вот так столетия подряд все влюблены мы невпопад
Белла Ахмадулина — Дачный роман: Стих
Вот вам роман из жизни дачной.
Он начинался в октябре,
когда зимы кристалл невзрачный
мерцал при утренней заре.
И тот, столь счастливо любивший
печаль и блеск осенних дней,
был зренья моего добычей
и пленником души моей.
Недавно, добрый и почтенный,
сосед мой умер, и вдова,
для совершенья жизни бренной,
уехала, а дом сдала.
Так появились брат с сестрою.
По вечерам в чужом окне
сияла кроткою звездою
их жизнь, неведомая мне.
В благовоспитанном соседстве
поврозь мы дождались зимы,
но, с тайным любопытством в сердце,
невольно сообщались мы.
Когда вблизи моей тетради
встречались солнце и сосна,
тропинкой, скрытой в снегопаде,
спешила к станции сестра.
Я полюбила тратить зренье
на этот мимолетный бег,
и длилась целое мгновенье
улыбка, свежая, как снег.
Брат был свободен и не должен
вставать, пока не встанет день.
«Кто он? — я думала. — Художник?»
А думать дальше было лень.
Всю зиму я жила привычкой
их лица видеть поутру
и знать, с какою электричкой
брат пустится встречать сестру.
Я наблюдала их проказы,
снежки, огни, когда темно,
и знала, что они прекрасны,
а кто они — не все ль равно?
Я вглядывалась в них так остро,
как в глушь иноязычных книг,
и слаще явного знакомства
мне были вымыслы о них.
Их дней цветущие картины
растила я меж сонных век,
сослав их образы в куртины,
в заглохший сад, в старинный снег.
Весной мы сблизились — не тесно,
не участив случайность встреч.
Их лица были так чудесно
ясны, так благородна речь.
Мы сиживали в час заката
в саду, где липа и скамья.
Брат без сестры, сестра без брата,
как ими любовалась я!
Я шла домой и до рассвета
зрачок держала на луне.
Когда бы не несчастье это,
была б несчастна я вполне.
Тек август. Двум моим соседям
прискучила его жара.
Пришли, и молвил брат: — Мы едем.
— Мы едем, — молвила сестра.
Простились мы — скорей степенно,
чем пылко. Выпили вина.
Они уехали. Стемнело.
Их ключ остался у меня.
Затем пришло письмо от брата:
«Коли прогневаетесь Вы,
я не страшусь: мне нет возврата
в соседство с Вами, в дом вдовы.
Зачем, простак недальновидный,
я тронул на снегу Ваш след?
Как будто фосфор ядовитый
в меня вселился — еле видный,
доныне излучает свет
ладонь…» — с печалью деловитой
я поняла, что он — поэт,
и заскучала…
Тем не мене
отвыкшие скрипеть ступени
я поступью моей бужу,
когда в соседний дом хожу,
одна играю в свет и тени
и для таинственной затеи
часы зачем-то завожу
и долго за полночь сижу.
Ни брата, ни сестры. Лишь в скрипе
зайдется ставня. Видно мне,
как ум забытой ими книги
печально светится во тьме.
Уж осень. Разве осень? Осень.
Вот свет. Вот сумерки легли.
— Но где ж роман? — читатель спросит. —
Здесь нет героя, нет любви!
Меж тем — все есть! Окрест крепчает
октябрь, и это означает,
что тот, столь счастливо любивший
печаль и блеск осенних дней,
идет дорогою обычной
на жадный зов свечи моей.
Сад облетает первобытный,
и от любви кровопролитной
немеет сердце, и в костры
сгребают листья… Брат сестры,
прощай навеки! Ночью лунной
другой возлюбленный безумный,
чья поступь молодому льду
не тяжела, минует тьму
и к моему подходит дому.
Уж если говорить: люблю! —
то, разумеется, ему,
а не кому-нибудь другому.
Очнись, читатель любопытный!
Вскричи: — Как, намертво убитый
и прочный, точно лунный свет,
тебя он любит?! —
Вовсе нет.
Хочу соврать и не совру,
как ни мучительна мне правда.
Боюсь, что он влюблен в сестру
стихи слагающего брата.
Я влюблена, она любима,
вот вам сюжета грозный крен.
Ах, я не зря ее ловила
на робком сходстве с Анной Керн!
В час грустных наших посиделок
твержу ему: — Тебя злодей
убил! Ты заново содеян
из жизни, из любви моей!
Коль ты таков — во мглу веков
назад сошлю!
Не отвечает
и думает: — Она стихов
не пишет часом? — и скучает.
Вот так, столетия подряд,
все влюблены мы невпопад,
и странствуют, не совпадая,
два сердца, сирых две ладьи,
ямб ненасытный услаждая
великой горечью любви.
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Вот так, столетия подряд, все влюблены мы невпопад.
Художник Амедео Модильяни
Вот так, столетия подряд,
все влюблены мы невпопад,
и странствуют, не совпадая,
два сердца, сирых две ладьи,
ямб ненасытный услаждая
великой горечью любви.
Вот вам роман из жизни дачной.
Он начинался в октябре,
когда зимы кристалл невзрачный
мерцал при утренней заре.
И тот, столь счастливо любивший
печаль и блеск осенних дней,
был зренья моего добычей
и пленником души моей.
Недавно, добрый и почтенный,
сосед мой умер, и вдова,
для совершенья жизни бренной,
уехала, а дом сдала.
Так появились брат с сестрою.
По вечерам в чужом окне
сияла кроткою звездою
их жизнь, неведомая мне.
В благовоспитанном соседстве
поврозь мы дождались зимы,
но, с тайным любопытством в сердце,
невольно сообщались мы.
Когда вблизи моей тетради
встречались солнце и сосна,
тропинкой, скрытой в снегопаде,
спешила к станции сестра.
Я полюбила тратить зренье
на этот мимолетный бег,
и длилась целое мгновенье
улыбка, свежая, как снег.
Когда бы не несчастье это,
была б несчастна я вполне.
Вот так, столетия подряд,
все влюблены мы невпопад,
и странствуют, не совпадая,
два сердца, сирых две ладьи,
ямб ненасытный услаждая
великой горечью любви.
Белла Ахмадулина «Уж осень. Разве осень? Осень. »
(из стихотворения «Дачный роман»)
Уж осень. Разве осень? Осень.
Вот свет. Вот сумерки легли.
— Но где ж роман? — читатель спросит. —
Здесь нет героя, нет любви!
Меж тем — всё есть! Окрест крепчает
октябрь, и это означает,
что тот, столь счастливо любивший
печаль и блеск осенних дней,
идёт дорогою обычной
на жадный зов свечи моей.
Сад облетает первобытный,
и от любви кровопролитной
немеет сердце, и в костры
сгребают листья. Брат сестры,
прощай навеки! Ночью лунной
другой возлюбленный безумный,
чья поступь молодому льду
не тяжела, минует тьму
и к моему подходит дому.
Уж если говорить: люблю! —
то, разумеется, ему,
а не кому-нибудь другому.
Очнись, читатель любопытный!
Вскричи: — Как, намертво убитый
и прочный, точно лунный свет,
тебя он любит?! —
Вовсе нет.
Хочу соврать и не совру,
как ни мучительна мне правда.
Боюсь, что он влюблён в сестру
стихи слагающего брата.
Я влюблена, она любима,
вот вам сюжета грозный крен.
Ах, я не зря её ловила
на робком сходстве с Анной Керн!
В час грустных наших посиделок
твержу ему: — Тебя злодей
убил! Ты заново содеян
из жизни, из любви моей!
Коль ты таков — во мглу веков
назад сошлю! —
Не отвечает
и думает: — Она стихов
не пишет часом? — и скучает.
Вот так, столетия подряд,
все влюблены мы невпопад,
и странствуют, не совпадая,
два сердца, сирых две ладьи,
ямб ненасытный услаждая
великой горечью любви.
Как я люблю минувшую весну,
и дом, и сад, чья сильная природа
трудом горы держала на весу
поверх земли, но ниже небосвода.
Люблю сейчас, но, подлежа весне,
я ощущала только страх и вялость
к объёму моря, что в ночном окне
мерещилось и подразумевалось.
Когда сходились море и луна,
студил затылок холодок мгновенный,
как будто я, превысив чин ума,
посмела фамильярничать с Вселенной.
Поэтесса умерла после тяжелой болезни 29 ноября 2010г. Ей было 73 года.
Ещё жива, ещё любима,
всё это мне сейчас дано,
а кажется, что это было
и кончилось давным-давно.
Стихи Беллы Ахмадулиной:
Пререкание с Крымом
Перед тем, как ступить на балкон,
я велю тебе, богово чудо:
пребывай в отчужденье благом!
Не ищи моего пересуда.
Не вперяй в меня рай голубой,
постыдись этой детской уловки.
Я-то знаю твой кроткий разбой,
добывающий слово из глотки.
Мне случалось с тобой говорить,
проболтавшийся баловень пыток,
смертным выдохом ран горловых
я тебе поставляла эпитет.
Но довольно! Всесветлый объём
не таращь и предайся блаженству.
Хватит рыскать в рассудке моём
похвалы твоему совершенству.
Не упорствуй, не шарь в пустоте,
выпит мёд из таинственных амфор.
И по чину ль твоей красоте
примерять украшенье метафор?
Знает тот, кто в семь дней сотворил
семицветие белого света,
как голодным тщеславьем твоим
клянчишь ты подаяний поэта?
Прогоняю, стращаю, кляну,
выхожу на балкон.Озираюсь.
Вижу дерево, море, луну,
их беспамятство и безымянность.
Воспоминание о Ялте (Булату Окуджаве)
В тот день случился праздник на земле.
Для ликованья все ушли из дома,
оставив мне два фонаря во мгле
по сторонам глухого водоема.
Ещё и тем был сон воды храним,
что, намертво рожден из алебастра,
над ним толь нетопырь, то ль херувим
улыбкой слабоумной улыбался.
Внизу, в порту, в ту пору и всегда,
неизлечимо и неугасимо
пульсировала бледная звезда,
чтоб звать суда и пропускать их мимо.
Любовью жёгся и любви учил
вид полночи. Я заново дивилась
неистовству, с которым на мужчин
и женщин человечество делилось.
И в час, когда луна во всей красе
так припекала, что зрачок слезился,
как мне хотелось быть живой, как все,
иль вовсе мёртвой, как дитя из гипса.
В удобном сходстве с прочими людьми
не сводничать чернилам и бумаге,
а над великим пустяком любви
бесхитростно расплакаться в овраге.
И поспешит твоё перо
к той грамоте витиеватой,
разумной и замысловатой,
и ляжет на душу добро.
Уже ты мыслишь о друзьях
всё чаще способом старинным,
и сталактитом стеаринным
займешься с нежностью в глазах.
И Пушкин ласково глядит,
и ночь прошла, и гаснут свечи,
и нежный вкус родимой речи
так чисто губы холодит
1960
Ещё ноябрь, а благодать
уж сыплется, уж смотрит с неба.
Иду и хоронюсь от света,
чтоб тенью снег не утруждать.
О стеклодув, что смысл дутья
так выразил в сосульках этих!
И, запрокинув свой беретик,
на вкус их пробует дитя.
И я, такая молодая,
со сладкой льдинкою во рту,
оскальзываясь, приседая,
по снегу белому иду.
1960
Из книги «Избранное» 1988 года:
* * *
Не уделяй мне много времени,
вопросов мне не задавай.
Глазами добрыми и верными
руки моей не задевай.
Не проходи весной по лужицам,
по следу следа моего.
Я знаю — снова не получится
из этой встречи ничего.
Ты думаешь, что я из гордости
хожу, с тобою не дружу?
Я не из гордости — из горести
так прямо голову держу.
* * *
В тот месяц май, в тот месяц мой
во мне была такая лёгкость,
и, расстилаясь над землей,
влекла меня погоды лётность.
Я так щедра была, щедра
в счастливом предвкушенье пенья,
и с легкомыслием щегла
я окунала в воздух перья.
Но, слава богу, стал мой взор
и проницательней, и строже,
и каждый вздох и каждый взлёт
обходится мне всё дороже.
И я причастна к тайнам дня.
Открыты мне его явленья.
Вокруг оглядываюсь я
с усмешкой старого еврея.
Я вижу, как грачи галдят,
над чёрным снегом нависая,
как скучно женщины глядят,
склонившиеся над вязаньем.
И где-то, в дудочку дудя,
не соблюдая клумб и грядок,
чужое бегает дитя
и нарушает их порядок.
* * *
— Мы расстаемся — и одновременно
овладевает миром перемена,
и страсть к измене так в нём велика,
что берегами брезгает река,
охладевают к небу облака,
кивает правой левая рука
и ей надменно говорит: — Пока!
Апрель уже не предвещает мая,
да, мая не видать вам никогда,
и распадается Иван-да-Марья.
О, жёлтого и синего вражда!
Свои растенья вытравляет лето,
долготы отстранились от широт,
и белого не существует цвета —
остались семь его цветных сирот.
Природа подвергается разрухе,
отливы превращаются в прибой,
и молкнут звуки — по вине разлуки
меня с тобой.
Ну, да пора остановиться, ибо цитировать Ахмадулину можно бесконечно.
Чистовик. Глава первая
Вот так, столетия подряд,
Все влюблены мы невпопад,
И странствуют не совпадая,
Два сердца сирырых, две ладьи,
Ямб ненасытный услаждая
Великой горечью любви.
(Белла Ахмадулина)
И так она: всегда одна
С налетом грусти в мутных глазках,
Ждала всю жизнь-любви ждала!
Читала жизнь как-будто сказку.
Любила быть везде одна.
Любила горы и леса.
Любила поезда, машины,
И путешествовать любила!
Ей было весело одной,
На одиночестве замкнуло.
К подругам шумным не тянуло,
Жизнь проходила стороной.
Не ждала с неба откровений
Все отпустив без сожалений.
Писала легкие стишки
И под гитару пела тихо.
Других уколы и смешки
Мимо ушей пускала лихо.
Одна бывала в ресторанах,
Всегда другим казалось странной,
Хотя в душе была несмелой.
И отдыхала как умела-
Искала жизни смысл в вине.
По жизни белой нитью шила-
Пила, состариться спешила.
А может просто повзрослеть?
О нем так просто не сказать,
Он не из тех кого мы знаем.
Его пером не описать,
Другими редко понимаем.
Хотел любить, хотел дружить,
Стремился ярко жизнь прожить!
Любил ее во всех явленьях!
Но был не понят и в гоненьях.
Был одинок, но не страдал,
Всегда спешил, везде бывал.
О тайнах мира много знал,
Большой любви уже не ждал.
И все бы было ни чего,
Когда не встретил бы ее.
Глава первая: знакомство.
И так: осенний тихий вечер
Кружилась в воздухе листва.
Тепло, не жадно и беспечно
Дарил, нагретый днем асфальт.
Привычной скукою томим
Герой сидел как перст один.
Хотелось осени отдаться
Взлететь! Лететь и наслаждаться!
В порывах ветра удалого
Всей грудью терпкий воздух пить,
И вместе с листьями кружить.
Забыть! Не вспоминать былого!
«Как жаль, что это нереально»-
Ему подумалось печально.
В аренду комната, и старенький диван,
Об одиночестве владельца
Печальным скрипом возвещал,
И сам себе напоминал пришельца.
Комок бессонных простыней,
Слой толстый, пыли на окне
Скрывает с глаз пейзаж двора,
Где не резвится детвора.
Проникотинен потолок,
На люстре пыль и паутина.
Противный запах никотина
И в угол загнан окуро’к.
Остаться? Наблюдать мельканье
Чужих суде’б на голубом экране?
Пришли, заняв свободный столик-
С подругой весной был своей.
Не пил наш бывший алкоголик,
Сегодня верил только ей.
Себе взял кофе, сигареты.
Ну вот и найдены ответы.
Подруге заказал коньяк.
Но что-то шло ни так-ни сяк.
Концерт. Гитары. Барабаны.
Поется реггей, льется ром.
И вдруг. ОНА. Как страшный гром,
С глазами в цвет марихуаны.
Спросила огоньку. И только.
И вновь ушла к себе за столик.
Амур, проказник, не дремал,
Стрелой своей сразил на вылет,
И вновь куда-то упорхал
Решив, что может быть и выйдет.
Герой же пива взял бокал
И выпил залпом, заикал,
Прошла по телу мелкодрожь.
-Да что с тобой, ведь ты не пьешь?
Подруга у него спросила.
Он только глупо улыбнулся
И сигаретой затянулся.
Но дрожь внутри не проходила.
Мгновенно уши заложило
И понесло, и закружило.
Прогулка. Осень. Теплый вечер.
Листва ложилась не спеша,
С деревьев падая, на плечи.
Сползала под ноги шурша.
И чернотою ночь звездилась-
Луна еще не народилась.
Последнее тепло земля
Дарила, щедро всех любя.
Играл с кудрями теплый ветер,
Кружили листья хороводы.
Подарки дивные природы,
Им осень поднесла в тот вечер.
Как сделать так, чтоб продолженье
Не стало призрачным виденьем?
Казалось целый век гуляли,
А шли всего-то пять кварталов,
И обо всем подряд молчали.
-Ну все, пришли.-она сказала.
Он ей в ответ:-Возможно Лена,
Я покажусь не современным,
Но я хочу с тобой дружить.
С тобою время проводить.
Взглянувши на него сурово,
Сказала:-Даже если будет
Меж нами. Ничего не будет.
И дальше продолжала снова:
-Увидимся! И мягким тоном:
-Звоните мне по телефону!
Домой на крыльях возвращался,
Он был как бог-он все бы мог.
И целый мир под ним вращался.
А он летел не чуя ног.
Как мало сотни на такси,
Но он таксиста упросил.
Вернулся радостный домой,
От счастия едва живой.
В нем возраждался сильный кто-то.
Тоску его как дым развеял,
И жажду счастья в нем взлелеял,
Прогнав как кроликов заботы.
Эх, все бы было ни почем
Когда не встретил бы ее.