Мэри уоткинс сны наяву
Мери Уоткинс «Главы из книги «Сны наяву»»
ДВИЖЕНИЯ В ВООБРАЖАЕМОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Образ как гид.
Воображаемое имеет для нас качество иного мира, о котором мы не знаем практически ничего. Мы никогда не ложимся в кровать, зная, какую тему сновидение будет обсуждать с нами ночью, или какой образ всплывет днем. Нас похищают и транспортируют в ландшафты и драмы, находящиеся вне пределов нашей сознательной способности выдумывать фокусы и предсказывать. Мы движемся в видимую темноту. Обычный свет понимания не может проникнуть туда. Руководства и гиды [1] возникли, чтобы помочь научиться распознавать движущиеся тени и контуры, которые мы могли бы встретить, помочь нам изучить средства вхождения в отношения с этой чужой территорией. Эти руководства делают свою работу ускорения связывания индивидуального и воображаемого с символами и метафорами.
Воображаемое сопротивляется познанию вне его собственных терминов. Образ требует образ. Образ вызывает образ. Возникают системы понимания, символические сами по себе. Это как если бы вы могли сказать, на что воображаемое похоже, но не могли сказать, что оно есть. Эти системы воображаемого «знания» могут указывать метафорически, где образы проживают, кто их создал, где можно встретиться и побыть с ними. Поскольку такая система позволяет отношение к-, от-, между воображаемым и индивидуальным, образы сами по себе могут стать настоящими гидами.
Каждый образ раскрывает свой собственный характер – особенный способ, которым он очерчивает и выражает природу воображаемого, будучи самим собой. Он рассказывает, что оно делает, делая это, проигрывая это. Предполагает ли он рассказывание (т.е. можем ли мы приписать ему намерение) должно быть рассмотрено в отношении каждого явления. Однако мы можем использовать это явление, чтобы оно рассказало о себе само. Вероятно, нельзя заявлять, что все образы намереваются учить нас, но можно сказать, что, занимаясь всеми образами, мы можем научиться чему-то от них.
Некоторые образы, однако, сами выражают желание учить или направлять индивидуума, к которому они пришли. Во всей истории вы найдете рассказы о встрече с воображаемыми фигурами в форме ангелов, духовных гуру, человеческих и животных напарников, которые заявляли, что явились провести индивидуума через воображаемые ландшафты и показывали свою реальность, ценность и мудрость [2]. Абуль Баракат (1165), еврейский мыслитель, который впоследствии принял ислам, выразил свои идеи следующим образом:
Некоторые души. научились всему от невидимых гидов, познавая только самих себя. Древние мудрецы учили. что для каждой индивидуальной души, или, возможно, для ряда душ с такой же природой и склонностью, существует существо духовного мира, которое проявляет особую заботу и нежность к этой душе или группе душ на протяжении всей их жизни; именно она инициирует в них знание, защищает, руководит, охраняет, дарует благополучие.
цитировано по Корбину, 1970:34
Образы, которые собираются учить своей реальности, не обязательно все такие же приятные, как те, о которых упомянул Абуль Баракат – ведь приходят на ум многие примеры дьяволов и ведьм.
В нашей культуре вы более чем всегда зависите от понимания, что образ сам может учить и руководить в отношениях с воображаемым. Взаимоотношения требуют то, что им необходимо, если мы чувствительны к ним и остаемся верными им. В некоторых формах психотерапии (как обсуждается в последних трех главах), терапевт становится гидом для снов наяву индивидуума. В этих «онейротерапиях» отобрана информация, помогающая человеку пережить воображаемое посредством снов наяву. Обучающий процесс начинается с попыток развить в индивидууме отношение открытости символическому переживанию с его трудностями и опасностями (по мнению этого отдельного терапевта). Вас обучают, как обращаться с возникающими образами, и как начать открывать отношения между реальным и воображаемым миром. В этом процессе научения может помочь индивидуум, который сам приобрел такую установку и восприимчивость. Тот, кто обучался через особые средства (рисование, танец, визуализация, письмо и т.п.), может помочь путешественнику, пожелавшему начать с них, развить чувствительность к тому, как использовать язык и технику этих особенных форм для вхождения в отношения с воображаемым. Однако мы должны признать, что то, что делает этих гидов особенно необходимыми в нашей культуре – наше игнорирование воображаемого – также делает представления о гидах и управлении особенно опасными. Способ движения в воображаемом пространстве или обращения с пугающими образами слишком поспешно принимается и перенимается именно как способ. Если этот процесс начался, мы можем слишком легко обнаружить себя занимающимися неизвестным, как если бы оно было известным. Мы перестаем изобретать или позволять себе быть открытыми к выдумкам и новшествам. Мы впадаем в ошибочную привычку делания правильных вещей в неправильном месте, потому что используем уникальный образ как стереотипный. Тонкость отношений, которую мы могли бы развить с каждым новым образом, таким образом, теряется, и воображаемое гомогенизируется с нашими добрыми намерениями и психологической технократией.
Проблема в том, что наши предрассудки и недопонимания не дают воображаемому проясниться для нас; что мы имеем несколько способов начать отношения с воображаемым; что мы не считаем наш способ вхождения в отношения как само собой разумеющийся, и, делая так, незаметно блокируем воображаемую реальность. Т.к. только вы пытаетесь быть полезными и предписываете «как» следует поступать, занимаясь чем-то, возникает смесь добра и зла. Зло находится в том, что любой способ делать что-то молчаливо исключает другие пути, которые могли бы открыть другие вещи. Так что помните, что
. Есть только намеки и догадки.
За намеками следуют догадки.
Намек наполовину разгаданный, секрет наполовину понятый
Элиот, 1943:44
Мы должны выработать привычку спрашивать и переспрашивать, что каждый из нас говорит о воображении, чтобы раскрыть те допущения, которые запутывают нас своим невидимым присутствием. Раз мы начали соотноситься с образами, нам следует затем испытать другие пути, которые появились у нас или которые могут возникнуть спонтанно при переживании отдельного образа. Например, некоторые люди, возможно, не пожелают делать акцент на отделении эго от его обычных предрасположенностей, т.к. именно с их помощью они могут проще всего найти фантазии и образы своих личных мифов. Другие люди, возможно, не захотят расслаблять свое тело, т.к. его состояние в настоящий момент может быть тем, при котором они лучше всего входят в контакт с влияющими на них образами.
Уже в небольшой истории психологических попыток обучать воображению стили воображения задавались таким образом, что не побуждали к поиску. Существует много путей или типов воображения и много возможных движений к и от реальности воображения. Наблюдая, как мы сопротивляемся движению к и в отношения с образом, можно открыть способы обращения с образом, которые дадут ему свободу учить нас. В психологии воображения [3], психологии, происходящей из самого воображения, гид [4] – когда вы чувствуете необходимость – помог бы путешественнику сохранить возвращение к образу. Раз вы остались с образом (пришел ли он во сне, наяву или из ваших занятий, мыслей или чувств), образ сам может учить и раскрывать свою природу и свой мир через свое собственное бытие, Слушанье образа (способами, которые вызывает его природа, а не наша теория) развивает нашу чувствительность к воображаемому, так что его движения и отголоски в жизни могут более легко и правильно чувствоваться, и им можно следовать.
Для начала слушайте.
Входя в полусонное состояние, эго проходит через различные процессы трансформации. Виды воображения можно различить, наблюдая, как эго трансформируется и используется во снах наяву. Следовательно, мы должны помнить, что эти режимы воображения связаны не столько с природой воображаемого, сколько с различными вариациями эго, которые приводят к разным отношениям. Как мы могли увидеть, здесь остаются непроясненными грезы (где эго не бодрствует, но в состоянии идентификации), и это дискредитирует воображение, когда в действительности должно дискредитировать режимы эго присутствия. В грезах нет попытки трансформировать эго. Во снах наяву она есть.
Пути подхода к этой трансформации не все похожи между собой и не ведут к одному результату, к одному типу воображения. В большинстве случаев первой задействуется способность эго осознавать, присутствовать и запоминать. Различные вещи, происходящие с мирскими заботами и ценностями эго, отражаются в различных целях выполнения снов наяву и в типах отношений, формируемых образами. Здесь мы интересовались и будем интересоваться тем, что является работой по трансформации эго из агента обычной сознательной активности и мышления в агента воображения. Можно надеяться, что на этом пути типы воображения будут эволюционировать и отражать больше воображаемое, чем обычные способы, которыми мы используем эго. Некоторые средневековые алхимики заявляли, что для начала их опуса каждый материал должен быть сперва опущен в воду. Вода сама не производит движения, но сама по себе бесконечно подвижна. Она может получать и записывать впечатления. Ее бесцветность, отсутствие у нее запаха, ее бесформенность делают ее совершенным элементом, на фоне которого можно увидеть другие вещи. Чтобы мы были более восприимчивыми к воображению, мы можем представить, что часть нас должна стать подобной воде. Это в первую очередь означало бы, что эта часть должна научить, как прекратить движение, которое она сама инициирует [5]. Мы все время запускаем движения, уходя в размышления, делая дела, погружаясь в грезы. Мы поднимаемся и падаем, летим и кружимся. Все наши различные движения влияют друг на друга, влетают одно в другое. Невозможно рассказать, какое движение от какого происходит, и каковы качества отдельного движения, спровоцированного любой одной отдельной мыслью, действием, чувством. Образы, отражающиеся на нас из всего, что нас окружает, становятся нашей частью. Когда у нас так много наших собственных движений, отраженные образы скачут и мелькают. Их уникальная форма, свет, цвет и движение теряются. Подумайте о состоянии воды.
Другие новости по теме:
Разместите, пожалуйста, ссылку на эту страницу на своём веб-сайте:
Код для вставки на сайт или в блог:
Код для вставки в форум (BBCode):
Прямая ссылка на эту публикацию:
Мери Уоткинс «Главы из книги «Сны наяву»»
Примечания:
1. Я сказала «можно», потому что вы можете смотреть на сон как на целостный образ, в котором ни одна из частей не может быть взята, как вызывающая другую. Конец так же нужен для начала, как середина для конца (Берри).
2. В целях собирания описания воображаемого из самих образов, журнал снов наяву или переживаний сновидений не является полезным. Журнал образов верный природе образов вероятно не смог бы быть простой прозой. Образ требует формы, цвета, поэзии для приближения к нему. Картинки, например, могут собрать вместе все детали образа способом, непохожим на тот, каким это могут сделать обычные слова.
Ссылки:
1. Bechelard, G. (1958). La Poetiqe de l’espase. Paris: Press Universitaries de France.
2. Berry, P. (1974). «An Approach to the Dream».Spring 1974. N.Y. and Zurich: Spring Publ.
3. Corbin, H. (1966). «Visionary Dream in Islamic Spirituality». In G.E.Grunebaum and Roger Caillois (eds.), The Dream and Human Societies. Calif.:Univ. of Calif. Press.
4. Corbin, H. (1970). Creative Imagination in the Sufism of Ibn Arabi. R. Manheim (trans.), London: Routledge and Kegan Paul.
5. Corbin, H.. (1973). «Humcur». Spring 1973. N.Y. and Zurich: Spring Publ.
6. Eliot, T.S. (1943). For Quartets. N.Y.: Harcourt Brace and World.
7. Fretigny, R. And Virel, A. (1968) L’Imagerie Mentale: Introduction a l’onirotherapie. Geneva: Mont Blanc.
8. Hannah, B. (1953). «Some Remarks on Active Imagination», Spring 1953. N.Y.: Analyt. Psychol. Club.
9. Hillman, J. (1972). The Myth of Analysis. Evanston: Norhwestern Univ. Press.
10. Hillman, J. (1973). «Patologizing (or falling apart)». Art International, Sept., 120-129.
11. Humbert, E. (1971). «Active imagination: theory and practice». Spring 1971. N.Y. and Zurich: Spring Publ.
12. Jung, C.G. (1961). Memories, Dreams and Reflections. Aniella Jaffe (ed.). N.Y.: Random House.
13. Jung, C.G. (1968). Analytical Psychology: Its Theory and Practice. N.Y.: Vintage Books, 190-204.
14. Naranjo, C. And Ornstein, R. (1971) Psychology of Meditation. N.Y.: Viking Press.
15. Raines, K. (1967) Defending Ancient Springs. London: Oxford Univ. Press.
16. von Franz, M-L. (1970). The Problem of Puer Aeternus. Zurich: Spring.
Впервые опубликовано в в 1984 году в «Waking Dreams», Texas: Spring Publ.
Другие новости по теме:
Разместите, пожалуйста, ссылку на эту страницу на своём веб-сайте:
Код для вставки на сайт или в блог:
Код для вставки в форум (BBCode):
Прямая ссылка на эту публикацию:
Мери Уоткинс «Главы из книги «Сны наяву»»
ДВИЖЕНИЯ В ВООБРАЖАЕМОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Образ как гид.
Воображаемое имеет для нас качество иного мира, о котором мы не знаем практически ничего. Мы никогда не ложимся в кровать, зная, какую тему сновидение будет обсуждать с нами ночью, или какой образ всплывет днем. Нас похищают и транспортируют в ландшафты и драмы, находящиеся вне пределов нашей сознательной способности выдумывать фокусы и предсказывать. Мы движемся в видимую темноту. Обычный свет понимания не может проникнуть туда. Руководства и гиды [1] возникли, чтобы помочь научиться распознавать движущиеся тени и контуры, которые мы могли бы встретить, помочь нам изучить средства вхождения в отношения с этой чужой территорией. Эти руководства делают свою работу ускорения связывания индивидуального и воображаемого с символами и метафорами.
Воображаемое сопротивляется познанию вне его собственных терминов. Образ требует образ. Образ вызывает образ. Возникают системы понимания, символические сами по себе. Это как если бы вы могли сказать, на что воображаемое похоже, но не могли сказать, что оно есть. Эти системы воображаемого «знания» могут указывать метафорически, где образы проживают, кто их создал, где можно встретиться и побыть с ними. Поскольку такая система позволяет отношение к-, от-, между воображаемым и индивидуальным, образы сами по себе могут стать настоящими гидами.
Каждый образ раскрывает свой собственный характер – особенный способ, которым он очерчивает и выражает природу воображаемого, будучи самим собой. Он рассказывает, что оно делает, делая это, проигрывая это. Предполагает ли он рассказывание (т.е. можем ли мы приписать ему намерение) должно быть рассмотрено в отношении каждого явления. Однако мы можем использовать это явление, чтобы оно рассказало о себе само. Вероятно, нельзя заявлять, что все образы намереваются учить нас, но можно сказать, что, занимаясь всеми образами, мы можем научиться чему-то от них.
Некоторые образы, однако, сами выражают желание учить или направлять индивидуума, к которому они пришли. Во всей истории вы найдете рассказы о встрече с воображаемыми фигурами в форме ангелов, духовных гуру, человеческих и животных напарников, которые заявляли, что явились провести индивидуума через воображаемые ландшафты и показывали свою реальность, ценность и мудрость [2]. Абуль Баракат (1165), еврейский мыслитель, который впоследствии принял ислам, выразил свои идеи следующим образом:
Некоторые души. научились всему от невидимых гидов, познавая только самих себя. Древние мудрецы учили. что для каждой индивидуальной души, или, возможно, для ряда душ с такой же природой и склонностью, существует существо духовного мира, которое проявляет особую заботу и нежность к этой душе или группе душ на протяжении всей их жизни; именно она инициирует в них знание, защищает, руководит, охраняет, дарует благополучие.
цитировано по Корбину, 1970:34
Образы, которые собираются учить своей реальности, не обязательно все такие же приятные, как те, о которых упомянул Абуль Баракат – ведь приходят на ум многие примеры дьяволов и ведьм.
В нашей культуре вы более чем всегда зависите от понимания, что образ сам может учить и руководить в отношениях с воображаемым. Взаимоотношения требуют то, что им необходимо, если мы чувствительны к ним и остаемся верными им. В некоторых формах психотерапии (как обсуждается в последних трех главах), терапевт становится гидом для снов наяву индивидуума. В этих «онейротерапиях» отобрана информация, помогающая человеку пережить воображаемое посредством снов наяву. Обучающий процесс начинается с попыток развить в индивидууме отношение открытости символическому переживанию с его трудностями и опасностями (по мнению этого отдельного терапевта). Вас обучают, как обращаться с возникающими образами, и как начать открывать отношения между реальным и воображаемым миром. В этом процессе научения может помочь индивидуум, который сам приобрел такую установку и восприимчивость. Тот, кто обучался через особые средства (рисование, танец, визуализация, письмо и т.п.), может помочь путешественнику, пожелавшему начать с них, развить чувствительность к тому, как использовать язык и технику этих особенных форм для вхождения в отношения с воображаемым. Однако мы должны признать, что то, что делает этих гидов особенно необходимыми в нашей культуре – наше игнорирование воображаемого – также делает представления о гидах и управлении особенно опасными. Способ движения в воображаемом пространстве или обращения с пугающими образами слишком поспешно принимается и перенимается именно как способ. Если этот процесс начался, мы можем слишком легко обнаружить себя занимающимися неизвестным, как если бы оно было известным. Мы перестаем изобретать или позволять себе быть открытыми к выдумкам и новшествам. Мы впадаем в ошибочную привычку делания правильных вещей в неправильном месте, потому что используем уникальный образ как стереотипный. Тонкость отношений, которую мы могли бы развить с каждым новым образом, таким образом, теряется, и воображаемое гомогенизируется с нашими добрыми намерениями и психологической технократией.
Проблема в том, что наши предрассудки и недопонимания не дают воображаемому проясниться для нас; что мы имеем несколько способов начать отношения с воображаемым; что мы не считаем наш способ вхождения в отношения как само собой разумеющийся, и, делая так, незаметно блокируем воображаемую реальность. Т.к. только вы пытаетесь быть полезными и предписываете «как» следует поступать, занимаясь чем-то, возникает смесь добра и зла. Зло находится в том, что любой способ делать что-то молчаливо исключает другие пути, которые могли бы открыть другие вещи. Так что помните, что
. Есть только намеки и догадки.
За намеками следуют догадки.
Намек наполовину разгаданный, секрет наполовину понятый
Элиот, 1943:44
Мы должны выработать привычку спрашивать и переспрашивать, что каждый из нас говорит о воображении, чтобы раскрыть те допущения, которые запутывают нас своим невидимым присутствием. Раз мы начали соотноситься с образами, нам следует затем испытать другие пути, которые появились у нас или которые могут возникнуть спонтанно при переживании отдельного образа. Например, некоторые люди, возможно, не пожелают делать акцент на отделении эго от его обычных предрасположенностей, т.к. именно с их помощью они могут проще всего найти фантазии и образы своих личных мифов. Другие люди, возможно, не захотят расслаблять свое тело, т.к. его состояние в настоящий момент может быть тем, при котором они лучше всего входят в контакт с влияющими на них образами.
Уже в небольшой истории психологических попыток обучать воображению стили воображения задавались таким образом, что не побуждали к поиску. Существует много путей или типов воображения и много возможных движений к и от реальности воображения. Наблюдая, как мы сопротивляемся движению к и в отношения с образом, можно открыть способы обращения с образом, которые дадут ему свободу учить нас. В психологии воображения [3], психологии, происходящей из самого воображения, гид [4] – когда вы чувствуете необходимость – помог бы путешественнику сохранить возвращение к образу. Раз вы остались с образом (пришел ли он во сне, наяву или из ваших занятий, мыслей или чувств), образ сам может учить и раскрывать свою природу и свой мир через свое собственное бытие, Слушанье образа (способами, которые вызывает его природа, а не наша теория) развивает нашу чувствительность к воображаемому, так что его движения и отголоски в жизни могут более легко и правильно чувствоваться, и им можно следовать.
Для начала слушайте.
Входя в полусонное состояние, эго проходит через различные процессы трансформации. Виды воображения можно различить, наблюдая, как эго трансформируется и используется во снах наяву. Следовательно, мы должны помнить, что эти режимы воображения связаны не столько с природой воображаемого, сколько с различными вариациями эго, которые приводят к разным отношениям. Как мы могли увидеть, здесь остаются непроясненными грезы (где эго не бодрствует, но в состоянии идентификации), и это дискредитирует воображение, когда в действительности должно дискредитировать режимы эго присутствия. В грезах нет попытки трансформировать эго. Во снах наяву она есть.
Пути подхода к этой трансформации не все похожи между собой и не ведут к одному результату, к одному типу воображения. В большинстве случаев первой задействуется способность эго осознавать, присутствовать и запоминать. Различные вещи, происходящие с мирскими заботами и ценностями эго, отражаются в различных целях выполнения снов наяву и в типах отношений, формируемых образами. Здесь мы интересовались и будем интересоваться тем, что является работой по трансформации эго из агента обычной сознательной активности и мышления в агента воображения. Можно надеяться, что на этом пути типы воображения будут эволюционировать и отражать больше воображаемое, чем обычные способы, которыми мы используем эго. Некоторые средневековые алхимики заявляли, что для начала их опуса каждый материал должен быть сперва опущен в воду. Вода сама не производит движения, но сама по себе бесконечно подвижна. Она может получать и записывать впечатления. Ее бесцветность, отсутствие у нее запаха, ее бесформенность делают ее совершенным элементом, на фоне которого можно увидеть другие вещи. Чтобы мы были более восприимчивыми к воображению, мы можем представить, что часть нас должна стать подобной воде. Это в первую очередь означало бы, что эта часть должна научить, как прекратить движение, которое она сама инициирует [5]. Мы все время запускаем движения, уходя в размышления, делая дела, погружаясь в грезы. Мы поднимаемся и падаем, летим и кружимся. Все наши различные движения влияют друг на друга, влетают одно в другое. Невозможно рассказать, какое движение от какого происходит, и каковы качества отдельного движения, спровоцированного любой одной отдельной мыслью, действием, чувством. Образы, отражающиеся на нас из всего, что нас окружает, становятся нашей частью. Когда у нас так много наших собственных движений, отраженные образы скачут и мелькают. Их уникальная форма, свет, цвет и движение теряются. Подумайте о состоянии воды. Природа движения и бытие всего, что приходит в контакт с водой, может быть познано по его действию на воду. Рыбы, растения, воздушные потоки, создания – все обнаруживает свое присутствие течениями, которые они создают; цветом, который они, как кажется, излучают. Вода отражает все, что происходит внутри нее, так же как и происходящее снаружи. Когда наша часть пытается стать подобной воде, она достигает (через прекращение собственных инициирующих движений) способности отражать. Вы не становитесь негибкими вроде пустой неподвижности. Тогда все было бы заморожено, точно как перед процессом застывания – и вы не смогли бы различать качества вещей, потому что вы не двигались бы под их влиянием. Образы не могут меняться – не потому, что они не хотят это делать, но потому, что вы не двигались бы под их влиянием. Образы не могут меняться – не потому, что они не хотят это делать, но потому, что мы заключаем их (или, возможно, свою способность быть движимыми ими) в тиски неподатливого обледенения.
Вы действительно можете представить, что у вас состояние воды. Сперва заметьте, как ваши обычные мысли и заботы создают волны и журчание – текущую, циркулирующую, вращающуюся активность. Постепенно попытайтесь стать неподвижными. Ваше журчание станет медленнее и равномернее. Почувствуйте себя в этой ряби.
Чтобы быть в соприкосновении с воображаемым, не нужно отвергать все наши заботы и мысли. Образы населяют каждую мысль и занятие. Но одна наша часть должна приготовиться быть чувствительной и достаточно восприимчивой для наших движений, чтобы их воображаемые качества могли становиться понятными. Суфии объясняли это подобное воде качество, говоря о науке воображения как являющейся также «наукой зеркал», всех зеркальных форм и поверхностей, которые отражаются в них». Образы появляются в зеркале, хотя они не являются частью зеркала. (Корбин, 1970:21.
Когда мы пытаемся трансформировать наше эго, через отделение его от обычного, активного, доминирующего, подавляющего аспекта от его способности регистрировать и позволять движения (становиться как вода или как зеркало), нам сперва мешают наши критические суждения (попытки удержать эго в прежнем режиме), телесная нерасслабленность, трудности в первых ступенях разфиксирования связей, идентификация между обычными заботами эго и осознаванием. Юнг тоже описал типичный опыт человека, впервые созерцавшего образ (1968:93).
Искусство позволять вещам происходить, действие через недействие, позволение происходить всему самому по себе, как учил Мейстер Экхарт, стало для меня ключом, открывающим дверь на этот путь. Мы должны суметь позволить вещам происходить в психике. Для нас это действительно искусство, о котором люди знают немного. Сознание всегда вмешивается, помогает, корректирует и отрицает, и никогда не оставляет развитие психических процессов в покое. Это было бы достаточно просто, если бы только простота не была бы самой сложной из всех вещей. Для начала задача могла бы состоять в обыкновенном наблюдении фрагмента фантазии в его развитии. Ничего не может быть проще, но, тем не менее, именно здесь начинаются трудности. Никакой фрагмент фантазии не появляется – или, да, он появился – но он слишком примитивный – мешают тысячи всяких причин. Вы не можете сконцентрироваться на этом – это очень скучно – то, к чему это относится, это «ничего особенного», так, ерунда. Сознательный ум выдвигает множество возражений, фактически, он часто стремится стереть спонтанную активность фантазирования, реальный же инсайт даже при жестоком детерминировании части индивидуума позволял бы психическому процессу идти вперед без помех. Часто существует настоящая судорога сознания.
Если вы успешны в преодолении первоначальных трудностей, критицизм, вероятно, начнется впоследствии, и вы попытаетесь интерпретировать фантазии, классифицировать, эстетизировать или не признавать ее. Соблазн делать это почти непреодолимый.
Мы постоянно сравниваем происходящее с нашими ожиданиями (хотя мы редко знаем точно, чего должны были ждать). Мы осуждаем образы как глупые, нелогичные, бессмысленные. Мы открываем наши глаза и успокаиваемся. Пытаясь войти в контакт с образом, нужно воздерживаться от попыток интерпретировать его или «разгадывать», к чему это, когда этот образ появляется. Наше обычное эго продолжает выставлять сопротивления – обесценивая наши попытки, напоминая о других обязательствах, кормя нас всяческими сомнениями. Часто высказывается сомнение, влияющее на многих людей, что все, что случилось, придумано намеренно (и, следовательно, оно бесполезно). Постоянные наблюдения, однако, позволили бы понять, как сильно «мы все время зависим от мыслей, которые «непроизвольно проникают в наше сознание» (Юнг 1968:173). Слишком многие из них мы относим к нашему сознательному «я». Эта привычка работает против нас, когда, пытаясь войти во сны наяву, мы думаем, что просто создали их нашим эго и что, следовательно, они не имеют бессознательного значения. Наблюдайте внимательно, как образ будет спонтанно меняться или появляться вновь без мысли. Такое появление происходит не из сознательного «я». Перед началом никогда нельзя предсказать, какой образ появится, или каким образом будет меняться уже выбранный образ. Вы можете испугаться, что к вам ничего не придет, и поэтому будете считать, что заняты опасным фабриковыванием. В китайском (как и во многих «примитивных» языках) нельзя сказать «Я думаю мысль», скорее «Она думает меня». Это покажется очень странным, пока вы не поймете, что с некоторой интроспективной позиции можно действительно увидеть, как мысль входит в сознание и затем движет индивидуумом, как он идентифицируется с ней.
Многие люди жалуются, что действительно не понимают, что значит воображать, и что они боятся, что никогда не смогут это сделать. Мы воображаем все время. Все, что мы должны развить – это осознавание этого. Одна молодая женщина жаловалась на неспособность фантазировать, как она это понимала. Однажды, выходя из дома, она пошла открывать дверь. Ее рука прошла через пустое пространство, и она извинилась за свою ошибку: «О, я думала, дверь здесь». Снаружи лежал снег, и двери здесь никогда не было. Ее друг спросил шутливо, что она чувствовала, когда пошла открывать дверь. Она сперва сказала, что не знает, и не поняла, что ее друг имеет в виду. Затем она сама призналась, что на момент почувствовала, как будто вокруг было лето. Это происходило так, как если бы она собиралась открыть дверь в то место, где она собиралась жить в деревне. В один этот момент целый образ рождался в ее мимолетном чувстве (или наоборот). Он вызвал ошибочное действие, действие правильное для воображаемой реальности, но не для материальной, пробуждая ее осознавание фантазии.
Существует история, рассказанная Ибн Араби, испанцем, ставшим арабским теологом и мистиком (1165-1240), о царе Соломоне, который пригласил свою царицу войти во дворец, под которого был выложен прозрачными кристаллами. Она ошибочно приняла стеклянный пол за воду и подняла полы своей одежды, чтобы не намочить ее. Соломон немедленно использовал этот пример, чтобы дать ей понять, что «каждый объект, воспринимаемый в каждое мгновение, является «новым созданием», и что видимое постоянство состоит в проявлении подобий и сходств» (Корбин, 1970:239). Эта схожесть производит чувство постоянства и непрерывности, которая дурачит наше осознавание в состоянии сна. Объекты всегда в некотором смысле «новые создания», потому что существует нечто работающее на них, что делает их более чем только материальными вещами, которые никогда не меняются.
Один из пациентов Юнга жаловался, что он огорчен, что не может понять «активное воображение». Однажды, когда он был на железнодорожной станции, он взглянул на плакат и попробовал представить себя внутри него. Он обнаружил себя за городом идущим к часовне. Войдя в часовню, он увидел что-то с заостренными колосьями за алтарем. Он подумал: «Все это бессмысленно». И сразу вся созданная воображением картина исчезла. Он усомнился, действительно ли то, что он сделал, было активным воображением. Так что он еще раз «вошел» в картинку. Все было таким же, вплоть до заостренных колосьев. Тогда он смог поверить тому, что действительно его воображение было направлено на создание этой сцены, и можно дальше учиться входить в него (Юнг 1968:90). Если бы он остановился после своей первой фантазии, то стал бы думать, что не может войти в соприкосновение с образами, за исключением тех, которые создал сам. Тогда он не обнаружил бы, что образ имеет реальную и автономную жизнь.
Самокритичные и оценочные мысли, говорящие, что попытки воображать глупы, или что мы не делаем их правильно, или даже, что если бы могли их делать, то из этого ничего бы не вышло, сами несут внутри себя образы, заслуживающие нашего серьезного внимания. Но большую часть времени критические суждения выскакивают, чтобы удержать нас от использования эго различными способами. Именно эти возражения обычное эго использует в попытках сохранить свою суверенность. Они не дают нам «стать водой», заставляя нас двигаться нашими обычными путями. Т.к. мы не даем себе воображать, мы впадаем в сотни грез о том, что мы такое делаем, что крадет наше основание от реализации движения образов. Позволяйте мыслям возникать, но попытайтесь отделить себя от них, с тем, чтобы вместо переживания, например, что все это невозможно, вы увидели существование чувства и фантазии о том, что все это невозможно. Таким образом, одна ваша часть не вступит в грезы, но может еще оставаться достаточно самой собой, чтобы такие мысли, как «все это невозможно», стали производить определенную рябь. Вы можете вступить в отношения с ними и наблюдать их, не идентифицируясь с ними.
Тело может в начале помочь вам, если оно совершенно расслаблено. Это не всегда удается. Позже можно увидеть, что состояние тела удерживало многие образы, которые мешали релаксации. Несколько образов можно использовать для расслабления. Попытайтесь выбрать один, который лучше работает для вас. Вот несколько вариантов:
1. Лягте на пол или на кровать. Почувствуйте ваше тело, касающееся поверхности во всех точках – головой, плечами, ягодицами, бедрами, пятками и т.п. Почувствуйте тяжесть вашего тела, вдавливающую вас в кровать. Кровать поддерживает вас. Чем большую тяжесть вы чувствуете и чем больше вы можете позволить кровати вас поддерживать, тем больше ваше тело будет чувствовать, как будто оно погружается в кровать. Можно представить, что она является облаком или ворохом листьев, или позвольте себе остаться открытыми любому появляющемуся образу.
2. Представьте, что вы лежите на пляже летом, и солнце освещает все вокруг. Жарко; вы расслаблены. Как и в предыдущем варианте, позвольте вашему телу утопать в песке.
3. Вообразите, что ваше тело полно песка, и что в нем есть маленькое отверстие, через которое песок медленно высыпается. Напряжение в вашем теле ослабляется, по мере того как песок медленно сыплется (Кристофер Бек).
4. Выберите образ, напоминающий вам о покое – плывущие облака или просто озеро – и станьте им. Это особенно полезно, потому что позволяет избежать зацикливания на нашем «я». Конечно, во всех этих вариантах образ может уйти после того, как будет достигнута релаксация. В некоторых случаях вы можете обнаружить, что он повлиял на последующее воображение. В каждом случае вы должны решить, правильно это или нет.
Чтобы помочь начальному отделению вашего сознания, иногда полезно взять элемент, который легко сочетается с осознаванием (т.о., уводя его от обычных идентификаций), но который можно легко отбросить после того, как осознавание будет извлечено. Например, такой элемент может быть простой геометрической формой, дыханием, внешним объектом, образом, звуком волн, ветром в деревьях. Это не важно, какой элемент выбирается, когда объект должен отделиться от осознавания. Например, если ваше внимание фокусируется на дыхании, распознайте, что пытается увести вас от вашей концентрации, и вернитесь к объекту снова. Со временем вы сможете последовать за тем, что пытается увести вас, не уходя, т.е. не теряя автономии осознавания, не теряя качества воды и восприимчивости [6].
Режимы воображения.
Гневные образы (свержение героического эго).
Еще не рассмотрено, как героическое эго сопротивляется процессам трансформации, ведущим к осознаванию, больше связанному с воображаемым. Его сопротивление вообще не просто увидеть, потому что б(льшую часть времени мы смотрим именно его глазами. Когда героическое эго является целью психологии, сопротивление считается (если оно рассматривается) не только целенаправленным в смысле сохранения природы эго, но часто даже как позитивное явление. Мы не будем сомневаться в его целесообразности для поддержания личности, но будем вникать в его ценность, пытаясь понять точку зрения воображения.
Точно так же как природа сознания трансформируется активностью героического эго, она меняется в процессе вовлечения в воображаемую активность – активность образов. Мы ошибаемся, и нам не удается распознать, какой опус(ы) трансформации воображаемое может создать из-за того, что продолжаем смотреть на образы с точки зрения героического эго. С этой точки зрения вы сопротивляетесь трансформации, потому что отвечающее за это героическое эго не желает страдать и допускать унижение себя – как случилось бы, если бы воображению было позволено работать. Образы трансформации изменили бы нашу приверженность одной части осознавания и увели бы энергию от героического эго. Так что героическое эго сопротивляется, предпочитая созерцать образы (если созерцать вообще) как что-то, что должно работать для задач его мира. Мы переводим образы в советы, касающиеся наших дел и мыслей, и забываем метафорическую природу образа. Мы забываем, что образ ведет нас повсюду за своей природой.
Какие образы наших снов, фантазий и мыслей пугают и страшат нас больше всего, вызывают желание убежать из их мира? Это обычно образы червей и разложения, смерти и самоуничтожения, сексуального насилия, извращения, безумия, истерии, наваждения от дьяволов и презренных людей. Мы боимся прихода этих образов, т.к. они, по-видимому, хотят пожрать нас – они ведут к безумию, смерти или к непроизносимым действиям и мыслям. Мы боимся депрессии, которую можем почувствовать при их созерцании.
Мы сопротивляемся. Разбудив наше активное воображение, мы пытаемся развить отношения с более дружественными образами или избежать темных сторон, лишь в конце решаясь затронуть то, что тревожит и беспокоит нас в нашей жизни. Мы будем работать с этими темными образами, только если это нужно сделать для нашего «роста» (не ради них самих), что в перспективе должно увести нас от них. Раз мы лечимся, мы не хотим беспокоиться, что можем сойти с ума. Мы садимся погружаться во сны наяву, и образ приходит к нам и нападает. Мы открываем глаза, встаем и удивляемся, что не можем войти в контакт с тем, что происходит. или уповаем на Бога, что это было какой-то ошибкой. Более убедительными могут быть ночные кошмары. Они не являются ошибками. Они более похожи на запутанные игры воображения, которым позволено продолжаться благодаря сну. Тем не менее, если мы не можем сказать, что это они ошибаются, то мы относимся к ним так, как если бы ошибались мы. Мы, «должно быть, делаем что-то неправильно в нашей реальной жизни, раз нам снится подобный сон». Раз существует ошибка, мы можем сделать что-то, чтобы ее исправить. Мы «чувствуем побуждение корректировать, спрямлять, восстанавливать» (Хиллман 1973:124). Если есть ошибка, то есть и надежда остановить ситуацию и тем самым избавиться от образа или изменить его на лучший (чтобы показать, как хорошо мы справляемся со своей жизнью; как все-таки хорошо работает героическое эго).
Здесь наше сопротивление тоньше, чем когда мы открываем глаза, избавляясь видений от кровавых сцен. Мы обращаемся с образом и думаем, что даем ему то, что ему причитается. Образ просит нашего внимания, и мы полагаем, что он хочет изменить нашу жизнь, и поэтому мы отворачиваемся от образа и беремся за различную работу, играем в теннис больше двух часов в неделю, становимся более ответственными, занимаемся рисованием на берегу моря, позволяем излить свой гнев за обеденным столом.
Теперь образ, быть может, действительно просит нашего внимания и хочет, чтобы мы изменили нашу жизнь. Но когда мы отворачиваемся от образа и меняем нашу жизнь в мире просто в смысле занятости, то образ становится просто невероятно фрустрированным, потому что это не единственный его мир. Он живет внутри всех этих занятий, но их интенсивность сама по себе не побуждает нас более осознавать его жизнь внутри них. Не то, что он повышал свой голос, заставило нас отвернуться от него. И не потому что образ пытался в ночных кошмарах создать нам драму безумия, чтобы сильнее нас растревожить, мы бежим в психотерапию, которая попытается его заглушить. Выдвигая эти предположение, мы развиваем высочайшее сопротивление – так мы убеждаем себя, что делаем противоположное тому, что хотим. Мы хотим изменить свою жизнь, но чувствуем, что заполнены бессознательным. Но разве не похоже это на то, что воображение пытается изменить наше отношение к нему? Что именно об этом оно заботится? Оно рассказывает нам о собственном мире таким способом, который бы заставил признать его реальность. Оно приносит образ безумия – и мы реагируем, чувствуя страх. Этот образ пугает нас из-за нашего намерения поддерживать определенный тип «я» [12] и потому, что мы путаем образ с буквальным, с «материей», которая есть его часть. Мы редуцируем образ до нее. И мы прерываем наши отношения с этим специфическим образом, когда становимся одержимы тем, как бы не стать безумными. Мы путаем «нечто болезненное с чем-то неправильным» (Хиллман, 1973:124). Это так в материальном повседневном мире, но не обязательно так в воображении – несомненно, это оказывается не так, когда мы позволяем себе дальнейший доступ к этим видениям.
«Мы забываем, что образ происходит из сновидной речи. И что даже недуг, который мы чувствуем как необходимую часть этой речи, является тоже фантазией: этот недуг связан с движением, phatos, происходящим как в психике и ее образах, которое не может быть неправильным, потому что не означает нечто буквальное, медицинское.»
Оставаясь в воображаемом, мы должны:
«отвергнуть предположение, что что-то неправильно, что эти образы болезни не должны быть здесь, или что они являются диагностическими или прогностическими для буквальной натуральной опасности.»
Хиллман 1973:124-125
Если мы можем отвергнуть это предположение, когда смотрим на образ, громкий голос психики больше не заставит бегать по докторам или по фильмам, но зафиксирует наше внимание. Именно как если бы она хотела повернуть наше сознание к ней (и поэтому она поражает нас), мы будем так ошеломлены, когда столкнемся с ней. Воображаемые образы пугают нас, потому что напоминают нам о том, что мы смертны, о краткости нашего пребывания в мире. Мы более не столь стабильны. Героическое эго становится относительным по мере того, как воображаемое становится более очевидным. Целый карточный домик эго разрушается дуновением определенных образов. Воображение одерживает верх над ним и удаляет героя, и продолжает строить свои собственные структуры и проекты.
Какой процесс запускают эти ужасающие гневные аспекты, когда мы окружены ими? Мы, наше героическое эго, становимся менее уверенными. Героическое эго уступает место воображаемому. Его убивают, оно подвержено безумию – или, даже если оно не является мишенью этих образов, оно все равно затронуто ими. Герой становится покорным, и он больше не герой. В этот момент осознавание высвобождается из его плена, образы перехватывают наше внимание. Они заполняют наши заботы и обычные мысли. Они «прилипают» к нам в течение дня, предъявляя свои требования. Мы говорим «нет» нашим обычным путям, толкая себя в переулки, в которые мы раньше никогда не забредали. С какой целью? Что случилось? Видимо, воображаемое само по себе (если придать ему наше осознавание) разрабатывает процесс трансформации. С одной стороны, привлекается внимание, осознавания к воображаемому, и с другой стороны ослабляется героическая воля, представление о всемогуществе и «единственности» реальности, которую имеет наше повседневное эго. Так постепенно создается воображаемое эго, которое способно двигаться в сфере воображения и отвечать его нуждам. Оно частично окунает нас в воду.
Нужно иметь склонность к яростному критицизму, если до сих пор не стало понятно, что в этом разговоре о «погружении в воду» мы не говорим о действительном растворении эго. Разговор об уничижении эго пугает каждым дыханием. Мы боимся быть похищенными навсегда привидениями бессознательного. Однако, здесь мы не говорим об ослаблении или убиении эго. Мы рассматриваем возможные трансформации и стили эго, когда наш обычный тип эго будет становиться относительным. Вы всех типах воображения, описанных здесь как сны наяву, мы не теряем сознания, памяти о происходящем и способности осознавать. Мы не бросаемся беспомощно в море грез и галлюцинаций. Занимаясь последними типами описанного здесь воображения (от седьмого до десятого), мы должны создать себе дом в воображаемом, как это делал Дионис. Этот дом (различные воображаемые эго) создается из того же самого материала воображения, образов. После его создания нематериальная часть метафоры становится более очевидной, более населенной, более ясно частью наших путешествий. Мы не только живем в образе, но и осознаем, что делаем. Мы не просто вовлечены в сны наяву и идентифицировались с ними, но и осознаем, что фантазии есть фантазии, а образы есть образы. В противном случае мы идентифицировались бы с образом, как будто мы проглочены им, как уже было с героическими намерениями и восприятиями.
Самоосознавание, которое освобождает от полной идентификации с материальным аспектом [13] образов, может транспортировать нас в многомерные слои и лазейки воображаемого. Как только мы теряем самоосознавание, мы немедленно начинаем терять воображаемое и хвататься за буквальное основание образов. Наше сознание снова засыпает. В этот момент образ можно принять за реальный – но не как реальный внутри его собственного смысла и основания. Наш истерический рационализм всегда пытается затянуть неизвестное на свою территорию. Тогда тонкое будет приниматься как конкретное, метафорическое как буквальное. Не потому, что образы таковы, но потому, что перенос из их собственной реальности, их собственных путей познания разрушает их природу. Путь рационализма – тянуть образы в материю и действия, в реальность истории, событий, решений, теорий, прогнозов. Рационалист переводит в свои термины все, что мог получить от образов. Остальное, символическая сторона метафоры, теряется без сожаления. Путь же воображения, как его описал Парацельс, – это «трансмутация грубой материи в тонкие нематериальные тела». В нем порождения мира рационалиста будут приниматься не в прямом значении, а в метафорическом. Воображение также интерпретирует, но направленность этих движений обратна движениям буквилиста и материалиста. Образ и факт лежат на разных концах, хотя имеют общее основание.
Как психологи мы обращаемся с образом рационалистическим способом. Мы слишком часто отрицаем их собственную направленность. Как мы могли бы обращаться с образом воображаемым способом? Что бы это значило? Прежде всего, можно внимательно наблюдать, как мы взаимодействуем с образом до момента, когда мы попытаемся вынести его на землю, перенести на конкретную поверхность нашей жизни. Каждый раз, когда мы обнаруживаем себя снова на знакомой территории, думая, что мы знаем, что означает этот образ – можно погрузиться и поплыть назад к нему, осознавая, что мы потеряем его глубину далеко позади (так как мы бессознательно использовали наши средства его интерпретации). Оставаться в его окружении, упорно продолжать возвращаться к нему – именно эти средства можно бы предложить. Только тогда у нас был случай поучиться его течениям и путям движения, его способам трансформации и взаимодействия.
Примечания:
1. Например, «Тибетская книга мертвых» и алхимические тексты; шаманы и целители.
2. Например: 1) Ангел в исламской школе шейха Аль-Ширака является внутренним гидом, невидимым мастером (Корбин, 1970:33). «Тот, к кому суфии обращаются в молитве из глубины своего бытия – это посланник, учитель истины, спутник и духовный наставник, который отмечает путь домой» (Корбин, 1966:384); 2) Беатриче у Данте; 3) Филимон – внутренний гид или гуру у Юнга (Юнг, 1961:384); 4) Гермес, греческий психопомп, сопровождающий душу в подземный мир.
3. Я не говорю о психологии воображения, а о психологии воображаемого. Первая подразумевает использование психологии для понимания воображаемого. Последняя подразумевает, что исследование психики – т.е. «психология» – развивалась бы из природы и реальности переживания, которое здесь рассматривается как являющееся образами.
4. Когда я упоминаю в тексте слово «гид», его нужно рассматривать не только как обозначение конкретной фигуры во внешнем мире, но также как воображаемую часть самого себя, которая может помогать в выполнении предложенных инструкций.
5. В «Лунной сонате» Бетховена первые аккорды могут быть услышаны как процесс замирания, становления водой. Каждая кульминация и скопление напряжения избегаются, растворяются. Это как будто необходимое основание (почти дисциплина), заложенное в остальных движениях, которые выражают большую активность.
6. Если релаксация и отделение осознавания не нравятся вам как «средство входа» для добровольного наблюдения видений и образов, возьмите на вооружение средство, используемое австралийскими аборигенами (Наранджо, 1971:107). Идите в одиночку к пропасти или пещере. Поставьте один маленький камень на большой против солнца. Делайте так три дня. В конце третьего дня (как сообщается) дух, с которым вы можете разговаривать, появится на вершине!
7. Здесь я часто использую пример визуального образа – но только как пример. Воображаемое часто становится доступно для нас через наши чувства, но не всегда.
8. Некоторые люди лучше визуализируют с открытыми глазами, фиксируясь на участке пространства. Считается, что этот прием часто полезен при столкновении с пугающими образами и в случаях высокой интровертированности индивидуума. Экспериментируйте с собой, но помните, что образ не обязательно будет визуальным.
9. «Есть даже люди, которые хотят наблюдать себя, но только чтобы быть сильнее других, или овладеть ситуацией; они все еще придерживаются целей усиления эго, и даже используют техники юнгианской психологии – активное воображение, например – но их взгляд фиксирован на власти, на преодолении трудностей, на том, чтобы стать большим умельцем в этом деле.» «Это исследование себя только ради тренировки власти над другими (становясь аналитиком); не ради самого себя, не только потому, что вы имеете потребность стать более сознательным. Т.о. власть прокрадывается во все, снова и снова, и обращает то, что было живым проявлением духа, в трюк, технический трюк, чтобы эго обладало этим». (Фон Франц, 1970,17)
10. Как мы будем говорить позже, это также вытекает из идентификации сознания с одним отдельным образом, одним отдельным «я».
11. Слова «воображающий» и «воображение» истолковываются неверно. Они часто создают у нас чувство, что «воображающий» – это тот, кто создает образы. С нашей точки зрения, «воображающий» здесь не ответственен за возникающие образы, но за то, как он позволяет себе втянуться в них. Эти различные типы вовлечения и определяют различные типы «воображения».
12. В «Тибетской книге мертвых» инициирующийся обучается распознавать различные типы образов и реакций эго на них. Физические симптомы, такие, как тошнота и дрожь, относятся не к гневным божествам второй стадии Бардо, а к попыткам эго снова достичь контроля.
13. Например, вы можете спутать образ погони с конкретным опытом погони или принять совет фигуры из сна как то, что действительно следует сделать.
ОТХОДЯ ОТ ВООБРАЖАЕМОГО И ПРИБЛИЖАЯСЬ К НЕМУ.
Примечания:
1. Я сказала «можно», потому что вы можете смотреть на сон как на целостный образ, в котором ни одна из частей не может быть взята, как вызывающая другую. Конец так же нужен для начала, как середина для конца (Берри).
2. В целях собирания описания воображаемого из самих образов, журнал снов наяву или переживаний сновидений не является полезным. Журнал образов верный природе образов вероятно не смог бы быть простой прозой. Образ требует формы, цвета, поэзии для приближения к нему. Картинки, например, могут собрать вместе все детали образа способом, непохожим на тот, каким это могут сделать обычные слова.
Ссылки:
1. Bechelard, G. (1958). La Poetiqe de l’espase. Paris: Press Universitaries de France.
2. Berry, P. (1974). «An Approach to the Dream».Spring 1974. N.Y. and Zurich: Spring Publ.
3. Corbin, H. (1966). «Visionary Dream in Islamic Spirituality». In G.E.Grunebaum and Roger Caillois (eds.), The Dream and Human Societies. Calif.:Univ. of Calif. Press.
4. Corbin, H. (1970). Creative Imagination in the Sufism of Ibn Arabi. R. Manheim (trans.), London: Routledge and Kegan Paul.
5. Corbin, H.. (1973). «Humcur». Spring 1973. N.Y. and Zurich: Spring Publ.
6. Eliot, T.S. (1943). For Quartets. N.Y.: Harcourt Brace and World.
7. Fretigny, R. And Virel, A. (1968) L’Imagerie Mentale: Introduction a l’onirotherapie. Geneva: Mont Blanc.
8. Hannah, B. (1953). «Some Remarks on Active Imagination», Spring 1953. N.Y.: Analyt. Psychol. Club.
9. Hillman, J. (1972). The Myth of Analysis. Evanston: Norhwestern Univ. Press.
10. Hillman, J. (1973). «Patologizing (or falling apart)». Art International, Sept., 120-129.
11. Humbert, E. (1971). «Active imagination: theory and practice». Spring 1971. N.Y. and Zurich: Spring Publ.
12. Jung, C.G. (1961). Memories, Dreams and Reflections. Aniella Jaffe (ed.). N.Y.: Random House.
13. Jung, C.G. (1968). Analytical Psychology: Its Theory and Practice. N.Y.: Vintage Books, 190-204.
14. Naranjo, C. And Ornstein, R. (1971) Psychology of Meditation. N.Y.: Viking Press.
15. Raines, K. (1967) Defending Ancient Springs. London: Oxford Univ. Press.
16. von Franz, M-L. (1970). The Problem of Puer Aeternus. Zurich: Spring.
Впервые опубликовано в в 1984 году в «Waking Dreams», Texas: Spring Publ.