Мне приснился сон рассказ
Мои сны. Рассказы сновидений
Сон седьмой.
Однажды мне приснился Дракон. Только не такой как бывает, рисуют, и похожий на динозавра. Этот, что мне приснился, был восточным драконом, как представляют их, к примеру, китайцы. Этот был Змей огромнейшей величины. У него не было крыльев, но он летал по небу, без проблем. Он извивался по небу как змея, из его ноздрей выходил дым. Может и не дым, он был темно-синего цвета, и клубился как тучи на ветру.
Сам дракон, был темного красного цвета, а гребень вдоль туловища ярко желтого, причем он излучал этот свет. Сама голова, была похожа точно как на рисунках, с наростами. громадными глазницами, из которых сияли красным глаза. Из ноздрей все время шел синий дым. И стоял гул, как при сильном ветре.
Я же стоял и смотрел на это зрелище, разные сны я видел, и разных сущностей наблюдал. Но такое я впервые.
А потом все вдруг остановилось, мне показалось, что и время, исчез гул, наступила такая тишина, что можно было, прикоснутся к ней. Застыл и дракон, но потом, он медленно повернул голову в мою сторону, и я почувствовал, этот взгляд, такой будто меня смотрят изнутри, и мне стало страшно. Он изменился по цвету, и стал ярко красным, даже гребень. изменился и дым. он стал ярко зеленым. Он вдруг скрутился вокруг себя, и медленно начал опускаться, как мне казалось ко мне. Но он опустился дальше, и все вокруг, стало все разноцветным, как будто я попал, в туман, где разлито множество красок.
И тут из тумана выглядывает громадная голова дракона, так близко, что я мог к нему прикоснутся. Медленно его голова проплыла мимо меня, и тут передо мной возникает его глаз, сияющий, красный, и я чувствую, как все вокруг расплывается, и куда то падаю.
Я проснулся. Вух!! Только я и смог выдохнуть.
Сон восьмой.
Интересный сон, после таких снов можно запросто начинать писать фантастические романы. А мне такое приснилось.
Начинается он будто я лечу в космосе, на какой-то маленькой прозрачной, похожей на каплю воды капсуле. Я один, вокруг чернота космоса, только очень яркие звезды вокруг. Но через секунду, появляется, астероид. Но потом на заднем плане появляется планета, и какая как думаете, ну конечно Марс. Красная, с желтыми, оранжевыми оттенками, она вдруг заполнила почти все вокруг. И стала очень светло вокруг, и я понял, что это не астероид, а спутник Марса, Фобос. Почему я так подсчитал, ну у Фобоса есть отличительная черта. Это огромный кратер на его поверхности. И к этому кратеру я летел. Фобос приближался с огромной скоростью, и через мгновение я оказался перед стеной кратера. Тут было темно, только свет, который исходил из капсулы, освещал, черную, глянцевую стену.
И тут произошло, нечто, вдруг на самой стене, появились выпуклые символы, они менялись быстро, было такое впечатление, что кто то писал по стене, только изнутри. Я некоторое время смотрел на эти символы, потом протянул руку, к стеклу капсулы, и нарисовал на стекле символ. Он выглядел как буква П только с двумя линиями внутри.
И через мгновение, на стене проявился этот символ, он горел зеленым светом, и потом стена постепенно начала растворятся, открывая путь вовнутрь. Внутри было темно, не чернота, а такой серый полумрак. И тут возникли круглые силуэты, каких то мехазнимов, что это не понятно, все сливалось, в серой дымке.
И капсула приземлилась. Сверху капсулу накрыло, прозрачное, похожее на колпак. И стекло капсулы исчезло, я отстегнул ремни, да я почему-то был почти голым, и вылез наружу. Как только я коснулся пола, возле меня возникла какая-та хрень, таково я даже в своих кошмарных снах не видел. Оно было все в шипах, щупальца были везде, на концах щупалец, что-то на подобие когтя, они шевелились, и тянулись ко мне. Через мгновение, щупальца меня облепили и сунули в пасть. Пасть была огромна, была бы возможность, я бы заорал от ужаса. Ну что тут скажешь, сон есть сон.
Но внутри, было мягко, тепло и светло, такой теплый свет исходил будто из не откуда. Ощущение что светиться сам воздух. Потом я почувствовал огромную скорость. Меня прижало, и все длилось совсем не много, потом раз, и пасть распахнулась, можно было выходить.
Помещение, в котором я оказался, я не могу сказать, какое оно было, потому, что оно было очень светлым, белый свет сиял везде. Было впечатление, что я был внутри сияющего белого тумана. И что было вокруг меня, я не мог разглядеть.
Единственное что было видно, это огромный экран. На нем мелькало много разных символов, потом вдруг появился один символ, похожий на перевернутую букву П, потом он исчез и на экране появились три звездочки. они сияли красным цветом. через мгновение они стали не звездочками а уже похожими на астероиды, потом еще через мгновение, на экране уже сияли три круглых объекта. Появился еще один большой символ, похожий на букву О, только перечеркнутую по середине. И я услышал тихий голос, этот шепот прозвучал как АКТИВИРОВАТЬ, ПОРА!
И все исчезло, через мгновение я оказался в космосе, перед взором моим сиял Фобос, а потом вдруг произошла яркая вспышка, и когда свет потух. Фобоса уже не было. Передо мной был огромный черный овальной формы корабль. Он был окружен слабой голубой дымке.
И все я проснулся.
Сон девятый.
Меня убили, и я пережил ужасное ощущение, своей гибели. Я чувствовал, как у меня замедляется биение сердца, как я пытаюсь заглотнуть ртом, еще один глоток воздуха. Но нечего не получается, и возникает пустота в голове. Медленно картинка теряет очертания, все становится мутным, и яркая вспышка, и я ощущаю, как проваливаюсь в пустоту. Меня затягивает в воронку, в глубину темноты.
Потом Бум, я просто вваливаюсь в свое тело. В свою реальность, долго не мог уснуть, думая для чего мне был показан этот ребус.
И вспоминая этот сон, он был весь как в негативе, все люди были просто силуэтами, которые мелькали перед глазами. Потом проявилось очертание двухэтажного дома, которое было сколоченное из досок, которые кое-где отвалились. окна перекошенные. Я постоял, разглядывая его, и тут в окне вдруг возник свет, такой слабый белый огонек, и пошел к нему. Я подошел к окну, оно было чуть выше моей головы, и чтобы увидеть что там внутри дома, я приподнялся на цыпочки. Помогая себе руками. Но нечего не было видно, огонек горел внутри, но вокруг нечего не освещал. И тут меня кто-то схватил за руку, холодное и мокрое, я хотел выдернуть, но меня держали крепко, не тянули внутрь, а просто держали. Потом так-же резко отпустили, я упал. Но быстро приподнялся и посмотрел на свои ладони, в той руке что держали, лежал белый камешек, который сиял белым светом. Он стал менять свет, и стал не белым а фиолетовым, и тут яркая вспышка. И темнота.
Через время вокруг возникает свет, я лежал на боку, и вижу, что лежу в жидкости, моя кровь. Пошевелиться я не мог, только чувствовал, как у меня уходит жизнь.
Вот такой сон.)
Реальные рассказы про сны людей
До этой встречи я не верил в вещие сны, приметы и предсказания… Но обо всем по-порядку. В прошлом году я развелся и очень сильно переживал расставание с уже бывшей супругой. Дошло до того что опустил руки на всё, перестал общаться … Читать далее →
Для начала хочу сказать, что у меня проблемы с почками, поэтому они у меня периодически сильно болят. Но случай, произошедший со мной прошлой весной, поверг меня немного в шок. Когда я спала, мне приснился необычный сон, будто я жду трамвай, … Читать далее →
Как-то раз я сидела и мне не чем было заняться. И вот я взяла листочек и начала рисовать, а нарисовала я дверь. Простая, без ничего, просто видно по всей поверхности, что это дверь. Я на ней нарисовала сердечко, а к … Читать далее →
Сон приснился интересный, почти сюжет голливудского кино. Села я в обычный поезд, все как полагается, проводник, плацкарт, галдящие дети по соседству. Ехали уже примерно более часа времени, как увидели в окно необычную картину. Перед нами расстилалось, то ли море, то … Читать далее →
Здравствуйте! Хочу рассказать о своих, как я думаю вещих снах. Вообще-то я не из тех людей, которые следят за своими снами, постоянно смотрят их значение в соннике. Я бы назвала себя любителем. Если мне что-то интересное или непонятное страшное приснится, … Читать далее →
Обычный вечер, обычные выходные. Я так думал пока не раздался звонок и супруга не сообщила мне, что они с дочерью останутся с дочерью, на выходные, у родителей, в деревне. Вот с этого и началось… Мне стало грустно и одиноко. По … Читать далее →
Это случилось много лет назад. Мы с мужем были молоды и беспечны, оба – студенты. Еще до свадьбы договорились не заводить детей, пока не окончим институты. Мужу оставался год, мне – еще три. Я редко болею, но в том году … Читать далее →
Ночь. Далекий свет фонарей. Луна бледна, как лицо утопленника. Уставший и утомленный работой (тогда был помощником начальника цеха), я лег в постель, кое-как скинув одежду. И вот сон окутал меня туманом. Странное чувство, что я сплю, но понимаю это. Передо … Читать далее →
Расскажу один вещий сон, который видел накануне. Снится мне что в офисе, где я сейчас работаю, в одночасье по разным причинам, ушло несколько сотрудниц. Одна в декрет, другая уволилась, третья в отпуск ушла. Бумажную работу, в общем, остались выполнять пара … Читать далее →
Расскажу вам сон, который одолевал меня около года! Предыстория: работал я в то время водителем на троллейбусе. Окончил курсы, вышел на самостоятельную работу. Естественно, поначалу было много эмоций и впечатлений от новой стези. Работать даже нравилось, но конечно же лучшие … Читать далее →
«Я утром сказала папе: «Сегодня она умрет». Так и случилось.» 7 историй о вещих снах
В мире слишком много необъяснимого и непознанного, того, от чего в суете жизни мы просто отмахиваемся, не придаем этому значения, да и просто не верим. И все-таки, думается, каждый из нас сталкивался в этой жизни с чем-то необъяснимым. Среди них — и вещи сны. Бытуют разные мнения: сон с четверга на пятницу — вещий, сон на воскресенье, если и сбывается, то до обеда, сон на вторник — предупреждающий и так далее. Жители Карелии рассказали нам, как видели вещие сны. Хотите верьте, хотите нет.
Марина:
— Врачи диагностировали мне бесплодие, и мы с мужем уже как-то смирились, что детей у нас не будет. Но однажды мне приснился сон, будто я нахожусь в огромном зале, но где-то наверху, как бы в отдельном кабинете, словно бы подвешенном над этим залом, а внизу толпы веселящихся людей, все нарядные: в общем, бал. И вот туда, в отдельный кабинет, приводят ребенка (на вид ему было где-то годика четыре) странные существа без лиц (то есть этих лиц не видно), но в длинных белых одеждах. Они вкладывают ручку ребенка в мою, и он произносит: «Мама». Я с точностью запомнила внешность ребенка, его одежду. Мне показалось, что это мальчик. Причем сон приснился мне накануне зачатия: я это точно знаю, потому как мы с мужем поссорились, и какое-то время не жили вместе, а в тот вечер помирились. Ребенок родился, но это была девочка, которую даже в детском саду принимали за мальчика. Самое удивительное, что эту голубую фланелевую курточку и синие штанишки, в каких я увидела во сне свою дочь, подруга отдала мне, когда дочке было четыре года! Мне кажется, эти существа без лиц, в длинных белых одеждах, были ангелами. Кстати, благодаря этому сну, несмотря на все прогнозы, всю беременность я чувствовала себя уверенно и не сомневалась, что ребенок появится на свет нормальным и здоровым.
Таисия:
— Мне всегда снились вещие сны. И мое мнение, что вот этот «внутренний соннник» — у каждого разный. Я всегда боюсь, если мне снятся деньги — это к несчастью. И чем больше денег, тем страшнее будет то, что случится. Или грязная вода, насекомые — к болезни. Много какой-то суеты, рестораны, еда, выпивка — пустота в жизни. Мне если снится грязь, то грязь в жизни и будет. Плохое не снится к хорошему, хотя, возможно, я ошибаюсь. Моя мама всю жизнь страдала о своей первой любви и накануне смерти обмолвилась: «Я завтра потанцую с Сашкой!» Я утром сказала папе: «Сегодня она умрет». Так и случилось. Возможно, там она получила то, чего не нашла в прежней жизни. Танец — вообще мистическая вещь: помню, мой сосед, еще весьма крепкий дедушка, все шутил: «Когда на танцы-то пойдем?» Он говорил это всякий раз, и мы смеялись. А вот однажды, поздоровавшись, он этого не сказал, и я сама спросила: «Ну и когда на танцы, дядя Сережа?». Немного помолчав, он серьезно ответил: «Через две недели». Ровно две недели спустя этот человек внезапно скончался».
Мириам:
— Я могла получить наследство (дом в Абхазии), но все было очень сложно: у меня не было возможности задерживаться там надолго, в результате я унижалась и ходила по инстанциям. Председатель суда послал меня куда подальше, сказав, чтобы я приезжала через полгода, и я пошла к остановке, униженная и унылая. Думала, что все, ничего у меня не получится. Уже подошел автобус, а я вдруг вспомнила приснившийся мне накануне сон, где я была ярко накрашена, в красивой одежде и украшениях. Что-то во мне дрогнуло, и я повернула обратно. Вернулась в суд и чего там только не наплела — до сих пор удивляюсь: просто как играла на сцене в этом самом сверкающем костюме, что был на мне во сне. Хотя по жизни не артистична и кокетничать не умею. В результате суд был назначен на ближайшее время, дом я получила, и теперь мы с детьми ездим туда в отпуск.
Лидия Васильевна:
— Я профессиональная гадалка, информация о будущем приходит мне через карты. Но о снах тоже могу сказать. Мне снится один сон, которого я очень боюсь. Приходит человек, мой родственник, друг, знакомый, всегда радостный, хорошо одетый. Я нахожусь на кухне, и человек никогда не переступает этот порог. Он вынимает из кармана или сумочки (если это женщина) записку и передает мне. Во сне я никогда не успеваю развернуть бумажку и прочитать, что в ней написано. Но этот человек однозначно через несколько дней умирает. Я ходила в церковь, ставила свечки, молилась — все без толку: этот сон всегда сбывается.
Мария Васильевна:
— Мне уже очень много лет, я была в финском концлагере с тремя детьми. Младший ребенок умер, старший лежал при смерти. Я думала — все. Но мне приснился сон, как жеребенок играет на сочном лугу, и светит яркое солнце. И утром умирающий сын вдруг открыл глаза и сказал: «Мама, а я жеребенка видел!» Один и тот же сон! Ваня попросил поесть, ему захотелось именно калиток, а у меня была роскошная коса, я остригла ее и продала волосы финнам, достала муки, испекла две калитки и дала Ване. С тех пор он пошел на поправку и выздоровел. Сколько прошло лет, сколько событий минуло, а этот сон с жеребенком на лугу я помню до сих пор.
Людмила:
— Однажды я пошла лечить зубы, и мне поставили временную пломбу. В субботу я уехала на дачу, была записана к врачу на понедельник. И вот в воскресенье мне снится сон: я прихожу в поликлинику, а мне говорят, что врач уже ушел. Я, конечно, в недоумении, но думаю, сон, да и сон. В понедельник, разумеется, явилась в назначенное время, а кабинет закрыт. Я туда-сюда, а мне говорят, а не вы ли звонили, что не сможете прийти? Врач уже ушел. И вот чем не знаки из будущего?
Борис:
— Мой папа всегда был атеистом — такое поколение. И вместе с тем он мне сказал: «Если с того света можно будет подать весточку, я сделаю это любой ценой». И вот накануне сорокового дня после его смерти мне приснился зал, похожий на обычный зал старого кинотеатра с откидными стульями. Папа сидит в первом ряду, мы с дочкой садимся во втором, он к нам вполоборота и так разговариваем. Выглядел он не как перед смертью, а намного моложе. Он сказал, что сейчас на корабле, но временно. И я как будто видел этих людей в холщовых рубахах и портах, занимавшихся тяжелой работой на старинных кораблях. «Мы воюем», — сказал папа и, как-то странно улыбнувшись, добавил: «Но нас не убивают». Я спросил его: «Ты как себя чувствуешь, как живой?» Он как-то странно задумался и с удивлением ответил: «Да, как живой». Я поинтересовался, хорошо ли ему тут? Он снова задумался и промолвил: «Я даже не знаю». Дочка сказала: «Дедушка, мы по тебе скучаем». Он улыбнулся, но ничего не ответил, не сказал, что тоже скучает, и я понял, почему. Нам к нему было еще рано, он нас не притягивал, не звал. Потом отец сказал: «Вам пора. Только уходите, не оглядываясь. И не вздумайте смотреть на часы». Мы с дочкой вышли из этого зала, и я сразу проснулся. Потом дочь как-то еще раз видела дедушку во сне, и рассказала, что он был в зеленой шляпе и в коричневом пальто в клетку. Именно такую одежду носил мой отец, когда я был ребенком, и я прекрасно помню это пальто, и эту шляпу. Сколько я ни искал такой фотографии, но не нашел, то есть дочь однозначно не могла видеть деда именно в таком облике.
Михаил Булгаков — Мне приснился сон: Рассказ
Мне приснился страшный сон. Будто бы был лютый мороз, и крест на чугунном Владимире в неизмеримой высоте горел над замерзшим Днепром.
И видел еще человека, еврея, он стоял на коленях, а изрытый оспой командир петлюровского полка бил его шомполом по голове, и черная кровь текла по лицу еврея. Он погибал под стальной тростью, и во сне я ясно понял, что его зовут Фурман, что он портной, что он ничего не сделал, и я во сне крикнул, заплакав:
И тут же на меня бросились петлюровцы, и изрытый оспой крикнул:
Проснулся, всхлипывая, и долго дрожал в темноте, пока не понял, что я безумно далеко от Владимира, что я в Москве, в моей постылой комнате, что это ночь бормочет кругом, что это 23-й год и что уж нет давным-давно изрытого оспой человека.
Хромая, еле ступая на больную ногу, я дотащился к лампе и зажег ее. Она осветила скудость и бедность моей жизни. Я увидел желтые встревоженные зрачки моей кошки. Я подобрал ее год назад у ворот. Она была беременна, а какой-то человек, проходя, совершенно трезвый, в черном пальто, ударил ее ногой в живот, и женщина у ворот видела это. Бессловесный зверь, истекая кровью, родил мертвых двух котят и долго болел у меня в комнате, но не зачах, я выходил его. Кошка поселилась у меня, но меня тоже боялась и привыкала необыкновенно трудно. Моя комната находилась под крышей и была расположена так, что я мог выпускать ее гулять на крышу и зимой, и летом…
Она затосковала, увидя, что я поднялся, открыла глаза и стала следить за мною хмуро и подозрительно. Я глядел на потертую клеенку и растравлял свои раны. Я вспомнил, как двенадцать лет тому назад, когда я был юношей, меня обидел один человек и обида осталась неотомщенной. И мне захотелось уехать в тот город, где он жил, и вызвать его на дуэль. Тут же вспомнил, что он уже много лет гниет в земле и праха даже его не найдешь. Тогда, как злые боли, вышли в памяти воспоминания еще о двух обидах. Они повлекли за собою те обиды, которые я нанес сам слабым существам, и тогда все ссадины на душе моей загорелись. Я, тоскуя, посмотрел на провод. Он свешивался и притягивал меня. Я думал о безнадежности моего положения, положив голову на клеенку. Была жизнь и вдруг разлетелась, как дым, и я почему-то оказался в Москве, совершенно один в комнате, и еще на голову мою навязалась эта обиженная дымчатая кошка. Каждый день я должен был покупать ей на гривенник мяса и выпускать ее гулять, и кроме того, она рожала три раза в год, и всякий раз мучительно, невыносимо, и приходилось ей помогать, а потом платить за то, чтобы одного котенка утопили, а другого растить и затем умильно предлагать кому-нибудь в доме, чтобы взяли и не обижали.
Из-за чего же это все?
Из-за дикой фантазии бросить все и заняться писательством.
Я простонал и пошел к дивану. Свет исчез. Во тьме некоторое время пели пружины простуженными голосами. Обиды и несчастья мало-помалу начали расплываться.
Опять был сон. Но мороз утих, и снег шел крупный и мягкий. Все было бело. И я понял, что это Рождество. Из-за угла выскочил гнедой рысак, крытый фиолетовой сеткой.
— Гись! — крикнул во сне кучер. Я откинул полость, дал кучеру денег, открыл тихую и важную дверь подъезда и стал подниматься по лестнице.
В громадной квартире было тепло. Боже мой, сколько комнат! Их не перечесть, и в каждой из них важные, обольстительные вещи. От пианино отделился мой младший брат. Смеялся, поманил меня пальцем. Несмотря на то, что грудь его была прострелена и залеплена черным пластырем, я от счастья стал бормотать и захлебываться.
— Значит, рана твоя зажила? — спросил я.
На пианино над раскрытыми клавишами стоял клавир «Фауста», он был раскрыт на той странице, где Валентин поет.
— И легкое не затронуто?
От парового отопления волнами ходило тепло, сверкали электрические лампы в люстре, и вышла Софочка в лакированных туфлях. Я обнял ее. Потом сидел на своем диване и вытирал заплаканное лицо. Мне захотелось увидеть какого-нибудь колдуна, умеющего толковать сны. Но и без колдуна я понял этот сон.
Фиолетовая сеть на рысаке — это был год 1913-й. Блестящий, пышный год. А простреленная грудь, это неверно — это было гораздо позже — 1919. И в квартире этой брат быть не мог, это я когда-то жил в квартире. На Рождестве я вел под руку Софочку в кинематограф, снег хрустел у нее под ботиками, и Софочка хохотала.
Во всяком случае, черный пластырь, смех во сне, Валентин означать могли только одно — мой брат, которого в последний раз я видел в первых числах 1919 года, убит. Где и когда, я не знаю, а может быть, не узнаю никогда. Он убит, и, значит, от всего, что сверкало, от Софочки, ламп, Жени, фиолетовых помпонов, остался только я один на продранном диване в Москве ночью 1923 года. Все остальное погибло.
Ночь беззвучна. Пахнет плесенью. Не понимаю только одного, как могло мне присниться тепло? В комнате у меня холодно.
…Хорошо умирать в квартире на чистом душистом белье или в поле. Уткнешься головой в землю, подползут к тебе, поднимут, повернут лицом к солнцу, а у тебя уж глаза стеклянные.
«Бром? К чему бром? Разве бром помогает от разрыва сердца?»
Прошел час. Весь дом по-прежнему молчал, и мне казалось, что во всей Москве я один в каменном мешке. Сердце давно успокоилось, и ожидание смерти уже представлялось постыдным. Я притянул насколько возможно мою казарменную лампу к столу и поверх ее зеленого колпака надел колпак из розовой бумаги, отчего бумага ожила. На ней я выписал слова: «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими». Затем стал писать, не зная еще хорошо, что из этого выйдет. Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрему в постели, книги и мороз. И страшного человека в оспе, мои сны. Писать вообще очень трудно, но это почему-то выходило легко. Печатать этого я вообще не собирался.
Встал я из-за стола, когда в коридоре послышалось хриплое покашливание бабки Семеновны, женщины, ненавидимой мною всей душой за то, что она истязала своего сына, двенадцатилетнего Шурку. И сейчас даже, когда со времени этой ночи прошло шесть лет, я ненавижу ее по-прежнему.
Я откинул штору и увидел, что лампа больше не нужна, на дворе синело, на часах было семь с четвертью. Значит, я просидел за столом пять часов.
С этой ночи каждую ночь в час я садился к столу и писал часов до трех-четырех. Дело шло легко ночью. Утром произошло объяснение с бабкой Семеновной.
— Вы что же это. Опять у вас ночью светик горел?
— Знаете ли, электричество по ночам жечь не полагается.
— Именно для ночей оно и предназначено.
— Счетчик-то общий. Всем накладно.
— У меня темно от пяти до двенадцати вечера.
— Неизвестно тоже, чем люди по ночам занимаются. Теперь не царский режим.
— Я печатаю червонцы.
— Червонцы печатаю фальшивые.
— Вы не смейтесь, у нас домком есть для причесанных дворян. Их можно туда поселить, где интеллигенция, нам, рабочим, эти писания не надобны.
— Бабка, продающая тянучки на Смоленском, скорее частный торговец, чем рабочий.
— Вы не касайтесь тянучек, мы в особняках не жили. Надо будет на выселение вас подать.
— Кстати, о выселении. Если вы, Семеновна, еще раз начнете бить по голове Шурку и я услышу крик истязуемого ребенка, я подам на вас жалобу в народный суд, и вы будете сидеть месяца три, но мечта моя посадить вас на больший срок.
Для того чтобы писать по ночам, нужно иметь возможность существовать днем. Как существовал в течение времени с 1921 года по 1923-й, я вам писать не стану. Во-первых, вы не поверите, во-вторых, это к делу не относится.
Но к 1923 году я возможность жить уже добыл.
На одной из моих абсолютно уж фантастических должностей со мной подружился один симпатичный журналист по имени Абрам.
Абрам меня взял за рукав на улице и привел в редакцию одной большой газеты, в которой он работал.
Я предложил по его наущению себя в качестве обработчика. Так назывались в этой редакции люди, которые малограмотный материал превращали в грамотный и годный к печатанию.
Мне дали какую-то корреспонденцию из провинции, я ее переработал, ее куда-то унесли, и вышел Абрам с печальными глазами и, не зная, куда девать их, сообщил, что я найден негодным.
Из памяти у меня вывалилось совершенно, почему через несколько дней я подвергся вторичному испытанию. Хоть убейте, не помню. Но помню, что уже через неделю приблизительно я сидел за измызганным колченогим столом в редакции и писал, мысленно славословя Абрама.
Одно вам могу сказать, мой друг, более отвратительной работы я не делал во всю свою жизнь. Даже сейчас она мне снится. Это был поток безнадежной серой скуки, непрерывной и неумолимой. За окном шел дождь.
Опять-таки не припомню, почему мне было предложено писать фельетон. Обработки мои здесь не играли никакой роли. Напротив, каждую секунду я ждал, что меня вытурят, потому что, я вам только скажу по секрету, работник я был плохой, неряшливый, ленивый… Возможно (и кажется, так), что сыграла здесь роль знаменитая, неподражаемая газета «Сочельник». Издавалась она в Берлине, и в ней я писал фельетоны…
В один прекрасный день ввалился наш знаменитый Июль, помощник редактора (его звали Юлий, а прозвали Июль), симпатичный человек, но фанатик, и заявил:
— Михаил, уж не ты ли пишешь фельетоны в «Сочельнике»?
Я побледнел, решил, что пришел мой конец. «Сочельник» пользовался единодушным повальным презрением у всех на свете. Но, оказывается, Июль хотел, чтобы я писал такие же хорошие фельетоны, как и в «Сочельнике».
И тут произошел договор. Меня переводили на жалованье повыше того, чем у обработчика, а я за это обязывался написать восемь небольших фельетонов в месяц. Так дело и пошло.
Открою здесь еще один секрет: сочинение фельетона строк в семьдесят пять — сто занимало у меня, включая сюда и курение, и посвистывание, от восемнадцати до двадцати двух минут. Переписка его на машинке, включая сюда и хихиканье с машинисткой, — восемь минут. Словом, в полчаса все заканчивалось. Я подписывал фельетон или каким-нибудь глупым псевдонимом, или иногда зачем-то своей фамилией и нес его или к Июлю, или к другому помощнику редактора, который носил редко встречающуюся фамилию Навзикат.
Этот Навзикат был истинной чумой моей в течение лет трех. Выяснился Навзикат к концу третьих суток. Во-первых, он был неумен. Во-вторых, груб. В-третьих, заносчив. В газетном деле ничего не понимал. Так что почему его назначили на столь ответственный пост, недоумеваю.
Навзикат начинал вертеть фельетон в руках и прежде всего искал в нем какой-нибудь преступной мысли. Убедившись, что явного вреда нет, он начинал давать советы и исправлять фельетон.
В эти минуты я нервничал, курил, испытывал желание ударить его пепельницей по голове.
Испортив по возможности фельетон, Навзикат ставил на нем пометку: «В набор», и день для меня заканчивался. Далее весь свой мозг я направлял на одну идею, как сбежать. Дело в том, что Июль лелеял такую схему в голове: все сотрудники, в том числе и фельетонисты, приходят минута в минуту утром и сидят до самого конца в редакции, стараясь дать государству как можно более. При малейших уклонениях от этого честный Июль начинал худеть и истощаться.
Я же лелеял одну мысль, как бы удрать из редакции домой, в комнату, которую я ненавидел всею душой, но где лежала груда листов. По сути дела, мне совершенно незачем было оставаться в редакции. И вот происходил убой времени. Я, зеленея от скуки, начинал таскаться из отдела в отдел, болтать с сотрудниками, выслушивать анекдоты, накуриваться до отупения.
Наконец, убив часа два, я исчезал. Таким образом, мой друг, я зажил тройной жизнью. Одна в газете. День. Льет дождь. Скучно. Навзикат. Июль. Уходишь, в голове гудит и пусто.
Вторая жизнь. Днем после газеты я плелся в московское отделение редакции «Сочельника». Эта вторая жизнь мне нравилась больше первой.
Нужно вам сказать, что, живя второю жизнью, я сочинил нечто листа на четыре приблизительно печатных. Повесть? Да нет, это была не повесть, а так, что-то такое вроде мемуаров.
Отрывок из этого произведения искусства мне удалось напечатать в литературном приложении к «Сочельнику». Второй отрывок мне весьма удачно пришлось продать одному владельцу частного гастрономического магазина. Он пылал страстью к литературе и для того, чтобы иметь возможность напечатать свою новеллу под названием «Злодей», выпустил целый альманах. Там было, стало быть, новелла лавочника, рассказ Джека Лондона, рассказы советских писателей и отрывок вашего слуги. Авторам он заплатил. Часть деньгами, часть шпротами. Дальше заело. Сколько ни бегал по Москве с целью продать кому-нибудь кусок из моего произведения, я ничего не достиг. Кусок не прельщал никого, равно как и произведение в целом…
Меж тем фельетончики в газете дали себя знать. К концу зимы все было ясно. Вкус мой резко упал. Все чаще стали проскакивать в писаниях моих шаблонные словечки, истертые сравнения. В каждом фельетоне нужно было насмешить, и это приводило к грубостям. Лишь только я пытался сделать работу потоньше, на лице у палача моего Навзиката появлялось недоумение. В конце концов я махнул на все рукой и старался писать так, чтобы было смешно Навзикату. Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинил.
Когда наступал какой-нибудь революционный праздник, Навзикат говорил:
— Надеюсь, что к послезавтрашнему празднику вы разразитесь хорошим героическим рассказом.
Я бледнел и краснел, и мялся.
У него, как я уже давно понял, был странный взгляд на журналистов и писателей. Он полагал, что журналист может написать все что угодно и что ему безразлично, что ни написать. Сами понимаете, что на эту тему я с Навзикатом не беседовал. Июль был тоньше и умней и без бесед сообразил, что с героическими рассказами у меня не склеится. Печаль заволокла совершенно его бритую голову. Кроме того, я, спасая себя, украл к концу третьего месяца один фельетон, а к концу четвертого парочку, дав семь и шесть.
— Михаил, — говорил потрясенный Июль, — а ведь у тебя только шесть фельетонов.
Июль со всеми, начиная с наиответственного редактора и кончая уборщицей, был на «ты». И все ему платили тем же.
— Неужели только шесть? — удивился я. — Верно, шесть. Ты знаешь, Июль, у меня в последнее время частые мигрени.
— От пива, — поспешно вставил Июль.
— Не от пива, а от этих самых фельетонов.
— Помилуй, Михаил. Ты тратишь два часа в неделю на фельетон!
— Голубчик, если бы ты знал, чего стоит этот час.
— Ну, не понимаю… В чем дело.
Навзикат сделал попытку прийти на помощь Июлю. Идеи рождались в его голове, как пузыри.
— Надеюсь, что вы разразитесь фельетоном по поводу французского министра.
Я почувствовал головокружение.
Вам, друг, объясняю, и вы поймете: мыслимо ли написать хороший фельетон по поводу французского министра, если вам до этого министра нет никакого дела. Где министр, что министр?!
Словом, в конце концов отступились от меня. На радостях, что я навеки избавился от французских министров и русских горняков, я украл в этом месяце три фельетона, дав пять фельетонов. Стыжусь признаться, что в следующем я представил четыре. Тут терпение Июля лопнуло, и он перевел меня на сдельную работу.