Лайма вайкуле болезнь онкология чего
“Болезнь – это судьба”: Лайма Вайкуле призналась, почему у нее нет детей, и рассказала о борьбе с онкологией
Более 40 лет Лайма Вайкуле счастлива со своим избранником Андреем Латковским, но матерью так и не стала. В свое время она сама, сознательно отказалась от материнских чувств, дважды сделав аборт. Позже звезда горько сожалела об этом, в 2010 году даже забеременела с помощью искусственного оплодотворения, но произошел выкидыш. После этого Вайкуле решила усыновить ребенка, то ее духовник не дал на это благословение.
Весь этот жизненный опыт заставил исполнительницу пересмотреть свои жизненные принципы и покаяться в содеянном. «Аборт — страшное убийство. Я не раз говорила и буду говорить всем девушкам, которые хотят сделать аборт. Отдайте ребенка мне. Уже в месяц можно услышать сердцебиение младенца. Но я прошу детей у женщин вовсе не потому, что хочу их забрать. Просто, чтобы они подумали над своими действиями», — заявила знаменитость на передаче Бориса Корчевникова «Судьба человека».
Совпадение или нет, но Вайкуле также дважды была на грани жизни и смерти. В 1991 году американские врачи поставили певице страшный диагноз — рак груди. Требовалась срочная операция. Однако, даже после хирургического вмешательства вероятность победы над болезнью составляла всего 20%. «Говорить, что я победила что-то… Это неправда. Мне повезло. Это судьба. Значит, я не все сказала. Значит, мне еще надо что-то сделать, что-то понять. Поэтому я считаю, что моей заслуги там нет никакой. Я просто перенесла. Для меня это тяжелое испытание было. Орден мне за это не дашь. Это не от меня зависит, а от кого-то там сверху», — высказалась певица. «Я раньше тоже не понимала, что значит фраза: «В страданиях человек становится лучше». Сегодня я понимаю», — добавила она. При этом селебрити не верила в свое чудесное исцеление, а о болезни знал только ее гражданский супруг, бывший бас-гитарист ансамбля певицы и ее концертный директор в одном лице.
Близость к смерти заставила Лайму пересмотреть свое отношение к миру и измениться раз и на всегда. «Я научилась любить. Любить искренне других людей и все живое. То, что мне до этого не приходило даже в голову. Я относилась к людям так же, как все относятся друг к другу — нормально. Есть подруги — есть дальше, ближе. Но если я говорила, что я сочувствую, то одно дело — просто говорить, а другое дело — действительно болеть болью чужого человека. Вот это я получила после того, как произошла моя переоценка ценностей. Это все искренне, по-настоящему. Я очень довольна, что со мной все это было. Я благодарна судьбе, что я пережила все это. Мне это было нужно, потому что, я считаю, что человек живет на свете только для того, чтоб становиться лучше. Иначе я не понимаю наше пребывание на этом свете», — поделилась размышлениями артистка.
Оказались сильнее: десять звезд, победивших рак
Владимир Познер
В 1993 году во время обследования в американской клинике у Владимира Познера обнаружили рак предстательной железы. По словам телеведущего, ему тогда казалось – жизнь кончилась. Умирать в 59 лет совсем не хотелось.
Владимир Познер. Фото: Борис Кудрявов
Эммануил Виторган
О своем диагнозе Эммануил Гедеонович поначалу и не знал. Его супруга Алла Балтер и знакомые врачи изворачивались, как могли. Поначалу у артиста подозревали туберкулез. Но оказалось – рак легкого. Правду Виторган узнал уже после операции, и то случайно. Уже около 25 лет он живет с одним легким, регулярно проходя обследования.
Алла Балтер приложила тогда все усилия, чтобы вытащить любимого. Поэтому ее болезнь Виторган считает своим грехом. Мол, она все отдала, и сама заболела. У Аллы Давидовны обнаружили рак позвоночника. Спасти ее врачи не смогли.
Дарья Донцова
О страшном диагнозе Дарья Донцова узнала слишком поздно. Рак молочной железы обнаружили у нее уже на четвертой стадии. И это известие чуть не сломило Дарью Аркадьевну. Но близкие заставили ее поверить в то, что победа возможна.
Дарья Донцова. Фото: Гусева Евгения/Архив «КП»
Два с половиной года Донцова провела в больницах, перенеся четыре операции и 18 курсов химиотерапии. В тот период, к слову, она и написала свои первые детективные романы. О своей борьбе с недугом писательница часто и подробно рассказывает – дабы внушить людям, что нельзя опускать руки.
Александр Буйнов
В 2011 году Буйнову поставили неутешительный диагноз: рак предстательной железы. Врачи настояли на операции, затем последовал период реабилитации. Александр даже концерты не отменил: выходил на сцену после укола.
Певец позже утверждал, что воспринял болезнь довольно спокойно, близкие и поклонники, по его словам, переживали больше, чем он.
Светлана Сурганова
Уже пройдя через сложнейшие операции и тяжелый период восстановления, Светлана рассказывала: о проблемах со здоровьем догадывалась. Ведь она окончила педиатрическую академию и понимала: слабость и боли после приема пищи – симптомы, указывающие на опухоль в кишечнике. При этом заставить себя пойти к врачу почему-то не смогла.
Светлана Сурганова. Фото: Гусейнов Виктор/Архив «КП»
История Светланы наглядно доказывает: оттягивать поход в поликлинику нельзя ни в коем случае! Займись она своим здоровьем раньше, все решилось бы быстрее и проще. Но Сурганова дотянула до того момента, когда полип в кишечнике переродился в злокачественный. Перенесла тяжелейшую операцию, начавшийся сепсис, страшные боли, а потом еще несколько лет ходила со стомой. Восстановительный период длился долгих восемь лет.
Виктор Рыбин и Наталья Сенчукова
Удивительно, но одинаковый недуг поразил обоих супругов. Все началось с того, что у Натальи на ноге появилось непонятное пятнышко. Новообразование удалили. Однако через некоторое время выяснилось, что оно было злокачественным. Диагноз «базально-клеточный рак кожи» поставили обоим супругам. Причем неприятное известие настигло их в Италии, где они весело праздновали очередной день рождения Виктора.
Виктор Рыбин и Наталья Сенчукова. Фото: Лариса Кудрявцева
Решив не затягивать, супруги рванули в Москву. Им пришлось вынести 13 сеансов лучевой терапии. После этого Рыбину и Сенчуковой провели тщательное обследование, показавшее: враг побежден.
Андрей Гайдулян
Ужасающее известие однажды услышал актер Андрей Гайдулян, получивший известность благодаря комедийному сериалу «Универ». Его карьера только пошла в гору, намечалась свадьба, и тут на тебе – диагноз «лимфома Ходжкина».
Андрей Гайдулян. Фото: Борис Кудрявов
Актер выбрал клинику в Германии. Быстрой победы никто не обещал: провести в больничных стенах Андрею пришлось около семи месяцев. О ходе лечения он предпочитал не распространяться. Однако в Сети вдруг появились люди, кинувшие клич: мол, Гайдуляну нужны деньги, давайте скинемся любимому актеру.
Пришлось Андрею выходить в эфир и объяснять, что никаких денег он не просил, ему вполне хватает моральной поддержки поклонников, которую он называет одним из важнейших факторов победы над недугом.
Юлия Волкова
В 2012 году, когда бывшая солистка группы «t.a.T.u» уже вовсю занималась сольной карьерой, а также воспитывала двух детей, ей поставили диагноз «рак щитовидной железы». Операцию делали в немецкой клинике. Медики случайно повредили голосовые связки, и Юле пришлось проходить длительный курс восстановления голоса.
Юлия Волкова. Фото: Лариса Кудрявцева
О болезни своей Волкова предпочла не сообщать широкой публике. Поклонники певицы долго гадали, что стало с ее голосом. Правда открылась лишь в 2016 году – тогда Юлия призналась журналистам, что долго боролась и победила рак.
Лайма Вайкуле
Злокачественную опухоль в груди у певицы нашли еще в 1980-х. Врачи были настроены скептически, честно заявив, что вероятность излечиться в данном случае очень мала. Лайма Вайкуле уже начала прощаться с близкими, решив написать им письма. Но тут ее поддержал возлюбленный – Андрей Латковский. Сказал, надо пытаться лечиться. Если не получится, мы сядем в машину, разгонимся и врежемся в стену.
Лайма Вайкуле. Фото: Лариса Кудрявцева
Такой оригинальный подход вдохновил Лайму пройти испытание. И ей это удалось. Впрочем, к своей победе Вайкуле относится как истинный фаталист.
4 истории женщин, победивших рак
В октябре весь мир окрашивается в розовый — этот цвет стал символом Всемирного месяца борьбы против рака груди. По статистике, ежегодно этот диагноз слышат 1,5 миллиона женщин, из них 60 тысяч живут в России. В группе риска находится каждая седьмая, но далеко не все готовы об этом говорить публично, перестать стесняться и стыдиться своей болезни, стигматизировать ее и в первую очередь себя. Тема рака все еще достаточно табуирована в обществе — в том числе из-за внутренних установок пациенток, однако находятся и те, кто не боится говорить о своей болезни в открытую. Среди них — героини проекта TLC «Моя вторая жизнь» и звезды российского медиапространства.
Наталья Алтунина
Наталье Алтуниной из Усолья-Сибирского 44 года. До недавнего времени у нее все было хорошо: муж, маленькая дочь, 16-летний сын. 21 год Наталья проработала в администрации города, а последние 3 года занимала должность заместителя главы администрации по экономическим и социальным вопросам. Все изменилось в октябре 2017 года, когда новый руководитель привел свою команду, и Наталье пришлось уйти. Она потеряла любимую работу и практически одновременно с этим — здоровье: Наталье поставили диагноз «рак молочных желез». Слово «повезло» здесь неуместно, но Наталье действительно удалось обнаружить болезнь на ранней стадии: с самой юности у нее были проблемы с женским здоровьем, поэтому каждые полгода она обязательно проходила стандартные обследования, одно из которых и оказалось критически важным.
Наталья сразу же обратилась в иркутский онкологический диспансер, где ее отправили на химеотерапию — всего ей пришлось пройти через 6 сеансов, чтобы уменьшить опухоль перед операцией. Наталья со страхом ждала, когда начнут выпадать волосы — это случилось только на третьей неделе. Парадоксально, но больше всего ее расстроило то, что это произошло накануне новогоднего корпоратива: Наталье не хотелось ничего афишировать и делиться переживаниями с бывшими коллегами, с которыми проработала больше 20 лет. Наталья вообще привыкла почти все держать в себе: у них в семье не принято жаловаться. Поэтому она просто максимально взбила прическу, заклеила лаком, где это было возможно — и пошла праздновать.
Наталья постаралась удержать жизнь в привычных рамках: сама водила дочь в детский сад (спасибо, зимой под шапкой и капюшоном не было ничего видно), не допускала истерик, не посвящала ни во что детей. Сын намного позже догадался сам — только по слову «химеотерапия». Наталья все восприняла нормально и твердо решила победить болезнь — «Я справлюсь, вот и всё». Лишь иногда задумывалась, зачем она так много времени и сил отдавала работе, ведь приходилось выходить и в выходные, и в праздники — хотя эти дни, наверное, нужно было посвящать семье и не забывать о самой себе.
После завершения курсов химеотерапии, когда опухоль рассосалась, Наталью отправили на мастэктомию — удаление груди, причем из-за расположения опухоли в центре молочной железы и мутации гена, который предрасполагает к возвращению рака, врачи удалили и здоровую тоже. К счастью, одновременно с операцией ей провели и реконструктивную маммопластику. По словам эксперта проекта TLC «Моя вторая жизнь», хирурга Михаила Рожка, восстановление груди — очень распространенная манипуляция, на которую идут практически все женщины после мастэктомии. Мужья часто не могут понять ни душевных, ни тем более физических проблем своих жен, когда из-за банального отсутствия симметрии к концу дня невыносимо болит спина — что уж говорить об эстетической стороне вопроса. Реконструкция молочной железы возвращает женщинам уверенность в себе, в своей красоте, помогает смотреть в зеркало — и видеть себя не только здоровой, но и красивой, и быстрее забыть о том, через что совсем недавно им пришлось пройти.
Глядя на свое отражение, Наталья плачет только от облегчения и радости. У нее впереди еще один завершающий курс химеотерапии, но она уже получила новую должность и успешно с ней справляется, не забывая при этом уделять внимание своей семье — больше никаких прошлых ошибок.
Ирина Вишнякова
Ирине 48 лет, с мужем Олегом она вместе уже 23 года. Она всегда считала себя везучей и из всех неприятностей выходила играючи, отделываясь малой кровью. Поэтому диагноз «рак молочной железы» прозвучал громом среди ясного неба. Так не бывает. Такое не должно было произойти с ней. Олег тоже поначалу не верил, что такое страшное заболевание может коснуться их семью. У них две дочери, и младшая сейчас особенно нуждается в матери.
«Ну тогда доживем», — на том и решили. После этого Ирина с Олегом начали изучать возможности и перспективы лечения за рубежом, финансовую сторону вопроса, однако консультация врача в Иркутске убедила их остаться. Эксперт проекта «Моя вторая жизнь», главный онколог Сибирского Федерального Округа, главный врач Иркутского областного онкологического диспансера, заслуженный врач РФ, Виктория Дворниченко поясняет, что многие пациенты, которые уезжают в Германию и Израиль, потом все равно долечиваются в России, и наши клиники сегодня оказывают высокотехнологичную помощь не хуже — а в чем-то даже лучше — зарубежных. Плюс ко всему незнание языка, постоянные перелеты, отсутствие поддержки семьи может стать серьезным стресс-фактором для пациентки — а они строжайше противопоказаны в этой ситуации.
Ирина и Олег решили остаться в России и лечиться в иркутском онкологическом диспансере. С учетом результатов обследования и типа опухоли была назначена предоперационная химеотерапия. По словам Олега, для Ирины очень важно быть в социуме, чувствовать себя нужной и важной, поэтому до самого последнего она работала: общение и занятость здорово помогали и отвлекали от того ужаса, через который проходила Ирина. Ей, конечно, не хотелось, чтобы кто-то знал о болезни: волосы не выпадали до самого последнего сеанса, пока в одно утро Ирина не провела рукой по голове и на ладони остался целый клок. Олег просто сказал: «Пойдем тебя побреем» — он заранее решил, что не сможет допустить, чтобы это сделал кто-то чужой, чтобы на его жену странно косились в салоне. Это был один из самых эмоционально тяжелых моментов — для Ирины расстаться с волосами было все равно что потерять руку. «Хотелось плакать, но мы шутили», — признаются супруги в проекте TLC.
К сожалению, в случае Ирины не удалось совместись сразу две операции — удаление и реконструкцию груди из-за лучевой терапии, которая последовала после мастэктомии: грудь с имплантом внутри нельзя облучать, поскольку он может деформироваться. Поэтому целый год после удаления молочной железы Ирине пришлось ходить с протезом — это стало еще одним испытанием. Целый день носить на себе полтора килограмма чужого веса — искусственно, неродного — тяжело не только физически, но и морально: Ирина чувствовала себя калекой и не могла смотреть в зеркало. Ситуацию омрачала еще и невозможность вернуться к полноценной привычной жизни: в частности, Ирина не могла ходить в бассейн, поскольку в их городе нет залов с закрытыми кабинками, где можно было бы переодеться, не вгоняя в ступор других людей.
Прошел год. Ирина прошла лучевую терапию и быстро восстанавливалась после сложной операции. Перед реконструкцией груди необходимо было провести контрольное обследование, чтобы убедиться, что рак отступил. Остеогаммасцинтиграфия (сканирование костей) выявила очаг в области переднего отрезка второго ребра справа, хотя онкомаркер был в пределах нормы, самочувствие хорошее, а лабораторные показатели в норме. Чтобы разобраться, метастазы это или просто воспалительный процесс, Ирине назначили дополнительную томографию — звонок врачей стал очередной проверкой на прочность, поскольку это означало, что все может начаться заново. К счастью, все оказалось в порядке, и хирург допустил Ирину до операции, чтобы подарить ей красивую симметричную грудь и вторую жизнь — без комплексов, страхов и неуверенности в себе.
Лайма Вайкуле
По статистике, при диагностировании рака груди на ранней стадии в 94% болезнь благополучно излечивается — именно поэтому все врачи в один голос призывают регулярно делать маммографию, чтобы не упустить момент, когда все еще можно исправить. Лайма Вайкуле не подозревала ни о чем десятилетиями — именно поэтому, когда в 1991 году у нее обнаружили рак груди, прогноз медиков был крайне неоптимистичным, всего 20%. Последняя стадия болезни, жизнь буквально повисла на волоске — и певица буквально замкнулась в себе, отгородилась ото всего мира. Она никому ничего не хотела говорить — отказалась от психолога, которого предоставляли в американской клинике, не призналась маме (врала, что не может сейчас поговорить, потому что у нее запись — а не потому что облучение отнимает все силы), не смогла даже приехать на похороны своего отца, за что все СМИ моментально закидали ее неодобрительными статьями и упреками.
Лайма прошла через все возможные стадии — шок, неверие, страх, гнев, ненависть и отчаяние, и на всем пути ее очень поддерживал муж, Андрей. По словам певицы, после того, как ей все-таки удалось победить онкологию (удалением груди и облучением), она сильно изменилась: научилась ценить близких, стала более мягкой в суждениях и высказываниях, ушла непримиримая прямолинейность, появилось понимание того, что на самом деле важно, а что — временно.
Дарья Донцова
Российская писательница детективов, Дарья Донцова, одна из первых и немногих, кто в нашей стране начал открыто говорить о раке груди. Она не делала никогда тайны из своего заболевания, спокойно рассказывая всем, кто спрашивал: да, у меня была онкология, да, было тяжело, но я справилась, сейчас все позади. Рак, по мнению Донцовой, это просто болезнь, которая лечится — если ее вовремя распознать и начать принимать меры. Однако в начале пути она не была настроена столь позитивно.
В 1998 году, когда Дарья только услышала диагноз, она очень испугалась — тем более что прогнозы были совсем не утешительные. Ей пришлось пройти через 4 операции, множество курсов химеотерапии, пять лет провести на таблетках и гормонах — причем в конце 1990-х они были далеки от совершенства, вызывали мучительную тошноту и слабость. В своих интервью Дарья признавалась, что первые несколько книг она писала буквально в ванной — потому что боялась далеко отойти от туалета из-за постоянной тошноты. Все это время ее держали на плаву мысли о муже и детях, которых она просто не могла оставить.
Что чувствует онкологический больной. Воспоминания Лаймы Вайкуле.
Катерина Гордеева журналистка, кинодокументалист, писатель
Продолжаем публиковать отрывки из книги Катерины Гордеевой «Победить рак», ставшей продолжением одноименного телефильма. В книгу вошли интервью с известными людьми, столкнувшимися с раком, комментарии врачей. В этой главе — отрывки из дневника Марины Пак, врача и одновременно пациента онкологов, а также воспоминания Лаймы Вайкуле о том, как она пришла к принятию своей болезни.
Из дневника Марины Пак
Август 2010 года
Я лежу на 20-м этаже огромной больницы. От моей кровати до края балкона — всего несколько шагов. Под ним — Каширское шоссе, постоянный поток машин, динамика городской жизни, огни. Всё это там внизу, а здесь. Особенно тяжело по вечерам. Главная мысль, которая стучит у виска: зачем продолжать, всё это не имеет смысла, всё кончено, ничего не исправить. Душным августовским вечером еле-еле доползаю до перил. Мне кажется, если я сейчас навалюсь на борт балкона и смогу перетащить через него свое тело, то смогу закончить всё и сразу. Я доползаю до перил, но на большее не хватает сил. С трудом возвращаюсь, вскарабкиваюсь обратно на постель. И вою.
Потом Марина узнает: в том августе, по вечерам, когда старшая дочь Соня выходила из маминой палаты, она еще долго не могла уехать из больницы, даже отойти от нее больше, чем на сто метров. Ей казалось, что мама может что-нибудь с собой сделать. Соня стояла внизу, в скверике перед входом в Онкоцентр, и смотрела на горящие окна Каширки, пытаясь разглядеть самое важное в тот момент своей жизни окно, мамино, пытаясь на расстоянии почувствовать, как там мама? Что она делает? О чем думает? Чего боится? Соня даже узнавала у врачей, нет ли палат без балкона. Оставаться в палате на ночь было никак нельзя. И это время — ночь — для семьи было самым тревожным. Состояние Марины не улучшалось, она замкнулась в себе. Любые попытки разговоров приводили к еще большей отчужденности и даже враждебности. Им казалось — она нарочно их не слышит. Ей казалось — они никогда не смогут ее понять.
Из дневника Марины Пак
Август 2010 года
Я понимаю, что это грех, это некрасиво, как я буду лежать внизу, детям будет стыдно. Но однажды ночью я просыпаюсь и понимаю: страха и стыда больше нет. Сейчас я могу это сделать. Я сажусь на кровати. Я мысленно проделываю этот путь до балкона и дальше — вниз. Я вижу себя там, внизу, и мне не страшно. Диким усилием воли заставляю себя не встать, остаться на кровати. Заставляю себя думать о детях, заставляю себя думать о том, что мне их жалко. Что это нечестно оставить их без меня, одних, что дети всё еще нуждаются во мне, что я им нужна — любая. Даже такая, какая я есть сейчас.
С этими мыслями встречаю рассвет, по-прежнему сидя на кровати. Всё еще не понимая, как мне удалось себя остановить, звоню священнику.
Священник приехал. Был долгий и трудный разговор. Тот, который и должен был произойти в подобной ситуации. До конца Марину, конечно, не отпустило. Но разговор с внимательным, слушающим, хотя и посторонним, человеком сделал свое дело. Она выговорилась. Он слушал ее и кивал. Говорил: «Всё, что вы чувствуете, — это нормально, так чувствуют себя и другие онкологические больные. Депрессия — это тоже нормально, и страх — нормально. Человеку свойственно бояться. Вы не должны переставать любить себя и беречь свою жизнь даже в этом состоянии. «
Он говорил правильные, важные, спокойные и внимательные вещи, те, которые ей были так нужны. Умный и чуткий священник спас Марину Пак тем, что сумел неожиданно стать ее психологом. Тем самым онкопсихологом, ставки которого как не было, так и нет в тарифной сетке российского Министерства здравоохранения.
Я вспоминаю об этой истории, когда мы с Мариной приходим на концерт Лаймы Вайкуле. По удивительному стечению обстоятельств, Лайма — любимая певица Марины. Ничего не зная о ее болезни, Марина всю жизнь восхищалась чувством стиля, голосом и характером этой женщины. После того как я рассказала Лайме историю Марининой болезни, Лайма пригласила ее, героиню теперь уже нашего общего проекта «Победить рак», на свой концерт. Огромный концертный зал «Россия». Свободных мест нет. Концерт вот-вот начнется. А я вдруг говорю Марине: «Смотрите, как удивительно: дойдя до дна отчаяния в своей болезни, Лайма ведь тоже позвонила священнику. А это было по другую сторону океана».
В это действительно трудно поверить, когда болеешь. Болезнь — она совершенно одинакова по обе стороны океана, в Северном и Южном полушариях, в больших и маленьких семьях, у людей с достатком и за чертой бедности. Материальные и географические нюансы влияют на комфорт, бытовые обстоятельства, тактику и качество медицинского лечения. Но внутри у каждого онкологического пациента по одному и тому же сценарию разворачивается настоящая драма борьбы между отчаянием и надеждой. Вот как ее описывает Лайма Вайкуле.
Лайма Вайкуле: «Самое страшное в раке — это не лечение, не химия и ее жуткие последствия, не боль и не тошнота. Самое страшное в раке — это страх. И ты ни с кем не можешь этот страх разделить. И он становится сильнее тебя. Ты ни с кем не можешь об этом поговорить. Хотя нет, вначале я могла говорить об этом с Андреем (гражданский муж Лаймы Вайкуле, вместе с которым она живет уже более двадцати лет. — Прим. ред.). Он был, пожалуй, единственным человеком, с кем мы вместе плакали. И только он был допущен к моему секрету, к моему дрожанию, к моим страданиям, может быть, потому, что он однажды в ответ на очередную мою истерику о том, что я не могу больше ждать лечения и жить в этом ощущении страха, сказал: «Ты не волнуйся, если что-то пойдет не так и тебе станет невыносимо, мы сядем в машину, разгонимся — и въедем в стенку, и всё, это будет одно мгновение».
Она замолкает. И я думаю, что вот сейчас она, наверное, представляет себе всё то, чего бы не случилось в ее жизни, если бы тогда они так и поступили бы с Андреем, покончив со всем в одно мгновение. Но, оказывается, она думает совсем о другом: пытается пошагово восстановить все перемены своего состояния, все стадии отчаяния. Удивительным образом они совпадут с классической схемой принятия онкологическим больным своего диагноза, что была разработана два десятка лет назад специалистами британского хосписного движения. Но об этой схеме — позже. Вот — реальное свидетельство, живая память бывшей онкологической больной Лаймы Вайкуле.
Лайма Вайкуле: «Первая стадия — очень страшная. Пожалуй, это вообще самое страшное, что со мной когда-либо в жизни происходило: это когда ложишься спать и клацаешь зубами. Вот тогда я первый раз, когда меня спросили, какую книжку мне принести, сказала — Библию, потому что других ответов я не знала. До тех пор я никогда Библию не то что не читала — даже в руках, наверное, не держала. Я просто уважала религию издалека, как все советские люди. Но вот в том, первом, страхе Библия, я теперь могу это совершенно уверенно сказать, меня спасла. Мне принесли Библию, и это было мое единственное утешение. Я ложилась спать с Библией, я засыпала, крепко держа ее в руках.
А потом опять просыпалась от клацания зубов. От страха. Библия ненадолго спасала, а страх всё равно оказывался сильнее.
Вторая стадия — это ненависть. Ко всем, кто здоров. Я помню, как сидели рядом со мной все мои музыканты. А я сидела в стороне. То есть мы как будто сидели рядом, но я не была с ними рядом. И они говорили что-то такое очень обыкновенное: вот надо малышу какие-то ботиночки купить. А я смотрела на них невидящими глазами и слушала так, как будто не я это слышу, а какой-то другой человек».
Здесь она остановится. Запнется. Станет искать кого-то взглядом. Придумает, что ей надо позвонить. Спросит у ассистента, не опаздывают ли они на репетицию концерта. Словом, опять, как ребенок, попытается придумать миллион поводов, чтобы не продолжать. А потом сама себя одернет: «Да что же это я, уже начала, значит, надо рассказывать».
Лайма Вайкуле: «Катя, если говорить правду, я их ненавидела. Я сидела и с ненавистью думала: „Господи, ну какие ботиночки! Это всё так неважно, все эти ботиночки, такие глупости, такие неважные совершенно вещи! Как можно вообще об этом говорить? У меня рак, я умираю. Всё кончено, а они говорят о ботиночках. “ Да, это была такая дикая, неведомая мне до тех пор смесь страха и одиночества. Но я до сих пор стыжусь той своей ненависти».
Она опять молчит. А я вспоминаю, как судачили люди в Юрмале и даже пописывали газеты: «Звезда Лайма Вайкуле не приехала на похороны своего отца, предпочтя карьеру в Америке». В голове вдруг совпадает: это же ведь и был момент ее болезни. Получается, что дело не в карьере? Спрашивать неловко, но спросить нужно. И я спрашиваю. Ее передергивает.
Лайма Вайкуле: «Как они могли писать? Что они знали об этом? Как меня могут судить люди, которые вообще не посвящены в этот вопрос? Это такая бестактность, свойственная, на самом деле, журналистам в нашей стране.
Тогда я даже маме не говорила о том, какой мне поставлен диагноз. Никто не знал. Да, так случилось, что мой папа умер, когда у меня шло облучение. И я действительно не смогла приехать на его похороны. Хотя бы потому, что я физически не могла это сделать. Помню, как я звонила домой и говорила маме: „У меня сейчас запись, я не могу приехать“. А в горле комок. Не понимаю до сих пор, как я вообще сумела это произнести, но надо было продержаться. Потом положила трубку и, естественно, сразу же свалилась со своим горем и несчастьем.
Да, я слышала, что на похоронах меня осуждали за то, что я не приехала. Эти люди говорили: „Ах, Лайма, ну конечно, у нее на первом месте карьера!“ А дело было вообще не в карьере. Хотелось просто закрыться в своей скорлупе: я — отдельно, а все остальные, здоровые, — отдельно. Они там живут, радуются, сплетничают. А я тут одна — со своим несчастьем. И говорить об этом не хотелось ни с кем, а уж тем более с какими-то посторонними людьми, для которых выслушать твою историю — профессия.
Хотя, если честно, врачи в Америке, в госпитале, предлагали психолога. Но я гордо отказалась: что это еще такое — психолог? Мы же советские, для нас психолог — это как унижение. Какие у нас были психологи? Так, подружки, что-то случится — и сядешь с подружкой всё перемалывать. Но рак — это не та история, которую можно обсудить за чашечкой кофе. И, конечно, нужен был психолог, которого они предлагали. Просто я этого не понимала».
Это положено знать любому практикующему онкопсихологу. Это описано в учебниках: у рака нет друзей. Есть просто стадии принятия болезни. По идее, врач должен разъяснить пациенту, когда и с чем ему придется столкнуться. Вот как в традиционной онкопсихологии принято описывать пять стадий принятия смертельной болезни.
Эти пять коротких пунктов, на самом деле, — длинный путь: пять ступеней, перешагивать через которые обыкновенному человеку, да еще и несущему на себе груз болезни, очень тяжело.
Я почти не знаю или знаю очень мало людей, сумевших, миновав первые четыре ступени, сразу оказаться на пятой. И даже те, кого я знаю, возможно, тоже проходили через отрицание, гнев, торги с судьбой и депрессию, но я при этом не присутствовала. Cилой своего характера, силой воли или просто ввиду наших нечастых встреч этот тяжелый путь мои друзья преодолели незаметно для меня. Но все признавались: нет такой силы воли и нет такого характера, что позволяет принять болезнь с возможным смертельным исходом играючи. Другое дело, что и профессиональная помощь, и поддержка, и участие близких, родных делают принятие болезни более естественным, менее разрушительным для личности, эмоционального состояния, душевного здоровья онкологического больного.
Я спрашиваю Лайму, сколько же в итоге месяцев провела она в американской клинике, сколько секунд, минут, часов вырвала из ее жизни болезнь. Сколько это стоило денег? Она улыбается. И, дотронувшись до моей руки, обрывает поток вопросов.
Лайма Вайкуле: «Это слишком разные вопросы, Катя. На них нельзя ответить одним махом. Самое простое в этой истории — деньги. В это почти невозможно поверить, но мое спасение обошлось мне в двадцать пять долларов, которые я заплатила за страховку. А мое лечение стоило несколько сотен тысяч долларов. Сработала страховка. Потребовалось совсем немного бюрократии: подтвердить, что мое состояние не позволяет мне уезжать, что лечение необходимо начать тотчас же, в Америке. Клиника такое подтверждение дала. И меня немедленно стали лечить. Это, конечно, везение. Потому что сегодня я понимаю, что без денег ты пропал. В этом смысле мне повезло. В остальном — не очень. Хотя, опять же, как сказать?
Стала бы я такой, какая я сейчас, если бы не болезнь? Думаю, что нет.
Эта последняя ступень в понимании болезни делает человека предельно открытым, готовым к любви: ты ценишь маму, ты ценишь родных, ты ценишь каждую минуту, когда ты с ними. Выражение „душа открыта“ — это даже не совсем точное выражение. Точнее сказать, — ты выучиваешься жить на разрыв, для всех, а для себя уже на последнем месте. Вот та я, которая начала болеть, та, первая, любимая „Я и только Я“, — она осталась там, в палате госпиталя. Появилась другая я, которая вообще не видела себе места на свете, где нет всех остальных, любовь к которым и стала смыслом жизни.
Появляется, правда, проблема времени: ты больше не умеешь что-то делать бегло, мимоходом. Становится важной каждая минута. И эта минута наполняется невероятным смыслом, когда ты держишь за руку кого-то бесконечно дорогого. И эта минута звенит от напряжения, когда по какой-то причине этого близкого и родного человека нет рядом: вы плохо поговорили или просто разъехались по делам и не получается дозвониться. А тебе кажется самым важным на свете именно сейчас услышать его родной голос».
Информация на сайте имеет справочный характер и не является рекомендацией для самостоятельной постановки диагноза и назначения лечения. По медицинским вопросам обязательно проконсультируйтесь с врачом.
Статья предоставлена издательством «Захаров»