколение.

Недаром даже в речи российских императоров нет-нет да про­скальзывал народный говорок, унаследованный ими от их дере­венских нянь и кормилиц. В книге Ильи Сургучева «Детство им­ператора Николая II» о царских няньках написано так: «Я отдаю себе отчет, что при невероятной смеси кровей в царской семье эти мамки были, так сказать, драгоценным резервуаром русской крови, которая в виде молока вливалась в жилы романовского дома, и без которой сидеть на русском престоле было бы очень трудно. Все Романовы, у которых были русские мамки, говорили по-русски с налетом простонародным. Так говорил и Александр Третий. Если он не следил за собой, то в его интонациях, как я по­нял впоследствии, было что-то от варламовской раскатистости. И я сам не раз слышал его “чивой-то”».

Основы православной веры дети получали также от няни: она учи­ла, как стоять в церкви, как молиться, как и что делать в празд­ники. Майя Дурасова пишет, что няня «без громких слов смогла передать моим братьям и мне веру в доброту, в Спасителя, научи­ла понимать смысл молитв. Она жила с верой в Христа, Божью Матерь, святых и никогда не жаловалась на свою судьбу».

Возможно, простая русская няня вносила свою лепту и в «па­триотическое воспитание» — ведь она создавала привязанность не только к себе, но и к родной земле, к родному языку. В резуль­тате вырастали люди европейской культуры, но русские по духу. Это замечательно иллюстрирует эпизод из «Войны и мира» Льва Николаевича Толстого, когда Наташа Ростова, воспитанная француженкой, в гостях у дядюшки неожиданно для всех начинает танцевать «барыню» так, что все поражены — откуда в ней этот русский дух? А действительно, откуда? От семьи. И, возможно, от няни.

Сегодня мы редко вспоминаем о своих корнях. Мы растим детей на чужих сказках, на диснеевских мультиках, даже нани­маем няню-иностранку в надежде, что она научит ребенка ан­глийскому или французскому, и безумно радуемся, если наш малыш, не успев как следует выучить русский, уже говорит на чу­жом языке. Мы стремимся воспитать ребенка гражданином мира, заранее присматриваем ему какую-нибудь европейскую частную школу, колледж, университет…

Безусловно, и знание языков, и умение чувствовать себя сво­бодно в любой стране важны, но не менее важно помнить, кто мы и откуда, ощущать свою принадлежность к кому-то и чему-то — это дает нам психологическую устойчивость и необходимо каж­дому. И русские аристократы это отлично понимали: много вре­мени проводившие за границей, прекрасно говорившие и читавшие на нескольких языках, они были не просто князьями, а русскими князьями.

Да, во многих дворянских домах принято было говорить меж­ду собой по-французски, во всяком случае какие-то важные, изящные или пикантные моменты обсуждались исключительно на французском. И приставленные к детям бонны и гувернеры, как правило, были иностранцами. Но няни в доме были русскими!

Что такого было в этих простых женщинах, что воспитанники любили и почитали их всю свою жизнь?

Я думаю, это бесконечная доброта, преданность, верность семье, терпение, мудрость, религиозность, чувство собственного достоинства, жертвенность. А главное, они просто любили детей, лю­били беззаветно и преданно — так, как, казалось бы, может любить только родная мать.

Конечно, в наше время было бы наивно призывать брать няню, чужого человека, пусть даже замечательного, в дом, в семью на­всегда. Да это и не нужно — и мир другой, и мы другие. Все из­менилось кардинально — люди, жизнь, отношения. И прекрасная русская традиция, вероятно, безвозвратно утеряна. Но сегодня, когда мы говорим «делаем, как у них», надо четко представлять, а как именно было у них и как есть у нас.

Вот мама-княгиня встречается с детьми за обедом, благослов­ляет их на сон грядущий, целует перед отъездом на бал. Вот она отправляется на курорт, оставляя детей с няней… И у нас вроде бы все то же самое: одни мамы с утра до вечера пропадают в офисе, другие занимаются делами — сначала фитнес, потом встреча с друзьями, вечером театр, концерт или светское мероприятие. Уезжая за границу, мама тоже оставляет детей с няней, да еще и наблюдает с помощью видеокамеры, что про­исходит в доме.

Да, и в том, и в другом случае детьми занимается няня. Но на этом сходство и заканчивается. Дворянские мамы, в отличие от нас, прежде чем упорхнуть на бал, заботились о том, чтобы ребенок не чувствовал себя одиноким и заброшенным. Мы совсем не идеализируем ни дворянских мам, ни дворянских нянь — по­нятно, что и в те времена бывало всякое, — но существовала определенная традиция, система. И благодаря ей рядом с малы­шом всегда был близкий человек, который обеспечивал ему без­опасность, покой, тепло, заботу, внимание, для которого ребенок стал родным, готовый посвятить ему и его семье всю свою жизнь.

Можем ли мы сегодня создать детям те же условия, какие были в дворянских домах? Наверное, можем, если с нашим ребенком будет не временщик, а любящий и преданный ребенку человек. И только тогда мы можем быть спокойны за наших детей и с легким сердцем «отправляться на бал».

Источник